вернуться в Париж, – сбивчиво произнесла она.
– Что?
– Маман считает, для нас лучше всего будет покинуть страну. Подальше от Патриса, который может вернуться. У меня постдипломное обучение в институте моды, где меня уже ждут. Я забыла отправить туда подтверждающие документы, поэтому они хотят видеть меня лично, чтобы заново оценить мою готовность пройти стажировку.
– Но тебе в любом случае придется вернуться сюда, чтобы свидетельствовать в суде, если Патрису когда-нибудь предъявят обвинение в убийстве Джимми.
– Да. Поначалу они вообще запретили мне покидать Марокко.
– Ну тогда у меня есть новости, которые тебя наверняка обрадуют. А точнее, возможно, появятся такие новости.
– Неужели? И что за новости?
– У папы есть знакомства в журнале «Пари-матч». И он думает, что сумеет устроить меня туда на работу. Работа не бог весть какая, и все-таки… Ну что скажешь? Или работа в Париже, или мне придется вернуться в Лондон.
– По-моему, это чертовски здорово! – просияла Викки.
– И тогда мы сможем узнать друг друга получше.
– В Париже, в самом романтическом… – Она покраснела и осеклась.
Не обратив внимания на ее смущение, Том спросил:
– А у тебя там есть жилье?
– Угу. У моего отчима Анри в Париже есть холостяцкая квартирка, где можно перекантоваться. Он говорит, я могу ею пользоваться, пока не начну зарабатывать деньги после окончания курса обучения. Он начинается в сентябре и длится год.
– Ладно… Согласно вердикту местных врачей, ближайшие пару месяцев мне вообще нельзя ничего делать. Дай мне твой парижский адрес, и я с тобой свяжусь, если все-таки получу ту работу.
– Я была бы рада.
– И я тоже. – Он улыбнулся Викки. – У нас сегодня на ланч баранина, приготовленная на медленном огне с паприкой, имбирем и шафраном… Может, останешься? Очень вкусно. Баранина такая нежная, что буквально разваливается на тарелке.
– Мне нужно прикинуть, что к чему. Думаю, нам, возможно, придется вернуться в касбу, чтобы попрощаться перед отъездом с бабушкой.
– А можно задать тебе вопрос?
– Конечно.
– Ты любишь старинные места? Ветхие особняки, заросшие сады, жуткие заброшенные подвалы.
– Покосившиеся коттеджи на вершине обдуваемых ветрами утесов, – попав в струю, продолжила Викки.
– Да. Места, о которых ничего не знаешь, но можешь легко представить, что там могло бы произойти. Они кажутся мне намного притягательнее, чем нечто законченное или очевидное. Понимаешь, о чем я?
– Думаю, да.
– Вот и ты точно такая же.
– Ветхая и жуткая, да? – рассмеялась Викки.
– Нет. Я хочу сказать, что ты где-то рядом, но я пока не могу толком тебя разглядеть. Это еще только предстоит сделать. Некоторые девушки все как на ладони. Но когда пытаешься копнуть глубже, то находишь лишь пустоту.
– И не только девушки.
– Конечно. Я не совсем точно выразился.
В дверь постучали, и мужчина в голубом кафтане принес торт, покрытый слоем засахаренных апельсиновых долек, и все атрибуты для чаепития: серебряный поднос с синим металлическим чайником, сахарницей и самыми красивыми чайными стаканами, которые Викки когда-либо приходилось видеть.
– Торт с цветками апельсина и медом. – Мужчина придвинул ногой кофейный столик, осторожно поставил на него поднос и налил Тому с Викки чая.
Пока он накрывал на стол, Викки впервые оглядела помещение. Она была так взволнована встречей с Томом, что поначалу просто не обратила внимания на роскошь обстановки. Том лежал, откинувшись на расшитые золотыми и красными нитками подушки; на диване возле окна, отчасти скрытом расписанной ширмой, тоже лежала гора подушек – полосатых, с геометрическим рисунком, коричнево-желтых и оранжевых. Интересно, может, это и есть спальное место Тома? Стены темно-терракотового цвета украшали картины с видами Марракеша.
Заметив, что Викки разглядывает картины, Том сказал:
– Большинство работ написано в тысяча девятьсот двадцатых и тридцатых годах.
– А ты любишь искусство?
– Очень люблю. Быть может, я чересчур политизирован, но я не законченный филистер.
Викки стало неловко.
– Прости. Я вовсе не имела в виду… – Она замолчала.
– Расслабься. Я тебя просто дразню, – ухмыльнулся Том.
Одна стена комнаты выходила во внутренний дворик. Щурясь от яркого света, Викки сумела разглядеть бугенвиллею, пальмы в кадках, апельсиновые деревья. Она прислушалась к журчанию воды и щебету птиц. Пожалуй, более идиллическое место трудно было найти. В соседней комнате зазвонил телефон, но Том, словно не слыша звонка, не сводил с Викки глаз.
– Мы друг друга совсем не знаем, – заметила она.
– Пока еще нет. Хотя я надеюсь наверстать упущенное.
Через пару секунд дверь снова распахнулась. В комнату вошли Алами и отец Тома, и царившая здесь романтическая атмосфера внезапно стала напряженной. Вперед выступил офицер Алами, его лицо было мрачным.
– Прошу извинить меня за вторжение, но мне прямо сейчас сообщили, что полицейские нашли тело Джимми Петерсена и уже идентифицировали его.
Викки инстинктивно зажала рот рукой. Перед глазами промелькнули сцены той ужасной ночи, когда Патрис застрелил Джимми.
– Они уверены? – спросил Том.
– Похоже, что так, – сказал Алами. – Рыжие волосы, да и стоматологические записи совпадают.
– А где именно?
– Под грудой обломков на стройплощадке. Итак, у нас есть тело и установленное убийство, которое предстоит раскрыть.
Том растерянно заморгал, явно расстроенный печальным известием.
– Бедный Джимми, – вздохнул он. – Бедный, бедный Джимми.
Глава 51
Касба дю Паради
Клеманс
На следующее утро Клеманс с Тео вышли в сад. Солнце уже встало, однако в эти ранние часы в саду было еще свежо и очень приятно. Тео, едва касаясь своей спутницы, положил руку ей на поясницу будто случайным, но очень интимным жестом. Легкий ветерок принес с собой аромат полевых цветов, и Клеманс, вздохнув, повернулась к Тео. Он улыбнулся.
В скором времени из Марракеша должны приехать Викки с Элизой, а поскольку Мадлен угасала прямо на глазах, у Клеманс наверняка дел будет по горло. Сколько осталось жить ее матери? Несколько дней? Часов? Недель? Клеманс понятия не имела и поспешно отогнала от себя эту мысль.
Вернувшись во флигель с мелко нарезанным тостом и мятным чаем для Мадлен, Клеманс поставила поднос с едой на прикроватный столик и придвинула к кровати два стула, с одной стороны для себя, а с другой – для Надии.
– Маман, как ты себя чувствуешь? – спросила Клеманс.
– Они отравили еду, – дрожащим голосом прошептала мать.
– Мы этого ни за что не допустили бы, – сказала Надия.
Клеманс попыталась уговорить мать хотя бы немножко поесть, но та лишь качала головой, плотно сжимая губы, а потом отвернулась.
– Мадлен, может, тогда попьете чего-нибудь тепленького? – с улыбкой предложила Надия. – Чудесного, сладкого мятного чая?
Мадлен внезапно открыла глаза и одарила Надию блаженной улыбкой.
Выпив в конце концов немного чая, Мадлен снова
