Энджи. — Что? Да. Лу знает, где. Шесть ящиков. Сегодня ночью. Будьте уверены. Как по свистку, мистер Константине. Да, сэр. Счастливо. — Опустив трубку, Бубба громко вздохнул и ребром кисти руки всадил антенну обратно в телефон. — Вонючий итальяшка, — сказал он. — Каждый раз: «Да, сэр. Нет, сэр. Как ваша жена?» Даже волынщикам-ирландцам, и тем начхать, как там твоя жена.
Если учесть, что эти слова исходили от Буббы, их можно счесть большим комплиментом в адрес моего родного этноса. Я спросил:
— Так где мы с ним встретимся?
Бубба смотрел на Энджи с благоговейным трепетом и примесью страха на одутловатом лице.
— В его кофейне на Прайм-стрит. Сегодня в десять. Почему ты никогда не говорила, что связана с ним?
Энджи стряхнула пепел сигареты на пол. Это не было актом неуважения, просто пол и был Буббиной пепельницей.
— А я и не связана.
— Фредди иного мнения.
— Он ошибается, — сказала Энджи. — Случайное совпадение крови, вот и все.
Бубба взглянул на меня.
— Ты знал, что она в родстве с семьей Патризо?
— Угу.
— И?
— Ее это никогда не волновало, поэтому меня тоже.
— Бубба, — сказала Энджи, — это совсем не то, чем я хотела бы гордиться.
Он свистнул.
— И все эти годы, во всех передрягах, в которые вы попадали, ты никогда не обращалась к ним за поддержкой?
Энджи взглянула на него сквозь длинную челку, спадавшую ей на лицо.
— Никогда не приходило в голову.
— Но почему? — Бубба был по-настоящему обескуражен.
— Потому что нам хватало и одного мафиози. Тебя, красавчик.
Он вспыхнул так, как мог только в присутствии Энджи, и это кое-чего стоило. Его крупное лицо раздулось, как переспевший грейпфрут, и на какое-то мгновение он стал почти безобидным. Почти.
— Хватит, — сказал он, — ты меня смущаешь.
* * *
Когда мы вернулись в офис, я сварил кофе, дабы развеять водочный угар, а Энджи прослушивала записи на нашем автоответчике.
Первое послание было от нашего недавнего клиента Бобо Джедменсона, хозяина «Йо-Йо» — сети подростковых танцевальных клубов и нескольких стриптиз-шоу где-то в Саугусе и Пибоди. Названия у них тоже были соответствующие, типа «Капающая ваниль» и «Медовый раствор». Теперь, когда мы отыскали его бывшего партнера и вернули большую часть его денег, Бобо вдруг стал выяснять размер наших ставок, прибедняться и плакаться в жилетку.
— Ну и народ, — сказал я, качая головой.
— Паразит, — согласилась Энджи, когда стих голос Бобо.
Мне пришла в голову мысль, что неплохо бы подключить Буббу к сбору информации. Но тут прозвучало следующее послание:
— Хэлло. Желаю вам удачи и везения в новом деле и все такое. Слышал, оно того стоит. Так? Ладно, буду поблизости. Будьте здоровы.
Я взглянул на Энджи.
— Кто это, черт возьми?
— Думала, ты знаешь. Не знаю никакого британца.
— Я тоже, — и пожал плечами. — Ошиблись номером?
— Удачи в новом деле? Звучит, будто он знает, о чем говорит.
— Тебе знаком его акцент?
Энджи кивнула.
— Похоже, он слишком увлекался сериалом «Питон».
— А много народу умеет имитировать акценты?
— Да пальцев не хватит.
Следующий голос принадлежал Грейс Коул. На фоне слышался гул человеческих голосов и болтовня в приемном покое скорой помощи, где она работала.
— Я выкроила всего десять минут для кофе, поэтому пытаюсь поймать тебя. Я здесь до завтрашнего утра, но звони мне домой завтра вечером. Скучаю.
После сигнала отключения Энджи спросила:
— Итак, когда свадьба?
— Завтра. Разве не знаешь?
Она улыбнулась.
— Ты влип, Патрик. И ты это знаешь, верно?
— Кто так считает?
— Я и все твои друзья. — Ее улыбка несколько угасла. — Никогда не видела, чтобы ты смотрел на женщину так, как смотришь на Грейс.
— А если и так?
Она выглянула из своего окна на авеню.
— Тогда пожелаю тебе побольше сил, — мягко сказала Энджи, пытаясь снова вернуть улыбку, но ей это не удалось — та увяла и исчезла совсем. — Желаю вам всего наилучшего.
Глава 4
В десять вечера того же дня мы с Энджи сидели в маленькой кофейне на Принс-стрит, узнавая гораздо больше подробностей, чем нам хотелось, о простате Толстого Фредди.
Заведение Фредди Константине на Принс-стрит было узким помещением на узкой улице. Принс-стрит пересекает Норт-энд от Коммершиал до Мун-стрит и, подобно большинству улиц в этом квартале, ее ширины хватает лишь для мотоцикла. Ко времени нашего приезда температура спала примерно до 13 градусов, но по всей Принс-стрит мужчины сидели перед магазинами и ресторанами только в легких рубашках или в майках с короткими рукавами. Развалясь в плетеных креслах, они курили сигары либо играли в карты и взрывались внезапным хохотом как люди, уверенные, что находятся у себя дома.
Кофейня Фредди была не более чем комнатой с двумя небольшими столами перед входом и четырьмя внутри, на черно-белом кафельном полу. Потолочный вентилятор вращался вяло и шевелил страницы газет на стойке бара, в то время как из-за тяжелой черной портьеры на боковой двери доносились звуки голоса Дина Мартина.
У входной двери нас встретили два молодых человека, темноволосые и темнокожие, в одинаковых розовых теннисках фирмы «Балли» с вырезом, открывавшим скульптурную шею, и с одинаковыми золотыми цепочками на шее.
— Вы что, ребята, из одной партии? — спросил я.
Один из них нашел шутку настолько остроумной, что обыскал меня по высшему разряду: ребра его ладоней врезались в мои бока так основательно, будто хотели встретиться где-то посередине. Мы оставили пистолеты в машине, поэтому они забрали только наши бумажники. Нам это не понравилось, но им было наплевать. Вскоре они подвели нас к столику, где сидел дон Фредерико Константине собственной персоной.
Толстый Фредди был похож на моржа, только без усов. Его огромная фигура была окутана серой пеленой сигаретного дыма, на нем было несколько слоев темной одежды, так что его квадратная, напоминающая обрубок голова выглядела так, словно прорвалась сквозь складки воротника и расползлась по плечам. Его миндалевидные глаза были теплыми и влажными, по-отечески добрыми, а с лица не сходила улыбка. Он улыбался всем: незнакомцам на улице, репортерам на судебной лестнице и даже своим жертвам — перед тем как его головорезы расправлялись с ними.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал он.
Кроме Фредди и нас в помещении был только один человек. Он сидел неподалеку, примерно футах в двадцати позади нас, рядом с опорной колонной. Одна рука на столе, ноги скрещены. На нем были легкие брюки цвета хаки, белая рубашка и серый шарф под
