— Видел, как она взглянула на меня? Словно сжечь хотела! — сказал Ходзевич, а затем вырвался из объятий друга, вскочил на коня и пустился догонять возок.
Ольга сидела безмолвная, откинувшись к стенке возка. Пашка, хотя и горела ревнивой злобой к Ходзевичу, чувствовала жалость к этой беспомощной девушке и начала утешать ее.
— Слушай! — сказала она. — Твое горе — полгоря. Хочешь, расскажу тебе свою историю?
— Говори! — равнодушно сказала Ольга; но когда Пашка начала свой рассказ и Ольга вслушалась в него, ее сердце стало смягчаться, и она уже с затаенной любовью смотрела на лицо Пашки, как на лицо близкого ей человека.
А Пашка рассказывала одну из историй того времени, каких были тысячи.
— Хорошо мы жили под Царевом Займищем, деревня Турова, — говорила она. — Жених у меня был такой ли статный да красивый, Миколкой звали. И вот, как есть за Петровым днем, тому два года минет, девичник мы правили, песни пели. Вдруг слышим крики, топот, выстрелы, батюшки мои! Вбежал парень к нам, весь в крови. «Поляки, — говорит, — бегите, девушки!» Мы бросились в двери. А поляки шасть нам навстречу — усатые все, краснорожие, винищем от них так и пышет! Бросились они на нас и давай хватать кто кого. Я сильная… как рванулась, опрокинула одного, да бегом. Смотрю — ко мне Миколка бежит; я к нему. Вдруг грянул выстрел, Миколай-то мой взмахнул руками и упал на спину. Я к нему. Лежит он, глаза закатив, а изо рта у него кровь так и льется. Заголосила я на всю улицу. Глядь, на меня навалился кто-то. Тут я обеспамятовала и, что со мной произошло, сознать не могла. Очнулась я на сене; со мной рядом поляк спит, а крутом светло-светло: вся деревня наша, как стог сена, горит и поляки во все стороны шныряют. Чувствую я, пропала моя честь девичья! Зло меня взяло. Смотрю, у поляка кинжал на поясе. Выхватила я его, да ему в горло. Он захрипел, а я бегом. Только меня опять перехватили; взял меня к себе на коня один гусар и увез в Тушино. Там я и сгибла. «Э, — думаю, — одно пропадать!» И начала я пить да полякам мстить. В темные ночи, пьяных поляков лаская, не одного зарезала; а потом… — Пашка на миг замолчала, потом тряхнула головой и продолжала: — Спуталась раз с Яном, твоим мучителем. Лежит он, спит. Приготовилась я ему горло перервать, да и взглянула на него. А он спит, улыбается и во сне меня обнять хочет. Сердце мое перевернул… и полюбила я его… — тихо добавила она и, замолкнув, понурилась, но потом опять оживилась. — Везде я за ним ходила! Под Троицей с ним стояла, в Дмитрове, когда нас живьем взять хотели, рядом с ним отстреливалась, да в Калугу пришла. И вдруг… ты на дороге!
Она закрыла лицо руками и глухо заплакала. Ольга страстно обняла ее. Внезапная мысль молнией озарила ее голову.
— Помоги убежать мне! — шепнула она.
Пашка вздрогнула.
— Убьет!
— Нет! — сказала Ольга. — Он опять тебя полюбит, а меня забудет. Ведь мне-то ненавистен он. Жених у меня есть! — И она стала целовать Пашку.
Это совсем растрогало Пашку. Ее сильная, порывистая натура бессознательно искала нежную душу, которой она могла бы покровительствовать, и такой являлась ей Ольга в ореоле своей девичьей невинности. Крепостная девка Пашка, разъяренная, оскорбленная, познавшая среди поляков всю грубость разврата, и княжеская дочь Ольга, прожившая свое девичество в тереме среди сенных девушек, — какой контраст! Но это не мешало тому, что пленница Ольга и ее тюремщица Пашка полюбили друг друга, как сестры.
Чем далее двигался их возок, тем все более сближались эта распутная женщина и чистая голубица, и в одну темную ночь, когда их возок качался, как челн в бурю, Пашка страстно обняла Ольгу и сказала:
— Хочешь, я побегу с тобой? Везде вместе пойдем. Я тебя от беды уберегу!
Ольга доверчиво прижалась к ней и прошептала:
— Паша, это — как сон; кажется, я все время мечтала об этом, да боялась сказать тебе.
— Так сбудется этот твой сон наяву! — уже весело сказала Пашка. — А что до пана моего — пропади он пропадом! Никогда этот злодей не любил меня по-божьему!
— Да разве можно любить его, Паша? — с негодованием заговорила Ольга. — Ведь он — вор, разбойник, у которого руки в крови!
— Решено! — резко перебила ее Пашка. — Будем говорить о себе. Куда мы пойдем с тобой?
— К батюшке! — тотчас ответила Ольга. — Он и то, верно, меня ищет.
Пашка вздрогнула.
— Этого нельзя… николи нельзя! — торопливо сказала она.
