…В боевую летопись казачьих войск России город Красный на земле Смоленской вписан действительной красной строкой. Именно здесь окончательному разгрому подвергся 3-й армейский корпус Великой армии прославленного маршала Мишеля Нея, которого император французов за высокие заслуги наградил титулами герцога Эльхингенского и князя… Москворецкого. То есть он в историю вошел как «принц Московский».
3 ноября главнокомандующий секретным письмом из Юрова известил адмирала П. В. Чичагова, двинувшегося с войсками от Пружан на Минск о ходе преследования остатков Великой армии после Красного на Смоленщине:
«Мы находимся в преследовании неприятеля. Завтра, то есть 4-го числа, буду я с главными силами армии близ Красного. Главный мой авангард – между Красным и Смоленском. Генерал Платов был в преследовании вице-короля италийского с его корпусом армии, от Дорогобужа на Духовщину, теперь, надеюсь, находится уже по Духовщинской дороге под Смоленском. Другой корпус легких войск, бывший Винценгероде, ныне под командою генерал-адъютанта Г(оленищева) – Кутузова, уже соединился с Платовым, и сей имеет повеление находиться с правой стороны ретирующегося неприятеля, то есть всегда со стороны Белоруссии, и быть в связи с генералом Витгенштейном.
По сей день неприятель еще Смоленска не оставил; известно это потому, что последний его корпус, преследуемый со стороны Москвы под командою вице-короля италийского, едва только вчера вступить мог в Смоленск…
По мобильному количеству легких войск, при мне находящихся, имею я много партий, предводительствуемых достойными людьми, коих назначение есть предупреждать неприятеля в его марше, и сей день есть уже таковые в направлении к Орше…»
…Преследование походных колонн корпусов Великой армии, бежавших на запад по Смоленщине своими путями-дорогами, велось неотступно. Летучие армейские отряды, казачьи полки и партии оказывались и впереди вражеских колонн, и сзади их, и на флангах. На какое-то время Смоленская губерния, лежащая в глубоких снегах, оказалась ареной вооруженной борьбы, итогом которой стали десятки тысяч павших и десятки тысяч плененных наполеоновских солдат и офицеров.
В ходе преследования казакам довелось действовать и большими силами вполне самостоятельно, и в составе армейских отрядов самого различного состава. В октябре и ноябре месяце боевые столкновения шли каждодневно. Французский арьергард еще не оставил Смоленск, а бои уже шли в западной, юго-западной частях обширной губернии. Примером таких боев стала схватка за Соловьевскую переправу через Днепр.
Соловьевскую переправу следовало отбить у неприятеля и перейти на другой берег Днепра – такой приказ получил командир 1-го егерского полка полковник Карпенков. Полк, имея казачью партию и четыре орудия, подошел к переправе 29 октября перед рассветом. Охотники из егерей и казаков в предшествующий день провели рекогносцировку переправы – полевых укреплений французов и полуразрушенного моста.
После взятия Словьевской переправы и восстановления моста, 1-й егерский полк поступил в распоряжение подошедшего казачьего отряда (бригады) генерал-майора Д. Е. Грекова 1-го, который шел от Дорогобужа правым берегом Днепра.
Когда 3 ноября сводный грековский отряд быстро приступил к Смоленску, егеря «очистили» обгорелый Московский форштадт до самой земляной крепости правого берега Днепра, служившей мостовым прикрытием. Казачья конница тоже участвовала в «зачистке» городских окрестностей от отсталых французов и небольших неприятельских команд.
В тот же день отряд Грекова 1-го в оконечности Петербургского предместья соединился с полками (при 3 тысячах пленных) летучего корпуса атамана М. И. Платова, расположившегося на короткий отдых на покатости, оголенной пожаром, ближе к берегу Днепра. Платов разбил свой бивак у шлагбаума выезда к Поречью, в который его корпус «только что втиснул остатки разгромленного им корпуса Италианского, прибежавшего налегке, без артиллерии и обозов, от города Духовщины, при котором несметные богатства поглотили коши сынов Дона».
Когда атаман М. И. Платов подошел к древнему городу-крепости, за исполинской крепостной стеной Смоленска, построенной праведными трудами ближнего боярина, а потом русского царя Бориса Годунова, находились остатки трех корпусов Великой армии – маршалов Даву и Нея, вице-короля итальянского Эжена Богарне. Они оставались в городе еще двое суток единственно для того, чтобы получить хоть какой-то отдых «от смертельного изнурения их при бегстве от завоеванной Москвы».
