нам и стал увереннее в себе.
— Если я когда-то и казался уверенным, это была всего лишь маска.
— Нет, Эдвард, ты реально был смелым. У тебя была сильная мотивация, которая не позволила тебе свернуть не туда. Я уже сказал, что именно Наталия помогает тебе быть намного лучше. С ее помощью ты и сможешь стать по-настоящему смелым мужчиной.
— Пока что я только кажусь смелым. А на самом деле продолжаю до дрожи в коленях бояться всего на свете.
— Верно, ты не станешь смелым в одно мгновение. Но ты уже учишься преодолевать себя и делать что-то, на что не пошел бы без сильного стимула. И я считаю, что у тебя отлично получается.
— Это всего лишь слова, чтобы успокоить меня.
— Вовсе нет. Помнишь, что сказала Наталия, когда дядя направил пистолет на меня? Она сказала, что ты сильнее, чем тебе кажется. И эта девушка абсолютно права. Ты еще не знаешь, насколько сильным и уверенным можешь быть.
— Нет… Это не так.
— Это так, Эдвард. — Терренс хлопает Эдварда по плечам и гладит их. — И успокойся, пожалуйста, ты слишком напряженный. Не надо винить себя в том, что произошло не по твоему желанию.
— Легко сказать — трудно сделать, — хмуро бросает Эдвард. — Думаешь, это так просто — прекратить винить себя в том, что у меня не хватило смелости не допустить ничего подобного? Это безумно трудно!
— Знаю. Я все понимаю и знаю, что ты сейчас чувствуешь. Но по крайней мере твои близкие не думают о тебе плохо. Они знают, что ты ни в чем не виноват.
— Память-то нельзя очистить от плохих воспоминаний… Я не могу раз и навсегда забыть все то, от чего мне хочется сгореть от стыда, удавиться, провалиться сквозь землю, застрелиться, черт возьми…
— Я не могу отрицать, что ты не святой и не невинный. Но ты не сделал ничего такого, чтобы все возненавидели тебя. Ты никого не убивал, не ограбил, не предавал… Если кто-то и думал про тебя плохо, то только потому, что ты был неправильно понят.
— Представляю, как все поливали меня грязью, думая, что я — ужасный козел, который хочет предать тех, кто принял его с распростертыми объятиями. Знаю, как сильно все ненавидели меня за все мои делишки.
— Теперь никто не будет этого делать. И когда настанет время суда, тебя будут поддерживать все. Никто не скажет, что ты не заслуживаешь прощения и должен сидеть за решеткой.
— Вот! Скоро мне предстоит стоять перед всеми вами и бояться смотреть кому-то в глаза, будучи таким же подсудимым, как и мой дядюшка и вся его шайка.
— Эдвард…
— Черт, какой позор! — Эдвард с тихим стоном проводит руками по своему лицу. — Да если бы я знал, что мне предстоит такое непростое испытание, то предпочел бы застрелиться или повеситься еще в те времена, когда был в тюрьме. Какого черта я терпел все эти унижения, оскорбления и избиения? Лучше уж покончил бы с этим еще тогда! Не пришлось бы преставать перед судом. За то, чего я не делал!
— Нет-нет, Эдвард, даже не думай об этом, слышишь! — ужасается Терренс, встряхнув Эдварда за плечи. — Мне по горло хватило всего, что я пережил из-за попытки Питера покончить с собой. А если еще и ты захочешь это сделать, то я точно рехнусь.
— Я не смогу это пережить… Не смогу показаться всем на глаза. Это будет для меня пыткой. Мне даже думать невыносимо об этом суде… А если события будут складываться не в мою пользу, то я взорвусь! Серьезно, Терренс… У меня и так расшатанная психика, а этот суд только больше все усугубит.
— Все будет хорошо.
— Клянусь, если что-то пойдет не так, то я наплюю на все, сопру пушку и прострелю себе голову к чертовой матери.
— Нет, не смей так говорить! — громко, взволнованно восклицает Терренс и заключает Эдварда в крепкие объятия. — Пожалуйста, брат, больше не говори о подобных вещах.
— Прости, но у меня нет сил… — сильно дрожащим голосом отвечает Эдвард, крепко обняв Терренса. — Я не выдержу… И никогда не стану лучше… Слова дяди все время будут крутиться в голове и не давать мне почувствовать себя более уверенным, смелым и нужным.
— Ты справишься. — Терренс легонько хлопает Эдварда по голове. — У тебя огромная сила воли. Раз ты столько всего пережил и не сломался, то почему должен сломаться сейчас?
— Потому что я грани, — еще более дрожащим голосом отвечает Эдвард. — Я близок к нервному срыву.
— Все будет хорошо, Эдвард. — Терренс отстраняется от Эдварда и переводит на него свой грустный взгляд, держа его за бицепсы. — Ты все переживешь.
— Не знаю… — Эдвард на пару секунд закрывает лицо руками и проводит ими по волосам. — Я ничего не знаю…
— Эй, брат, чего ты расклеился? Все же пока идет хорошо!
— Вот именно, что «пока»! А если случится что-то такое, что обернется против нас или меня? Мне, черт возьми, светит перспектива провести двадцать с лишним лет за решеткой! Но я совсем не хочу туда возвращаться! Если я и покину тюрьму, то только в качестве трупа!
— Я еще раз повторяю, мы не оставим тебя в тюрьме и сделаем все, чтобы ты вышел оттуда, — уверенно обещает Терренс. — Полезем вон из кожи, чтобы невинный человек не остался за решеткой.
— Я уже ни в чем не могу быть уверенным.
— Так, ладно, приятель, давай-ка мы не будем больше об этом говорить. А иначе ты сведешь себя с ума и точно не сможешь дожить до суда.
— Хотел бы я забыть об этом как можно скорее или вообще стереть из своей памяти. Но не могу.
— Я знаю, что это сложно. Но прошу, потерпи немного.
— Стыдно говорить это, но я слишком чувствителен к всему происходящему и не могу спокойно принять какие-либо события. Или громко радуюсь, как дебил, или впадаю в глубокую депрессию и не могу думать ни о чем, кроме моих проблем.
— Мы все постараемся говорить об этом как можно меньше. Я обещаю, что заговорил об этом в последний раз. Больше ты не услышишь от меня ничего подобного.
— Ты про суд над дядей и мной или про факт, что я едва не грохнул тебя и почти что разочаровал своих близких?
— И то, и другое. Я не буду напоминать тебе о том, что причиняет тебе боль, и еще больше давить на больную мозоль.
— Я верю, брат, — едва заметно улыбается Эдвард и отводит взгляд в сторону. — Прости, что веду себя как размазня…