— Почему?
Пашка замялась.
— Там нас сейчас схватят, там кругом поляки!
— Мы будем идти с опаской, ночью!
Пашка не выдержала. Она обняла Ольгу и с материнской нежностью сказала:
— Твой батюшка убит, Ольга! Вся усадьба сгорела, все люди разбежались.
Ольга без чувств упала на ее руки.
Пашка испугалась, но еще более побоялась звать на помощь. Она приоткрыла кожаную занавеску и впустила свежий ночной воздух. Ольга очнулась.
Несчастья снова укрепили ее характер. Даже ее глаза были сухи, когда она сказала:
— Я чувствовала это. Не могло быть иначе: батюшка не сдал бы меня без боя. А пожар я сама видела. — Она замолчала, потом сказала, возвращаясь к прежней мысли: — У меня был жених. Батюшка не хотел моего счастья, но теперь он, находясь в селениях горних, простит меня, если я пойду против его былой воли! Пойдем к моему жениху!
— А где от? Кто?
— Терехов-Багреев, боярский сын, а живет в Рязани.
— К нему и пойдем! Больше некуда, — ответила Пашка и прибавила: — Молодец ты! Люблю таких!
Ольга печально улыбнулась.
— Мне и плакать нечем: все выплакала.
Возок вдруг остановился. Вокруг послышались голоса, смешанный шум. Пашка осторожно выглянула из-за занавески.
Уже светало. В полусвете раннего утра Пашка увидела одинокую хату почти среди леса. Дверь в нее была раскрыта. Ходзевич давал деньги какому-то рослому мужику с плутоватой рожей. Потом он обернулся.
Пашка спряталась и шепнула Ольге:
— Приехали!
В ту же минуту полы возка откинулись, и Ольга увидела остановившийся на отдых отряд и ненавистного пана Ходзевича. Он глядел на нее страстным взором и ласково улыбался. Бледное лицо Ольги вспыхнуло, и она гневно взглянула на него. Ходзевич поклонился и произнес:
— Я приготовил вам место для отдыха. Здесь вы отдохнете, а потом мы снова поедем!
— Куда?
— Я свезу вас к батюшке, — вкрадчиво сказал поручик.
— Убьете? — холодно спросила Ольга.
Ходзевич вздрогнул и покраснел, его взгляд гневно сверкнул на Пашку.
— Проводи княжну в горницу! — резко крикнул он ей.
Они вышли и, окруженные солдатами, прошли в горницу.
Ольга быстро захлопнула за собой дверь, и пан Ходзевич не решился силой отворить ее. Он остался в сенях и крикнул:
— Лев, Антус, Казимир, Ян!
Из отряда вышли четверо огромных солдат.
— Вы останетесь здесь! — приказал Ходзевич. — Будете спать на дворе, в сенях и стеречь баб до моего возвращения. Чтобы они за порог не вышли, чтобы к ним птица не залетела, а не то!
Жолнеры молча повернулись, взяли своих лошадей и отошли в сторону.
Ходзевич вошел в сени и нетерпеливо постучал в дверь. Из нее выскользнула Пашка.
— Я уеду в Смоленск, — обратился к ней поручик. — Туда теперь всего восемь часов хорошей езды. Так вот, до моего возврата убереги мне ее. Я тебе в помощь четырех солдат оставил. Здесь ты — хозяйка; этот дом я у пасечника купил, он сам на пасеку ушел. Здесь все есть, а что еще понадобится — купи; вот деньги. Пошлешь одного из жолнеров! — И он подал ей тяжелый кошелек.
— Хорошо, для тебя только! — сказала Пашка и, усмехнувшись, прибавила: — Будешь доволен!
— Озолочу тебя! — воскликнул Ходзевич, а затем еще понизил голос. — И потом… говори ей обо мне все хорошее. Склони ее на мою сторону. Сердце девичье мягко, как воск!
— Будешь, будешь доволен, — повторила Пашка. — А теперь прикажи зверям своим меня слушать да дай мне кинжал свой… вот этот! — И она ловко выхватила у него из-за пояса дорогой кинжал.
— Зачем? — растерялся Ходзевич.
— Для обороны. Мы — две бабы, а поляков я знаю!
Ходзевич вспыхнул.
— Разве они посмеют?
— А кто их знает! Да прикажи слушаться меня.
Ходзевич исполнил ее желание.
— Так! — сказала она. — А когда вернешься?
— Думаю — дня через четыре, через три!
— Прощай же!
— Куда ты? Постой!
— Чай, и я утомилась! — И Пашка, быстро скользнув в дверь, защелкнула ее.
Ходзевич велел седлать коней и садиться.
Через полчаса его отряд уехал, а оставшиеся жолнеры вошли во двор, вытянулись и, забыв о приказе, заснули все четверо богатырским сном.
Между тем Пашка вбежала в горницу; навстречу ей тотчас вышла Ольга; ее глаза лихорадочно блестели.
— Что он сказал? — задала она вопрос.
