Все уяснили?
Ответом Эльверу стал нестройный хор согласных голосов. И, казалось, один лишь Ардан хотел спросить — « сорок минут напоиски чего именно?».
— Тогда грузимся, — в последний раз сплюнул коротышка и, обойдя авто, сел рядом с водителем.
Туда же, третьим, заняв все оставшееся свободное место на диване, приземлился и Миломир.
Андрей с Арданом сели назад. Как только двери закрылись, а Лиза, дернув рычаг коробки передач и вдавив педаль газа, отправила их вниз по улице, то Андрей достал листок бумаги и протянул Ардану.
Там была, совсем не от руки, а, скорее, типографским станком, выведена печать.
— А…
Но, на недоумение Арди, Андрей ответил приложенным к губам пальцем и кивнул на Эльвера, обсуждавшего с Лизой их план подъезда к нужном зданию и, собственно, дальнейшего побега.
Арди сдержано кивнул. Видимо Андрей опасался коротышку и потому наплел, что запомнил печать. Его, наверняка, проверяли и тот изобразил часть чертежа. Запомнить, скажем, одну из секций печати, при должном старании и большом количестве свободного времени, мог любой, даже не обученный человек… и не человек.
Ардан открыл гримуар и, перелистнув страницы, вгляделся в чертеж Андрея и в отмычки Незнакомца, записанные в своей книге.
Сама же печать…
Ардан закашлялся, подавившись воздухом.
— Все в порядке, господин маг? — глядя в зеркало заднего вида, спросил Миломир.
— Д-да, разуметеся, — чем-то напоминая Андрея, заикаясь ответил Арди.
Перед ним лежал чертеж какого-то монстра. При первом взгляде казалось, что здесь одиннадцать контуров, что относилось к теме последних курсов Большого, а именно — классификации « множественная контурность», но если приглядеться, то часть контуров делились на секции, а те, в свою очередь, выглядели как усеченные, неполные печати.
А это, вроде как, классификация « вложенные отрезки печатей», что вообще не входило в программу изучения Большого и относилось к высочайшей науке, которую постигали лишь после допуска от Гильдии Магов (хотя их лектории, где обучались Магистры и Старшие Магистры, так же находились в Большом — в главном здании, на последних этажах), а уж количество не просто рун, а их массивов… от одного взгляда на подобное немного кружилась голова.
Ардану показалось, будто он тонет и, в нелепых попытках, пытается схватиться хоть за что-нибудь, но пальцы лишь скользят по водной толще, не встречая ничего надежнее сухой соломинки.
Причем мало того, что печать оказался безумно сложной, так еще и часть краски была местами смазана. Благо сквозь пятна, если приглядеться, все же можно было различить нужные символы.
Только теперь, глядя на застывшее перед ним на бумаге чудище, Ардан начал понимать, почему Звездная Магия одолела искусство Эан’Хане. Если из ста тысяч звездных магов, за четверть века, можно было обучить хотя бы двух, кто справится с созданием подобного, то…
Юноша покачал головой и принялся за дело. Спасибо хотя бы за то, что ему не требовалось ломать эту неприступную стену, а найти в ней лишь небольшую лазейку. Что-то сродни тем головоломкам, которые Ардан обожал с детства.
Прикусив кончик языка, Арди начал внимательно читать руны и исследовать контуры. Все его внимание оказалось приковано лишь к печати и только к ней одной.
Светом ему служили огни от пролетавших мимо вывесок, отражавшихся в размытых лужах, окутывавших точно таких же неясных прохожих, ютящихся в одежде, задирая воротник и открывая зонтики, словно те могли как-то спасти от ночного ненастья.
Их автомобиль плыл среди себе подобных. Лиза легко прыгала из полосы в полосу, элегантно переключая передачи той же рукой, которой держала тонкую, зажженную сигарету. Здания постепенно становились все ниже, а улицы — уже. Проспекты сменялись длинными, змеистыми, изломанными улочками и переулками, а тротуар, порой, становился таким небольшим, что прохожие шли по нему по одному.
Ардан, размышляя над головоломкой, не заметил, как они подъехали к невзрачному мосту, под которым река вспыхивала остывающими, холодными искрами от фонарей и окон. Перед въездом у парапетов их встретили скульптуры двух юношей, укрощавших крылатых коней. Арди не увидел и их.
Усталый трамвай прокатился рядом и исчез позади, а Лиза, прибавив скорость, проехала вперед, проигнорировав взмахи регулировщика, высунувшегося из будки у конца дороги.
Они пронеслись по полотну моста и, оказавшись на острове Бальеро, поехали дальше, а мгновение позже тяжелые шестеренки закрутились, поднимая массивные, корабельные цепи. И еще недавно единая конструкция, напоминая крылья тех самых скульптур, начала распахивать свои объятья.
Этого Арди тоже не видел. Как и не видел он изменившегося пейзажа. Трех, максимум четырехэтажные здания встали тесными рядами вдоль узких улиц. Они пестрили и сияли не хуже новогодней елки. Десятки и сотни вывесок ресторанов, пабов, баров, театров, кабаре, кафе и прочих увеселительных и питейных заведений привлекали роящуюся молодежь.
И если оставшаяся позади столица казалась грузной, умудренной жизнью госпожой, видавшей виды и знавшей цену покою, то Бальеро выглядело молодой девушкой. Легкой и солнечной, в платье с широким разрезом, украшенном блестками, с копной рыжих волос, поющей, вечерами, зачастую одну и ту же песню. У Бальеро, как и у той девушки, имелась какая-то своя история. Может немного грустная, а может и напротив — смешная и веселая. Но её не услышишь и не узнаешь, пока не прислушаешься и не взглянешь за мишуру цветастой одежды; взрывов смеха и громких голосов гуляющих людей; свиста пробок и звона бокалов; рева моторов дорогих, модных автомобилей и бессменного, табачно-кофейного аромата, пронизывающего центральные районы Метрополии.
Но Арди даже не знал, что эти мысли посещали задворки его подсознания. Весь его разум оказался сосредоточен лишь на печати и только на ней.
Так что юноша не заметил, как они свернули с главной улицы острова и, пропетляв по переулкам, где едва не притерлись боками о прижавшиеся к проезжей части здания, вырулили к небольшому скверу.
Тот находился явно не в лучшем своем состоянии.
Фонари не горели, а некоторые и вовсе оказались разбиты; кованная ограда поставленная на гранитном возвышении, местами щеголяла погнутыми прутьями не хуже бывалого кулачного бойца, не досчитавшегося к вечеру зубов; не говоря уже о самом сквере — практически заросшие тропинки между частично мертвыми, а частично — чахлыми деревьями. И, в самом центре, стареньким смотрителем, стоял дом.
Ну, вернее как стоял — держался из последних сил. Он покосился на правый бок, а его крыша сияла дырками чуть ли не симметричными тем, что в заборе; первый этаж, сложенный даже не из кирпича, а из серого камня, покрылся по швам плесенью и мхом.
