отдалении, поэтому я не сразу его заметил. Невысокий темноволосый мужчина, щуплый и стройный, как юноша, с моложавым, но морщинистым лицом и поразительно голубыми, в точности как у Алика, глазами.
– Добрый день! – Он протянул мне руку.
– Ян, – представился я и ответил на рукопожатие.
– Ты уж прости, что мы тебя потревожили, заставив тащиться в такую даль, – сказал он, – но Ира считает, что для доверительных разговоров домашняя обстановка подходит лучше.
Ира выдала мне тапочки и проводила в большую гостиную, где в окружении кресел с высокой прямой спинкой был накрыт к чаю маленький круглый столик.
– Понимаю, что ты удивлен. – Женщина выдвинула кресло, предлагая мне сесть. – Но Ева так о тебе отзывалась, что мне очень хотелось, чтобы мы с тобой увиделись.
Роберт Алексеевич принес чайник и разлил кипяток по чашкам.
– Ничего, что с бергамотом? – спросил он, перед тем как опустить в воду заварочный пакетик. – Ребята очень любят бергамот. И теперь мы только его и пьем.
– Очень хорошо. Я тоже люблю бергамот.
– Ты очень красивый, Ян. – Ира взяла чашку и, сдувая пар, посмотрела на меня. – И в жизни даже лучше, чем на фотографиях.
– Спасибо. – Я смутился, хотя и считал, что это абсолютно женский комплимент.
– Тебе, наверное, интересно, зачем мы тебя пригласили? – перешел наконец к делу Роберт Алексеевич. – Дело в том, что мы посвящены во всю вашу историю с Востоком и Евой.
– Ева нам все рассказала, – добавила Ира.
– И… Вне зависимости от того, как все обернется дальше, нам бы хотелось немного реабилитировать Еву в твоих глазах.
– Она так сильно переживала, – снова вставила Ира. – Так сильно! Ева же у нас – солнышко и самый большой в семье оптимист. Обычно, что бы ни происходило, она всегда уверяла, что все обязательно наладится, а тут вдруг сникла, и я очень за нее испугалась.
– Тут все связано, – заметил Роберт Алексеевич.
– Это правда. – Ира поставила чашку. – Она так старалась помочь Алику, столько сил в него вложила. Мы уже опустили руки, а Ева никак не хотела отступать. Врачи сказали, что с большой вероятностью болезнь будет прогрессировать. Ева же выискала какого-то именитого психиатра, который обнадежил ее тем, что ухудшения можно остановить, если поддерживать у Алика высокий уровень эмоциональной активности. И она загорелась этой идеей. Так-то пару лет назад Восток у нас уже проходил курс лечения в стационаре, и там удалось привести его почти в адекватное состояние. В бытовом смысле он совершенно нормальный и приспособленный к самостоятельной жизни человек. Устроился на работу и был увлечен своими съемками. Ева настояла на том, что он должен жить отдельно от нас, потому что мы якобы постоянно напоминали ему, что он болен, а она хотела, чтобы он перестал чувствовать себя ущербным.
– Мы с ней из-за этого сильно поссорились, – сказал Роберт Алексеевич. – Ева, как и большинство молодых, начитавшихся умных книжек людей, считала нас ничего не смыслящими в жизни консерваторами. Это она подбила Востока уехать из дома. Сначала они нашли какое-то совместное жилье, потом начались их игры с переездами.
– В тот период мы с ними почти не общались. Только по праздникам. – Ирина задумчиво смотрела перед собой. – В какой-то степени это и наша вина, конечно. Говорят, любви много не бывает, но иногда она все же может сыграть злую шутку. Мы так любили их обоих, что не заметили, как стали навязчивыми, вынудив детей бежать от нас в собственный мир.
– Но свои ошибки Ева тоже признала, – произнес Роберт Алексеевич с чувством удовлетворения. – И прощения попросила, когда сообразила, что ходит по краю.
– Погрей, пожалуйста, еще чаю, – попросила его Ира, а как только Евин папа вышел, понизив голос, наклонилась ко мне: – Ева очень испугалась, что для Алика граница их братско-сестринских отношений стала размываться. Ты же понимаешь меня, да? Раньше она во всем ему подыгрывала и терпела даже не самые приятные выходки. Прощала и любила всем сердцем. Даже когда я объясняла ей, что у нее должна быть личная жизнь, со смехом отвечала, что еще не встретила свою половинку. А я ей сказала, что, пока она носится с Аликом, то никого никогда не встретит. Я как мать всем сердцем люблю своего сына и желаю ему только добра, но также считаю, что Ева поступила слишком опрометчиво, решив, будто способна его контролировать. И вот когда она наконец поняла, что попала в страшную ловушку, то пришла к нам просить о помощи. Рассказала про тебя, что Алик взъелся и его несет. Она очень сильно запуталась и не знала, как ей поступить, чтобы не подвергать тебя опасности. И я ей посоветовала просто прекратить ваше общение, пусть это и больно, но иногда в жизни приходится принимать непростые решения, в особенности если перед этим наделал ошибок.
– Только Востока это не остановило. – Роберт Алексеевич вернулся с горячим чайником. – Этот ваш приятель… Не помню, как его…
– Саня, – подсказала Ира.
– Саня сыграл на его самых низменных чувствах, просыпающихся в периоды обострений. – Роберт Алексеевич покачал головой. – Очень печально, что так все вышло. Ева пыталась образумить парней, но они слишком увлеклись. И мы поняли, что Алику снова нужен стационар.
– А хочешь, я покажу тебе ее комнату? – неожиданно предложила Ира и сразу встала.
Я отправился следом за ней на второй этаж.
Комната Евы выглядела по-девичьи милой: с плюшевыми игрушками на кровати, фэнтезийными картинками, приколотыми к стене, деревянной этажеркой с книгами, колышущимися на сквозняке шифоновыми шторами и ловцом снов над изголовьем. В воздухе стоял легкий запах сандала, и я, глубоко вдохнув его, как никогда остро испытал желание немедленно увидеть Еву.
– А где она сейчас? – задал я наконец вопрос, за ответом на который и приехал.
– Ева очень расстроилась, когда выяснилось про болезнь этой бедной девочки. Но я считаю, что она поступила правильно. На чужом несчастье счастья не построить. И все же какое-то время она продолжала надеяться, что ты передумаешь, а потом взяла себя в руки и, объявив, что отправляется на поиски новой жизни, уехала. Останавливать мы не стали. Здесь все ее угнетало: и разговоры про Алика, и воспоминания, и тщетное ожидание.
– Куда уехала? – Я заметил, что на столе стоит на зарядке Евин телефон.
– Она не сказала. Просто пообещала, что вернется, когда «переболеет». Это ее слово «переболеет». Понимаешь, да?
Я пожал плечами.
– Я не должна этого делать, но, – присев на корточки, Ира достала из-под кровати полиэтиленовый сверток и передала мне, – тут ее записи. Она собиралась их сжечь, бросила в бочку, где мы жжем сушняк, но сгорело не
