Дэн постоял еще в глубокой задумчивости. Он может спросить Рэйфа, но вряд ли тот даст ему прямой ответ. А если спрашивать у сотрудников – то, уж если они говорили в свое время, что ничего не знают, сейчас совсем мало шансов узнать что-нибудь. Правда, если он еще разыщет кого-нибудь поразговорчивей. А это тоже весьма сомнительно. Гостиничные работники и рабочие в клубах постоянно менялись.
Но была еще «любимая улица» в расследованиях, по которой он и не начинал прогулку: архивы газеты «Джерси пост». В прошлом Дэн всегда считал архивы богатым источником информации, беспристрастные репортажи, в которых все – либо черное, либо белое, в них освещались события, которые происходили только что, и они не были окрашены воспоминаниями свидетелей, как это бывает спустя несколько лет. Конечно, и там может ничего не быть. Но вряд ли похоже на «Пост» – отличную в то время газету, чтобы она помещала материалы, в которых полиция не могла разобраться. Если, конечно, не принимать во внимание, что «Джерси пост» старалась что-то осветить там, где полиция умыла руки. Но штудирование колонок новостей о времени, когда был убит Луи, может дать важные зацепки, отдельные частички информации могут быть рассеяны, как мозаика, поскольку в то время они могли показаться малозначащими и неуместными. В тот миг Дэн еще не знал, что он будет искать, но был уверен, что поймет, когда наткнется на что-то нужное.
Дэн улыбнулся себе. Он чувствовал, что расследование пойдет на лад. И все же пока у него не было никакой зацепки, ничего нового или отличного от того, что знали и двадцать лет назад. Но если он что-нибудь узнает, то неизбежно и еще появятся новые сведения. Ощущение того, что он стоит на краю волнующей неизвестности, вновь и вновь щекотало нервы Дэна.
Он включил автоответчики, захватил новые блокнот и карандаш, которые принес из офиса. Потом подобрал ключи со стола в холле, куда швырнул их, ворвавшись на звонок в квартиру, и вышел, захлопнув за собой дверь.
Джулиет сидела на полу в большой низкой комнате в мезонине Ла Гранжа и вырабатывала свой план, методично просматривая старинную деревянную коробку с памятными вещами. Это было нечто захватывающее – от старых фотографий до пожелтевших театральных программок, почтовые открытки, школьные записки – и хотя она не нашла там чего-либо явно имеющего отношение к смерти Луи, все равно получала огромное наслаждение, перебирая эти реликвии.
Наверное, подумала она, ее родители считали, что сделали для нее благо, забрав ее в новую жизнь, в новую страну. Хотя, может быть, она была почти уверена, им пришлось сделать так. Но в то же время они отторгли ее от остальных родственников и лишили доброго куса наследства. И вот теперь, несмотря на то, что основной целью ее в просмотре старых фотографий и памятных вещиц было воссоздание образа Луи, в то же время поблекшие газетные вырезки, обнаруженные в пыльных конвертах, были настоящим кладом семейных воспоминаний. Джулиет почувствовала себя слегка причастной к этим воспоминаниям, когда обнаружила подаренную ей в детстве книжку с волшебными картинками. Когда она провела влажной кистью по страницам и увидела, как черно-белый рисунок окрасился мягким приглушенным цветом, она испытала такое чувство удивления, как и сейчас, вороша в памяти давно забытые детские впечатления.
Некоторые бумаги дразнили и скорее задавали вопросы, чем отвечали на них, как, например, открытка-валентинка, подписанная только вопросительным знаком и тремя поцелуями, остальные давали разгадку к годам отрочества Луи, Робина и Дэвида.
Было очевидно, что даже в детстве Луи был необузданным – спортивные сувениры все были одного плана, а в школьных табелях было записано: «Мог бы успевать лучше, если бы старался», «Должен приучиться соблюдать дисциплину» и самая показательная запись из всех: «Если бы Луи посвящал себя работе с таким же энтузиазмом, с каким он бедокурит, то был бы отличным учеником!». Записи об успехах ее отца свидетельствовали, что он спал на ходу, а Дэвид был оценен как не блестящий ученик, однако добившийся хороших результатов усердной работой. Фотографии также рассказывали о них: казалось, Луи был всегда готов позировать перед камерой, двое же других больше интересовались своими занятиями. Отыскалась фотография, на которой были сняты Лу и Робин с молоденькой девушкой, в которой Джулиет узнала свою мать. Они, все трое, стояли в поле, Молли – между двумя мальчиками, под руку с ними обоими. Но и на этот раз в центре кадра был Луи. Каким красивым парнем он был! – подумала Джулиет и постаралась проигнорировать, что Молли стоит немного ближе к Луи, чем к Робину, склонив к нему голову и смеясь перед объективом.
Джулиет сложила рассортированные бумаги в аккуратную пачку и снова погрузилась в коробку. На дне оставалась еще одна папка, загнутая по краям. Она осторожно вытащила ее. На ней было что-то написано густыми черными чернилами – не на бумажке, а прямо на серой картонной обложке. Джулиет поднесла ее к свету и прочитала: «Луи Лэнглуа. Личные бумаги». От возбуждения у нее мороз пробежал по коже, и она жадно открыла папку. Но ее ждало разочарование. В папке не оказалось ничего, кроме банковских уведомлений и заполненных счетов. «Личные» – в противоположность имеющим отношение к бизнесу бумагам, а также маленькая потрепанная кассовая книга в красной обложке. И больше там ничего не было. Она уже собиралась было положить ее обратно, как вдруг какой-то толчок заставил ее открыть книгу и прочитать несколько приходных сумм, записанных в столбцы.
Сначала она в них ничего не поняла. Просто имена и суммы денег. Огромные суммы. Но затем, когда она стала всматриваться в размашистый небрежный почерк Луи, кое-что начало проясняться. Эти суммы были связаны с азартной игрой – выигрыши и проигрыши Луи в двух лондонских казино. Но там также были и имена – скорее всего, Луи скрывал от всех свою игру, но с тщательной точностью записывал долги. Когда Джулиет с нездоровым любопытством прочитала эти записи, первой ее реакцией было отвращение. И когда она перечитала это, одно имя буквально соскочило к ней со страниц, а потом повторялось с потрясающей последовательностью. Поль Картре.
Суммы были датированы 1970–1971 годами; суммировав их, Джулиет сообразила, что они достигли тысяч фунтов. Конечно, для Лэнглуа или Картре такие суммы не означали так много, как для других людей, но все равно это были колоссальные деньги. И, похоже, ни одна из этих сумм не была выплачена. В то время как большинство других сумм были вычеркнуты, долги Поля оставались все так же удивительно нетронутыми. Последний датирован ноябрем 1971-го – как раз за несколько дней до смерти Луи.
