— Весьма интересно, — заметил Рекс Липер, а Ванситтарт добавил:
— Мы подумаем обо всем этом. Уже сегодня я могу вам сказать, что британское правительство с самого начала войны проводит строгую грань между нацистским режимом и германским народом. Если вы внимательно следите за нашими газетами, вы можете в этом убедиться сами.
Мы расстались очень сердечно. Ванситтарт пригласил меня провести в кругу его семьи на его красивой вилле в Денхэме, близ Лондона, не только ближайшие субботу и воскресенье, но и вообще проводить у него каждый конец недели. [275]
Денхэм вскоре стал моей второй родиной. Леди Ванситтарт заботилась обо мне, как мать, а дети Ванситтартов стали мне родными. Это напоминало мне жизнь в Лааске. Я гулял по парку, стрелял ворон, кроликов и белок, слушал квакающих лягушек в пруду или работал на огороде. Я мечтал о том, что после войны покажу все это моей матери и Гебхарду или увижу Ванситтартов гуляющими по нашему парку в Лааске.
Предпринималось все возможное, чтобы сохранить втайне мое пребывание в Англии, чтобы нацисты о нем не узнали.
Но мировой город Лондон в некотором смысле — простая деревня. Надо же было случиться так, что уже на второй неделе моего пребывания в Англии меня встретил на Пикадилли советник голландского посольства барон ван Карнебек. Он был очень удивлен, увидев меня, и начал досконально меня расспрашивать. Кое-что мне пришлось ему рассказать. Он сообщил, что голландские границы снова открыты и что он на следующий день едет в Гаагу, чтобы переговорить с министром иностранных дел ван Клеффенсом. Я сказал ему:
— Господин ван Карнебек, не имеет смысла просить вас молчать о нашей встрече. Как дипломат, я знаю, что с господином ван Клеффенсом вы, во всяком случае, будете говорить об этом. Поэтому я прошу вас только об одном одолжении: все принадлежащие мне вещи я вынужден был оставить в Шевенингине. Пожалуйста, попросите господина ван Клеффенса, пусть он не позволит гестаповским агентам фон Буттинга разворовать эти вещи и даст указание переслать их мне сюда.
Карнебек заверил меня, что, кроме своего министра, он никому не сообщит о моем появлении в Лондоне.
Вернулся из Голландии и Устинов. Вместе с ним прибыл в Лондон на некоторое время капитан Стивенс. Мы встретились в мансарде Устинова в Челси, где в последний раз я был прошлой зимой и имел решающий разговор с Ванситтартом.
Они рассказали мне, что в ознаменование моего удавшегося бегства провели в знаменитом ресторане «Рояль» в Гааге вечер за шампанским и устрицами. Как они сообщили, нацисты распространяли обо мне самые противоречивые слухи. Одни утверждали, что я поступил на службу в свой полк в Штансдорфе, другие говорили, что я погиб во время автомобильной аварии, в которую якобы попал в Бельгии, а самый любопытный слух состоял в том, что я украл деньги миссии и бежал в Рио-де-Жанейро, где основал дом терпимости. [276]
Но Стивенс мог поведать о еще более интересных делах. С многозначительным видом он заявил:
— Вы будете дома гораздо скорее, чем думаете. С Гитлером скоро будет покончено.
— Господин Стивенс, откуда вы это взяли? Напротив, как я вижу, пока что Гитлер одерживает одну победу за другой. После того как он разбил Польшу, германская армия, сильная, как никогда, стоит у Западного вала, и нет никаких признаков, что западные союзники хотели бы там пошевельнуть хоть мизинцем.
— Нет необходимости в военном наступлении. Гитлеровский режим рухнет изнутри.
— Любопытно узнать, каким образом?
Лицо Стивенса стало еще более таинственным:
— Конечно, я могу вам сказать не все. Однако вы можете поверить мне, что в вермахте существует заговор, который скоро вспыхнет, и тогда с гитлеровской мразью будет покончено. В заговоре участвуют высшие генералы. Находясь в Голландии, я поддерживаю с ними даже постоянную радиосвязь. Как только Гитлер будет свергнут, они немедленно пойдут на мировую.
— Кто эти генералы? — спросил я Стивенса. Он не хотел их назвать и, наконец, упомянул о генерале фон Рундштедте. Но мне было известно, что генерал фон Рундштедт примерно два года назад был ширмой гестапо, когда оно хотело при помощи хитрости похитить из одного голландского монастыря бывшего рейхсканцлера Брюнинга и увезти его в Германию. Этот план провалился, потому что Брюнинг в последнюю минуту заподозрил недоброе.
— Господин Стивенс, простите меня, если я отношусь к этому скептически, но вы знаете, что у меня довольно печальный опыт с вашими якобы уполномоченными агентами. Я боюсь, что вы идете по опасному пути.
Улыбнувшись с видом знатока, Стивенс отверг мои сомнения:
— К сожалению, я ничего больше не могу вам сказать. Однако вы вскоре убедитесь, что я совершенно прав. [277]
«Какое счастье, что я больше не в Голландии, — подумал я, — и ни один из этих дилетантов не вовлечет меня в какую-нибудь авантюру».
Через несколько дней возвратился ван Карнебек. Я посетил его, чтобы узнать, что ему сказал ван Клеффенс о моих вещах.
Карнебек был смущен и, откинувшись на спинку кресла, видимо, искал выхода из положения. Наконец он признался мне:
— Господин ван Клеффенс считает, что голландское правительство не может вступить в конфликт с Третьей империей из-за штанов господина фон Путлица. Кроме того, вещи забрал фон Буттидг уже на следующий день после вашего бегства.
Единственной незаменимой и дорогой мне вещью, которую я глупейшим образом в суматохе последних минут забыл взять с собой, были золотые часы отца. Цепочка от часов принадлежала еще моему прадеду, который купил ее в 1813 году при вступлении прусских войск в Париж на Рю де ла Пэ. Остальной хлам меня не интересовал.
Вряд ли я мог ждать чего-либо другого от голландских властителей. Сотрудник господина ван Клеффенса, министериаль-директор в министерстве иностранных дел, Шаапман лишь за несколько дней до начала войны в личном разговоре со мной сделал истинно классическое заявление, давшее мне достаточно ясное представление о взглядах этих господ. Дословно Шаапман сказал мне:
— Мы, голландцы, настолько искренни в нашем нейтралитете, что от всего сердца желаем победы обеим сторонам.
Вскоре и капитан Стивенс получил представление о голландском нейтралитете. В конце октября заговор генерала фон Рундштедта якобы настолько созрел, что нужно было лишь окончательно договориться, чтобы привести все в действие. Через подпольное радио антигитлеровские заговорщики условились со Стивенсом о встрече в небольшом голландском кафе близ самой границы, у Венло. К назначенному времени Стивенс отправился в условленное место в сопровождении своего британского сотрудника и одного голландского майора. Однако с немецкой стороны появился не генерал фон Рундштедт, а группенфюрер СС Шелленберг, агент Гейдриха, с шайкой головорезов, которые, затеяв небольшую стычку, на глазах голландской пограничной охраны уволокли на германскую сторону Стивенс а и двух сопровождавших его лиц. [278]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
