— Грязный нишадец! Тот, который приходил сюда два года назад и просился к тебе в ученики! Ты тогда еще дал ему один урок, Гуру! И он теперь всерьез считает себя твоим учеником!
— Я слушаю, — тоном приказа бросил Дрона.
И Арджуна начал рассказывать.
— …он попал в собаку, не видя ее! Семью стрелами подряд! Пасть, глаза, горло… — закончил царевич. И тут же, словно боясь опоздать, заговорил снова: — Как он мог научиться стрельбе вслепую, Гуру, если ты не обучал его?! — В срывающемся голосе Арджуны звучали слезы. — Помнишь, на днях ты даже не похвалил меня, когда я попробовал стрелять с завязанными глазами?! Конечно, у меня тогда не сразу получилось, но ведь получилось же! Слуга дергал ветку с привязанной к ней мишенью, а я стрелял на звук. Ведь я же попал в конце концов!
— Не похвалил, говоришь? — тихо переспросил Дрона. — А кто тебе подсказал, что можно стрелять с завязанными глазами?
— Никто! Я сам догадался! — гордо выпятил грудь царевич. — Накануне я опоздал к ужину — на палицах со Страшным бился, — и повар принес мне еду, когда совсем стемнело. Я начал есть и вдруг подумал: я ведь не промахиваюсь ложкой мимо рта, когда ем в темноте! Так почему я не могу стрелять, не видя цели? И решил попробовать… Да я уже рассказывал тебе, Наставник!
— Рассказывал, — кивнул Дрона. — А теперь я расскажу тебе, как было на самом деле. Я запретил повару и слугам подавать тебе пищу в темноте. Именно тебе, и только тебе. Ты должен был сам дойти до идеи стрельбы вслепую. А ужин впотьмах — это была подсказка. И ты ею воспользовался. Вот почему я не похвалил тебя. А повару тогда крепко досталось за ослушание, можешь мне поверить!
— Но… этот нишадец… в конце концов, он тоже воспользовался твоим уроком! Он лучше меня, лучше! А ты, Гуру, обещал…
— Да, я обещал. И ты тоже научишься стрелять вслепую. Всему свое время. Что же до нишадца… Экалавья кажется?
Имя горца само всплыло в памяти и закачалось на волнах: Эка-лавья, Эка-лавья, Эка… сын Золотого Лучника?
— Я не учил его. Он сам додумался до стрельбы на звук. В отличие от тебя. — Дрона втайне хотел пристыдить самолюбивого ученика, но вышло наоборот.
— Ты ставишь ЕГО в пример МНЕ, Гуру?! Вонючего горца — в пример мне, правнуку Грозного и сыну Громо… сыну царя Панду, быка среди кшатриев? Тому, кого ты обещал любить больше всех? Или ты любишь горца больше меня?!
Арджуна собирался добавить что-то еще, что-то злое, обидное, поскольку сам был крайне обижен и зол, бросая в лицо Брахману-из-Ларца несправедливые упреки. Но, взглянув случайно в это самое лицо, царевич вдруг отшатнулся и умолк на полуслове.
Из глазниц Наставника на него смотрел мертвец. Взгляд стеклянных, рыбьих бельм пронизывал юношу насквозь, сжимая сердце ледяными пальцами трупа, и скалился ухмылкой вечности череп, обтянутый пепельно-бледной кожей. Только мертвые не потеют. А по лбу Наставника, остававшемуся сухим в самую немыслимую жару, сейчас обильно стекали крупные капли пота — словно Дрона из последних сил боролся с пытавшимся одолеть его мертвецом.
Потом лицо Дроны снова стало сухим и спокойным.
— Итак, ты хочешь быть лучшим? — скрипуче произнес Брахман-из-Ларца.
— Да, Гуру…
— Ты будешь лучшим. Я выполняю свои обещания. И никогда не лгу. Пошли.
— Куда?
— К нишадцу.
Арджуна не осмелился спросить — зачем? Учитель выглядел уже почти обычным, разве что голос…
Они вышли из шатра и быстрым шагом направились к опушке леса.
И ни строгий, сосредоточенный Брахман-из-Ларца, ни растерянный Арджуна не заметили в предутреннем тумане, как еще один темный силуэт — маленький, очень, очень маленький — скользнул к лесу вслед за ними. Он изо всех сил старался быть тихим и незаметным, этот призрак, что крался следом за учителем и учеником под прикрытием тумана…
И у него это получалось.
Всю дорогу Дрона молчал. Арджуна также не решался открыть рот, идя впереди и указывая путь. Где-то на востоке Заревой Аруна уже взял в руки поводья Солнечной Колесницы, и лучи диадемы Сурьи, плохо различимые сквозь переплетение стволов и лиан, окрасили горизонт в нежный цвет лепестков розовой яблони. В преддверии утра туман начал редеть, рваться кисейными лентами — и перед путниками внезапно открылась поляна с ашрамом и деревянным идолом в дальнем конце.
