Купец закряхтел, подыскивая слова для дальнейшего рассказа, стараясь не оскорбить лишними вольностями слух любопытного брахмана.
— Короче, пристал Фурат к мальцу: пойдем да пойдем прогуляться! Тот сперва, видать, не понял, зачем зовут, а Фурат уже дхоти с него стаскивает. Присел на корточки, сопит — тут малец ему пяткой по харе и навесил! И еще поленом добавил, которое рядом валялось. Фурат блажит что твой осел, если ему чертополох под хвост сунуть, а мальчишка — бежать. Только мы его и видели. Вот и вся история.
— А где, ты говоришь, это произошло? — Смутное подозрение начало потихоньку закрадываться мне в душу.
И оно тут же превратилось в уверенность, когда купец охотно ответил:
— Да возле излучины Ямуны! На пол-йоджаны ниже того места, где она с Гангой сливается. Слыхал, достойнейший: там еще рыбацкая деревня рядом есть?
Я-то слыхал. И прекрасно понимал: речь идет об одном и том же драчливом мальчишке. Который определенно шел из Хастинапура. Шел к Махендре, чтобы найти там доброго Раму-с-Топором и попроситься к нему в ученики.
Очень интересный мальчишка!
Впрочем, какое мне до него дело! Вот вернусь — тогда и погляжу на драчуна-бродягу…
Тогда я еще не знал, что эта история будет преследовать меня по пятам много дней и заинтересует настолько, что в конце концов я решу ее записать, чем сейчас и занимаюсь.
Впрочем, не будем забегать вперед — всему свое время.
* * *
На следующий день мы благополучно добрались до ворот Хастинапура.
Тех самых, через которые я когда-то впервые попал в этот не слишком любимый мною город.
Я-то Хастинапур не жалую, а вот Хастинапур меня — как раз наоборот. Еще бы, местная знаменитость, вдобавок отец первопрестольного Слепца! Опять же кто Матушку с Мамочкой в свое время проклял, брюхатю-чи, а безродную служанку облагодетельствовал? То-то же! Мало ли что еще этому полоумному Вьясе в голову взбредет! Почет и уваженьице…
Ладно, хватит об этом. Не люблю.
Во дворце было на удивление пустынно. Ну, царевичи, понятно, в летнем лагере, молодецкими забавами тешатся, булавами науку друг дружке в головы вколачивают. Наставники, часть слуг — там же. А остальные? Кроме стражи у ворот, пока до дворцовых летописцев добирались, никого и не встретили!
Вот тут-то, в прохладном подземелье архива, дело и разъяснилось.
История продолжалась!
Приняв совершенно неожиданный оборот.
— Куда это у вас все запропастились? — поинтересовался я у сгорбленного брахмана-летописца, когда с церемонными приветствиями было покончено.
— Разве ты не знаешь, многомудрый?! — всплеснул сухонькими ручками вековой старец, годившийся мне в деды без малого или в отцы с гаком, но при этом он истекал почтением, словно овечий сыр — сывороткой.
Я помотал головой: дескать, не знаю.
— Горе у нас во дворце! У Наставника Дроны, величайшего из дваждырожденных, сын пропал!
— Как — пропал? — опешил я.
— Пропал! Исчез то есть. Совсем. Вот уже вторую неделю все его ищут. Ищет прислуга, ищут рыночные сборщики податей, ищут все жители нашей столицы. Сам Наставник Дрона с другими учителями ноги трудят, гонцов во все стороны разослали…
— Погоди-погоди! — Меня будто слон хоботом по макушке стукнул. — Когда, говоришь, сын Дроны пропал?
— Да уж дней десять как…
— Кажется, я знаю, где он! Мне надо идти, найти Дрону… В архив я явлюсь позже! — И, сбросив с плеч лет двадцать, я взлетел вверх по ступеням.
— Великий провидец! Что б мы без него делали! — донеслось из-за спины.
Но сейчас у меня не было времени даже, посмеяться над наивным восторгом летописца.
Разумеется, ни Дроны, ни его собрата по рождению Крипы на месте не оказалось- ищут. Я стоял у входа в покои Брахмана-из-Ларца, только что убедившись в отсутствии хозяев, и совсем уж было собрался отправиться напрямик к Грозному, когда уловил шорох за портьерой, отделявшей коридор от женской половины дворца.
Взвизгнули кольца.
Передо мной стояла Крипи, очередная неудача Опекуна Мира, теперешняя жена Дроны… и мать пропавшего Ашватхамана!
— Я знаю, где твой сын, — сочтя неуместным тратить время на приветствия и объяснения, просто сказал я.
Изможденное, осунувшееся лицо женщины, которая большую часть жизни прожила мужчиной, мгновенно преобразилось, потухшие глаза вспыхнули отчаянной надеждой.
