рядом с тобой я больше не боюсь. Ты научил меня дышать.
— А ты меня.
И это правда.
Я дышу Мирой.
Мы соприкасаемся лбами, Мира подается вперед и нежно целует меня. На губах чувствую соленый привкус ее слез. Я дышу Мирой. Она оживила меня после стольких лет. Я хочу жить и дышать с ней одним воздухом и оставаться воздухом для нее.
Провожу кончиками пальцев по ее щеке и оставляю легкий поцелуй. На ее губах появляется улыбка. И это самая прекрасная улыбка, которая только может быть. Улыбка девушки, которая отпустила прошлое и обретает светлое настоящее.
* * *
— Когда ты собираешься в НьюЙорк? — спрашивает Майк и из динамика доносится гул голосов. — Мне нужно, чтобы ты через пару недель отснял один материал. Я могу доверить его только тебе.
— Для меня это очень лестно, но если помнишь, то ты мне не босс. Или я что-то пропустил?
Открываю почту и скачиваю файл, который Майк прислал несколько минут назад.
— Богдан, я серьезно, мне нужна твоя помощь. В редакции творится настоящая чертовщина. Мне пришлось взять на стажировку парня, чей отец хорошо знаком с моим.
— Попахивает функцией «услуга за услугу».
Он недовольно фыркает.
— Мне было все равно, когда он шатался по редакции без дела и торчал около моей секретарши. Но он провалил интервью с художником, которого я добивался несколько месяцев.
Захожу в папку, щелкаю по изображению и сразу понимаю, о чем говорит Майк. Каждый снимок смазан. Единственные четкие кадры получились с изображением его напарницы, сам же художник находится далеко за пределами фокуса. Из пятнадцати фотографий ни одна не подходит для печати на первой полосе.
— Я могу их подправить, но даже этого будет недостаточно. К тому же, помимо твоего горе-фотографа, в редакции есть еще сотрудники.
— Есть, — сквозь зубы говорит Майк. — Но ни один из них не собирается исправлять ошибки избалованного засранца, потому что он увел у них из-под носа репортаж.
— Надо же, тебе отказали, — усмехаюсь я и кладу ноутбук на кровать.
— Заткнись. Мне необходимо, чтобы ты вернулся.
— Не хочу тебя огорчать, но Нью-Йорка нет в моих ближайших планах.
Повисает короткое молчание.
— Что-то с сестрой?
Раздается хлопок двери и по ту сторону динамика воцаряется тишина.
— Нет, с Викой все отлично, — бормочу я.
Если не считать того, что я готов ее придушить за отсутствие всякого такта. Сегодня утром она ломилась ко мне в квартиру и пыталась вытащить на совместный завтрак. Только после грозного хлопка перед ее любопытным носом, до сестры дошло, что она здесь лишняя.
— Тогда в чем дело? Ты говорил, что вернешься раньше.
— Все изменилось.
Я не знаю, как сказать другу, что теперь мне придется жить на два континента, чтобы не загубить дело всей своей жизни и в тоже время не потерять Миру.
— Ничего не понимаю, — рассеянно произносит он. — Ты же помнишь про нашу выставку? Я уже договорился с общиной в Южном Бронксе, также семьи, проживающие там на протяжении нескольких поколений, готовы дать интервью, чтобы привлечь внимание к проблемам…
— Майк, — обрываю я его. — Я все это прекрасно знаю. Тебе надо убедить в этом не меня, а местные власти.
— Тогда вернись и помоги мне с этой проклятой выставкой! — его голос звучит резко. — Ты все бросил и уехал.
— Я закрыл свои дела и сделал то, чего не мог на протяжении многих лет — вернулся домой и не хочу уезжать!
Слова слетают слишком быстро, громко, правдиво.
— В каком смысле «не хочешь уезжать»? Богдан, вся твоя жизнь тут. Студия, съемки.
— И на этом все.
Это звучит слишком убого, но это правда. Кроме работы в Нью-Йорке меня ничего не держит.
Мира входит в комнату и нахмурившись смотрит на меня. Одними губами говорю ей, что все в порядке, пытаясь убедить в этом нас обоих. Она слабо кивает и просушивая волосы полотенцем, крутит в руке брошурку с доставкой. Со вчерашнего вечера мы так и не выходили из квартиры и оба проголодались. Так как я осилил только покупку некоторой мебели, в холодильнике шаром покати. Я киваю и Мира молча уходит, облаченная в мою футболку, доходящую ей до середины бедра.
Свешиваю с кровати ноги и прижимая телефон к уху, опираюсь на колени локтями. Я устал слышать от каждого, где мое место. Сестра кричит, что я должен остаться здесь, потому что тут моя семья. Майк требует моего возвращения только потому что ему нужно отснять материал. Я должен стать примерным сыном, отличным фотографом. Тем, кем меня хотят видеть окружающие.
И впервые за всю свою жизнь я задаюсь вопросом, а кто я же на самом деле? Чего хочу?
Я оборачиваюсь на звук шлепающих босых ног по полу. Мира садится на кровать, перекидывает влажные волнистые волосы на одну сторону и со смущенной улыбкой смотрит на мои губы. Моя футболка задралась чуть выше бедер, открывая вид на светлую нежную кожу, украшенную татуировкой пиона.
Я хочу быть с ней.
— Я прилечу за три недели до выставки. За это время я успею отснять материал и все подготовить.
— Ты кого-то встретил? — усмехается он. — Господи, поверить не могу, что ты рушишь свою жизнь из-за какой-то девушки.
Мы любим подначивать друг друга. Я не устаю шутить, что он стал подкаблучником, который лишний раз не может выпить пива, не спросив перед этим разрешения у жены, а Майк постоянно напоминает, что к пятидесяти мое мужское достоинство перестанет работать из-за количества женщин, побывавших в моей постели. Но эта грань четко сохранялась. По крайней мере до недавнего времени.
— Слушай, мы оба знаем, что ты не создан для отношений. У тебя уже был опыт с Таней, и мы оба помним к чему все привело. Но если эта цыпочка так уж хороша, то возьми ее с собой. Один только квартал Манхэттена покажется ей сказкой, по сравнению с вашей дырой.
— Не то чтобы тебя это как-то касалось, но следи за языком, — цежу я сквозь зубы.
Мне приходится напомнить, что циничная задница на том конце телефона — мой друг, который поддерживал меня на протяжении многих лет и я не могу просто послать его.
— Приятель, успокойся, — отшучивается Майк. — С каких пор ты стал таким серьезным? Ты сам говорил, что любовь — не для тебя.
— Так же, как и ты, когда-то заявлял, что важнее карьеры ничего нет. А теперь живешь в спальном районе и тратишь на дорогу до редакции два часа.
— Ладно, извини, я перешел грань, — миролюбиво произносит он. —