Они миновали костяк, дочиста обглоданный ночными падалыциками, — все, что осталось от здоровенного пса, — и Дрона уверенно направился к хижине. Арджуна последовал за учителем, чуть отстав.
Царевича знобило.
Словно почувствовав появление незваных гостей, из дверного проема возник хозяин ашрама. Он был почти обнажен, лишь узкая набедренная повязка прикрывала сейчас чресла горца.
На мгновение нишадец застыл на пороге, а потом пал в ноги Дроне.
— Учитель… — благоговейно прошептал Экалавья. Арджуна невольно передернулся от бешенства. Дрона выждал минуту-другую, после чего отступил назад.
— Встань, — коротко приказал Брахман-из-Ларца прежним, бесцветным и скрипучим голосом.
Экалавья поспешно вскочил и с искренним обожанием взглянул в лицо Дроне. Напоролся на тусклый немигающий взор и, словно обжегшись, быстро отвел глаза.
— Я слышал, ты достиг изрядных успехов в стрельбе из лука. — Дрона не спрашивал, а как бы утверждал очевидное.
— Не мне судить, Учитель…
— Принеси лук и стрелы.
Экалавья нырнул в хижину и через мгновение выскочил наружу, держа в руках указанные предметы.
— Стреляй! — В воздух взлетел гнилой сучок, непонятно когда подобранный Дроной.
Коротко прогудела тетива, и сучок разлетелся в мелкую труху.
"Стрела с тупым наконечником. "Зуб теленка" или "Маргана", — успел отметить про себя царевич.
— Лист на ветке капитхи видишь? Вон большой такой, ладони три с половиной?
— Вижу, Учитель.
— Сбей. Пока будет падать — три стрелы. Пока сбитый первым выстрелом лист опускался на землю, нишадец успел разнести его в клочья четырьмя стрелами с наконечником-шилом.
— Хорошо. Говорят, ты также любишь стрелять на звук?
— Это правда, Учитель. Конечно, я еще далек от совершенства, но…
— Я больше не стану испытывать тебя. Увиденного мной вполне достаточно. Ты досконально освоил искусство Дханур-Веды. Вижу также, что ты воздвиг здесь мое изображение. Или я ошибаюсь?
— Нет, Учитель! То есть, да… то есть воздвиг! И воздаю ему все положенные почести всякий раз перед тем, как приступить к упражнениям.
— Следовательно, ты считаешь меня своим Гуру?
— Да, Учитель. Если только это не оскорбляет тебя…
— Не оскорбляет. Вижу, мой урок пошел тебе на пользу. Что ж, ученик, ты стал отличным стрелком! Твое обучение закончено. Готов ли ты расплатиться со своим Гуру за науку?
— Разумеется, Учитель! Требуй — я отдам тебе все, что ты пожелаешь!
Лик Дроны страшно исказился, но тут же вновь стал прежним: бесстрастная маска с глазами-омутами:
— Отдай мне большой палец твоей правой руки. Это и будет платой за обучение.
Экалавья содрогнулся.
Но спустя мгновение открытая улыбка осветила лицо грязного горца — одновременно с прорвавшимся из-за горизонта Лучистым Сурьей.
— Желание учителя — закон для ученика. Он коротко поклонился Дроне, удалился в хижину и вернулся с небольшим, но бритвенно острым ножом из черной бронзы и с оленьей ножкой вместо рукояти. Взял нож в левую руку. Окинул взглядом Брахмана-из-Ларца, улыбнулся еще шире и взмахнул ножом.
— Не надо!!!
Крик Арджуны, до которого лишь в последний момент дошло, что все это — всерьез, что Дрона совершает чудовищный поступок ради него, заглушил слабый хруст.
Экалавья чудом исхитрился подхватить падающий обрубок и, встав на колени перед своим Гуру, почтительно протянул ему то, что еще недавно составляло с горцем одно целое.
— Благодарю тебя, Учитель. Прими от меня эту скромную плату.
Из рассеченной мякоти на краю ладони, превратившейся. в узкую лапу ящерицы, обильно текла алая кровь, заливая бок и бедро нишадца, а горец все продолжал стоять на коленях, протягивая Дроне отрубленный палец. Арджуна силился оторвать взгляд от нелепого, жуткого обрубка, от кровавого ручья, от сцены из страшных сказок на ночь… силился и все-таки продолжал смотреть.
Дрона протянул руку и взял палец.
Посмотрел на кусок плоти.
Кивнул удовлетворенно.
— Я принимаю плату. Твое обучение закончено.
Экалавья поднялся, еще раз поклонился Брахману-из-Ларца и лишь после этого, бесстыдно скинув набедренную повязку, принялся перетягивать искалеченную руку.
Зубы помогали оставшимся пальцам.
Арджуну била мелкая дрожь, и царевич не сразу сообразил: что-то теплое и липкое тыкается ему в ладонь.