— Где?!!
Действительно, любые церемонии сейчас были хуже пытки.
— Рыбацкий поселок на йоджану ниже слияния Ганги и Ямуны. Тот, откуда… откуда родом моя мать, царица Сатьявати.
Вихрь закручивает меня, очень сильно закручивает, прижимая к стене.
^ — Они заперли вашего сына в сарае и не знают, что с ним делать! — кричу я в пустоту.
Через минуту мимо меня вновь проносится вихрь по имени Крипи, ощетинясь всяческим смертоубийственным железом.
— Не трогай их! — забыв о приличиях и репутации великого мудреца, отчаянно заорал я вслед. — Они ничего ему не сделали! Он сам…
Где там! Где там! Я даже не знаю, слышала Ли она меня.
Выбежав наружу, я стал озираться.
Никого.
Вскоре со стороны царских конюшен послышался Удаляющийся конский топот.
Крипи умчалась верхом.
Я помянул женскую кротость и незлобивость, после чего отправился искать Грозного.
Неделю я гостил в хастинапурском дворце, вполглаза проглядывая предназначенные для меня записи и ожидая приезда Крипи. Не хотелось возвращаться в обитель, не узнав, благополучно ли закончилась эта история, в которую я невольно оказался втянутым. Сколько раз давал себе слово ни во что не вмешиваться, но как тут можно было не вмешаться?
Не сказать матери, где находится ее пропавший сын?!
Интересно, как на этот раз аукнется любимая поговорка Опекуна: "За каждое доброе дело потом приходится расплачиваться?"
Вроде бы причины для особого беспокойства отсутствовали, но на душе у меня скребли хорьки. Брахман-воин во втором поколении, рожденный в один день с "Детьми-на-погибель", — что предстоит тебе совершить в будущем, юный Жеребец? Какая судьба поджидает тебя на запутанных дорогах Трехмирья?
Может быть, тебе лучше было бы пропасть без вести в глухой рыбацкой деревушке?
Нет, промолчать я бы все равно не смог! Да, конечно, я урод, я сын женщины, созданной Опекуном из речной воды, и строптивого полубога, я — частичная аватара Вишну, которую мой господин может просто-напросто заставить делать то, что ему надо, но все-таки я человек!
Человек!
Собственно, чего это я разволновался? Ну, пропал мальчишка. Ну, уже, считай, нашелся — не без моей помощи, кстати. Привезут его обратно во дворец, надерут задницу, чтоб не бегал, тем дело и закончится. При чем тут будущее, Судьба, Трехмирье?
Вроде бы ни при чем. Вроде бы все верно, все так — и тем не менее…
Ладно, поживем — увидим.
Крипи вернулась через неделю в сопровождении отряда дворцовой гвардии, высланного Грозным вдогонку. Она ехала на колеснице, крепко прижимая к себе не по-детски серьезного Жеребца — словно боялась, что сын в любую минуту снова может исчезнуть. Дрона и Крипа выбежали им навстречу, и я, шедший позади них, успел заметить, как Ашватхаман при виде отца испуганно вздрогнул и сильнее прижался к матери, будто ища у нее защиты.
Ох, что-то здесь пахнет жареным…
Проезжая мимо меня, Крипи ненадолго остановила коней. Да, она благодарила, как и должно поступать признательной родительнице. Да, она была искренна, но некая гнетущая печать лежала на лице суровой женщины-бойца, нежной матери и верной жены.
На следующий день я, забрав кипу исписанных пальмовых листьев, отправился обратно в мою островную обитель.
И не скажу, чтобы настроение мое было безоблачным.
А вчера, через два дня после нашего возвращения, на моем острове снова объявился давешний перевозчик (перед этим нас переправлял другой, незнакомый мне рыбак). И этот достойный владелец весла и челна поведал мне ту часть истории, которая приключилась в мое отсутствие.
— На тот берег. Живо!
Разомлевший на солнцепеке паромщик лениво приоткрыл один глаз. Будучи готов, впрочем, мигом вскочить и бухнуться в ноги, если требовательный пассажир окажется хоть сколько-нибудь знатного сословия.
Однако в здешней глуши такое случалось редко.
Вот и сейчас: что за пугало? Не поймешь — то ли мужик, то ли баба! Среднеполый? Дхик на тебя, уродина! Одежда вся в пыли, тилак на лбу потом смыло — не разглядишь, и запаленный конь рядом тяжко поводит вздымающимися боками. Ну вот, это я, значит, сейчас все брошу, буду вставать, поднимать ребят, стаскивать паром на воду, тащиться на тот берег…
Жестокий пинок под ребра заставил паромщика буквально взлететь над бренной землей, словно у него разом выросли крылья гандхарва.