Вечером 4 ноября к Платову был доставлен перебежчик из Смоленской крепости – польский офицер в чине капитана. Он сообщил, что французы в следующую ночь оставляют Смоленск, «заряженный ими по повелению Наполеона во многих местах сильными минами, наложенными сверху палуб их бомбами, гранатами и камнями».
Донской атаман сразу стал действовать. Усилились конные дозоры на путях, ведущих от города на закат солнца. Командир 20-го егерского полка майор А. З. Горихвостов, герой Бородинской битвы, получил предписание вместе со своими стрелками вступить за смоленские стены после того, как уйдут французы, «стараясь в те дни уничтожить штопины огнепроводных мин».
По приказанию главнокомандующего М. И. Голенищева-Кутузова платовский летучий корпус стал готовиться к маршу вниз по течению Днепра, идя правым берегом к городу Орше. Посколько много конных партий было в разъездах, выступление вслед за неприятелем было назначено под утро. Но еще до рассвета за смоленскими стенами стали рваться мощные мины, в городе, где оставались лишь немногие жители, начались пожары. Самый сильный взрыв прозвучал в Королевском бастионе, где в его дворе расположился главный артиллерийский парк Великой армии.
…Оставление французами Смоленска сильно повлияло на состояние духа наполеоновских войск: этот русский город был взят ими ценой больших людских потерь. Желанного отдыха они здесь не получили, равно как и обещанного провианта. Виной всему этому, как считалось, были все те же «степные осы», которые «обкусывали» походные колонны корпусов Великой армии каждодневно и со всех сторон.
Полковые казачьи командиры, да и их подчиненные, могли по пути преследования, в боях наблюдать одну и ту же отрадную картину: организованность в отступающих вражеских войсках неумолимо сходила на нет. Они видели то, что записал в своем мемуарном «Дневнике офицера Великой армии в 1812 году» старший адъютант гвардейского полка велитов младший лейтенант граф Чезаре (Цезарь) Ложье де Белькур:
«…С шестого ноября все изменилось: и пути, и внешность людей, и наша готовность преодолевать препятствия и опасности. Армия стала молчаливой, поход стал трудным и тяжким, император перестал работать; он взваливает все на своих помощников, а те, в свою очередь, на своих подчиненных.
Бертье (маршал, начальник Генерального штаба Великой армии. – А.Ш.), верное эхо, верное зеркало Наполеона, бывало, всегда начеку, всегда ясный, всегда определенный, ночью, как и днем, теперь только передает приказы императора, но ничего уже от себя не добавляет.
Масса офицеров растеряли все – взводы, батальоны, полки; в большей своей части больные и раненые, они присоединяются к группам одиночек, смешиваются с ними, примыкают на время то к одной, то к другой колонне и видом своих несчастий еще более обескураживают тех, кто остается еще на своем посту.
Порядок не в состоянии удерживаться при наличии такого беспорядка, и зараза охватывает даже полковых ветеранов, участвовавших во всех войнах революции».
…Летучий казачий корпус двинулся вниз по Днепру, к Орше. С ним следовала донская конная артиллерия, которую прикрывал 1-й егерский полк числом всего в 360 стрелков. Путь лежал через селения Катань и Гусиное: в их окрестностях казачьи разъезды «прибрали к рукам разбродные партии французов, иные числом более тысячи, оголодавших и оборванных душ».
С корпусом маршала империи Мишеля Нея платовцы столкнулись в день 7 ноября. Дело обстояло так. Летучий казачий корпус остановился на привал в деревне Герасименке и там «шумным обществом» стали поздравлять генерала от кавалерии М. И. Платова с получением графского титула. Диплом о возведении атамана Войска Донского был прислан из Главной квартиры действующей армии.
В разгар торжества от дозоров пришло донесение, что походная колонна корпуса маршала Нея из 3 тысяч человек явилась в казачьем тылу, идя тоже вниз по Днепру и теперь находясь около селения Сырокоренье. Пушек у французов уже не было ни одной, а лошадей – верховых и вьючных набиралось не более сотни. При маршале Мишеле Нее находились два десятка генералов и несколько приставших к нему офицеров из самых разных воинских частей, «искавших спасение свое в его удальстве», в чем они не ошиблись.
