С трудом опустившись на колени, девушка поцеловала землю и произнесла смиренным тоном:
— Я, Анаид Цинулис, осмелилась преступить ваши законы лишь для того, чтобы покорно просить Совет Мертвых смилостивиться надо мной и выслушать.
— А велико ли твое смирение, Анаид Цинулис? — язвительно поинтересовался загадочный голос.
— Велико. Его превосходит лишь мое безграничное почтение к мертвым.
— Что ж, в этом случае подстриги-ка нам ногти на ногах.
Перед ошеломленной Анаид возникла бесконечная шеренга голых ног с длинными ногтями. В руках у девушки появились ножницы.
Вспомнив совет Селены проявлять покорность, не показывая мертвым ни гордости, ни высокомерия, Анаид склонилась еще ниже и стала подстригать мертвым ногти, всем своим видом выражая смирение.
Девушке выпала нелегкая задача. Ног было очень много, а Анаид, как назло, вновь обрела такие человеческие ощущения, как боль и усталость. Через какое-то время у нее заболели пальцы, и затекла шея, но девушка не подняла головы и не произнесла ни единой жалобы. Анаид уже решила, что за свою дерзость приговорена подстригать ногти мертвым вечно, и подумала, что надолго ее не хватит.
На ее счастье тут вновь раздался загадочный голос:
— Ну ладно, Анаид Цинулис. Совет Мертвых слушает тебя. Говори.
Анаид заметила, что свечение вокруг нее расширилось, видно для того, чтобы в него могли войти все члены Совета. Анаид различила их ноги с аккуратно подстриженными ногтями. Девушка помнила, что ни в коем случае не должна смотреть мертвым в глаза и вообще не проявлять ничего, кроме смирения и покорности.
— О, мудрейшие члены Совета Мертвых, пятнадцать лет назад к вам спускалась моя мать, Селена. Она умоляла вас обуздать чернокнижницу Баалату, преступившую ваши законы и надругавшуюся над смертью. Вы также знаете, что Баалата вновь бесчинствует среди живых. Я пришла сюда просить вас вновь и на этот раз навсегда заключить Баалату в вашем Царстве.
— Что ты дашь нам за это взамен, о, Анаид?
Вопрос оказался настолько неожиданным, что девушка, не подумав, выпалила:
— Но у меня же ничего нет!
— Неправда. Есть.
— Может, вы о моих драгоценностях? — немного подумав, предположила Анаид. — Забирайте, пожалуйста, это все что у меня есть.
— Неправда. У тебя есть то, что нам гораздо больше по вкусу, чем драгоценности.
Вздохнув, Анаид подумала о том, что от мертвых ничего не скроешь. Прикусив с досады губу, она пробормотала:
— Это вы о Жезле Власти, похищенном у меня Баалатой? Вам нужен Жезл?
Мысль о том, что ей придется навсегда расстаться с Жезлом, была для Анаид настолько невыносимой, что в ее тоне прозвучало раздражение. Поняв это, девушка испугалась гнева мертвых, но что делать, если при одном воспоминании о Жезле ее руки начинали трястись от вожделения.
— Но имейте в виду, — заметила она. — Если я отдам вам Жезл, я не смогу справедливо править миром, как это предначертано Избраннице!
Мертвые молчали, и Анаид, пересилив себя, произнесла слова, которые они желали от нее услышать:
— Я с удовольствием отдам вам Жезл, если вы так желаете.
Конечно, Анаид не желала расставаться с Жезлом, но другого ей не оставалось.
Внезапно прозвучал глухой женский голос:
— У Баалаты нет Жезла Власти.
— Как это — нет? — удивилась Анаид. — Где же он?
— Он у Кристины.
— Кристина похитила Жезл и сказала мне, что его украла Баалата? — с замиранием сердца спросила Анаид.
— Да.
— Неужели она меня обманула?! — не сдержала горького восклицания девушка.
— Она тебя обманула, — хором ответили ей мертвые.
— Но зачем?!
— Догадайся сама. И подумай, что еще ты можешь нам предложить. Твой Жезл нам не нужен.
— Так скажите сами, что вы хотите! — в отчаянии воскликнула Анаид. — Я отдам вам все, что вы пожелаете!
— Отдай нам свою жизнь, Анаид! — в один голос прошептали мертвые.
Ужаснувшись, девушка хотела поднять голову, чтобы взглянуть им в глаза, но чья-то мертвая рука сильно надавила ей на затылок.
— Нам нужна твоя жизнь, — снова прошептали мертвые. — Жизнь Избранницы теперь принадлежит нам.
Анаид услышала в этом шепоте вынесенный ей приговор. Что бы она ни говорила, решение мертвых останется неизменным.
— Но почему?! — не удержалась она.
— Ты преступила наши законы, вернув к жизни Дацилию.
— Я не хотела! — воскликнула Анаид.
— Но ты это сделала.
— Я молю вас о прощении! — всем своим видом выражая раскаяние, прошептала Анаид.
— Жизнь и смерть не знают прощения. Ты сама пришла к нам, с нами ты и останешься. Ты добровольно явилась туда, где останешься навсегда… Не расстраивайся, своей жизнью ты лишь заплатишь свой долг перед нами так, как гласит Проклятие Одии.
Свечение вокруг Анаид усилилось и, как языки пламени, подползло к ее ногам. Девушка поняла, что сейчас этот свет поглотит ее, лишив жизни.
И полным отчаяния голосом воскликнула:
— Я не хочу умирать!
* * *
— Я не хочу умирать! — закричала молодая иннуитка, извиваясь на койке в судовом лазарете.
— Держите ее! — приказал капитан корабля Исмаэль Моралес.
Неделю назад он нашел в трюме тайком пробравшихся на его торговое судно эту девушку и ее собаку. Девушка была так похожа на племянницу капитана и смотрела на него такими умоляющими глазами, что он махнул рукой на все правила и согласился доставить ее до порта Веракрус.
Однако теперь капитан сожалел о проявленном милосердии.
Как только судно пришло в Веракрус и еще до того, как кто-либо смог сойти на берег, девушка начала вопить, как одержимая, и ее удалось дотащить до лазарета только силами нескольких членов экипажа.
Миниатюрная иннуитка оказалась сверхъестественно сильной. Потом пришел судовой врач, привыкший обрабатывать раны и бороться с похмельным синдромом, но почти бессильный перед лицом психического припадка. Этот врач, англичанин из Йоркшира, даже не мог сделать успокаивающий укол извивавшейся на койке девушке.
— Я не хочу умирать! — вопила она, хватая себя за горло, будто ее душат.
— Держите ее! — вновь приказал капитан.
Матросы прижали девушку к койке, но врач, явно сам перебравший бренди, никак не мог попасть в ее руку иглой и, вместо того чтобы сделать девушке укол, сам напоролся на ее ожерелье из острых медвежьих зубов.
— Да снимите же с нее это проклятое ожерелье! — завопил он.
Капитан Моралес кивнул одному из матросов — мулату из Санто-Доминго,[53] любителю сальсы и поклоннику Девы Марии Гваделупской,[54] почтение к которой ему привила его бабушка родом из Пуэблы.[55] Мулат потянулся за ожерельем, но стоило ему коснуться медвежьих зубов, как он вздрогнул и отдернул руку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
