оформлении будет книга. Классика и романы, в оригинале или в переводе. Как-то она сказала, что не все должно быть подчинено порядку, немного хаоса не повредит. Так что корешки ее книг пестрят от ярких до пастельных.
Ставлю томик «Гордость и предубеждения» рядом с «Грозовым перевалом». Книги слегка потрепаны, где-то смят уголок, а некоторым уже больше двадцати лет, но для мамы — самая большая ценность.
Она никогда не отказывается от того, что имеет дефект.
— Мам, — я поворачиваюсь к ней, сжимая в пальцах книгу. — Скажи, вы никогда не жалели, что забрали меня к себе?
Она выглядывает из-за дверцы шкафа с вешалкой в руке. Ее глаза сначала широко распахиваются, а затем она хмурится и обеспокоенно смотрит на меня.
Этот вопрос так просто слетает с моих губ, но в тоже время я испытываю дикую боль, которая не отпускает меня на протяжении многих лет.
Я им не родная, но они любят меня несмотря на все мои отвратительные поступки. Они дали то, что не смогла дать моя родная мать: заботу и любовь. Веру в то, что я им нужна и они не отказываются от меня. И все же им пришлось пройти через горы трудностей с того момента, как я переступила порог их дома.
Когда вся ситуация всплыла на поверхность и мать ни коим образом не проявляла интереса ко мне, то органы соц. опеки сами заинтересовались мной. Учитывая, что родственников кроме нее у меня не было, то вопрос был поставлен так, что меня хотели отдать в детский дом. Стало ли для меня это очередным ударом? Естественно. Но папа все быстро уладил. Он поднял все связи, которые у него были и на протяжении нескольких месяцев добивался, чтобы я осталась с ними. В то время как он боролся за меня, практически все кричали о том, что я сама виновата в произошедшем. Моя мать отличная актриса и потрясающе сыграла роль жертвы, которая на протяжении многих лет воспитывала неблагодарного ребенка.
Сейчас же женщина, ставшая для меня родной, стоило ей первый раз увидеть меня, смотрит на меня со слезами на глазах, отчаянно сжимая губы и переводя дыхание, от чего я чувствую еще большую вину.
— Мира… — шепчет она и прижимает к груди руки.
— Нет, правда, я понимаю, вам пришлось нелегко.
— Что значит нелегко? — ее взгляд становится серьезным. — Присядь.
Мы устраиваемся на краю кровати, заваленной мамиными вещами и я опускаю взгляд на цветастое платье. Мама всегда любила носить яркие вещи. Когда я первый раз увидела ее, то первое что заметила — принт из ярко красных роз на подоле платья.
— Посмотри на меня, — она берет мою руку в свою. Она такая теплая, нежная и мягкая. — Единственное, о чем я жалею, что мы не смогли забрать тебя раньше, до всего этого кошмара.
— Но…
— Никаких «но». Их просто нет. Как я могу жалеть, что у меня появилась дочь? — ее голос дрожит.
— Я отвратительно вела себя с вами.
Ее губы растягиваются в улыбке.
— На то вы и дети, чтобы так себя вести. Ты думаешь Максим доставлял нам меньше трудностей? Кажется, я посидела раньше времени после вашего выпускного, — бормочет она.
— Он искренне надеялся, что вы останетесь в неведении, — я шмыгаю носом и смеюсь.
— Можно подумать, что такое возможно, — она фыркает.
Я не была на выпускном, но знала о том, что Макс планировал совместный побег со своей девушкой и друзьями в загород и устроить там свою личную вечеринку без родительского надзора. Все закончилось тем, что он не рассчитал габариты машины и протаранил арендованный домик. Родители сорвались с места, чтобы узнать, что с сыном все в порядке, а потом устроили такую взбучку, что он был пай-мальчиком на протяжении нескольких месяцев.
Мама протягивает руку и касается моей щеки, ласково поглаживая ее.
— Мы любим тебя. Да, было тяжело, но мы со всем справились. И если у тебя будут какие-то трудности, то я не задумываясь пройду их вместе с тобой. Вы с Максимом — самое важное в нашей жизни и никогда не забывай об этом.
Мои губы начинают дрожать. Сердце так сильно грохочет в груди, что я отчетливо чувствую каждый его стук, а ноги становятся ватными.
— А теперь давай расставим все так, как я хочу, пока не вернулся ваш отец и не свел меня с ума своей очередной безумной идеей.
— Ты же знаешь, что он делает это только для того, чтобы услышать, как ты на него ворчишь.
— Конечно. Двадцать шесть лет семейного счастья заключается в вечных спорах, — отшучивается она и тем не менее я знаю, что родители искренне любят друг друга.
Так, как и должно быть.
* * *
— Это невыносимо, — бормочет Макс, наливая в чайник кипяток. — Мама пригласила Полину на ужин.
— Она и раньше так делала, — расставляю на подносе пару кружек.
— Знаю, но тебе не кажется, что с тех пор многое изменилось? — изгибает он бровь. — Мы с Полиной пытаемся наладить общения как друзья, — только от одного упоминания о новом статусе их отношений, Макс кривится. — И я не хочу, чтобы мама своим любопытством разрушила эту хрупкую нить.
— Может все будет наоборот?
Он закрывает чайник, ставит его на поднос и с недовольным видом сверлит меня взглядом.
— С каких пор ты стала такой оптимисткой?
— Ты слишком сильно в меня веришь. Просто не нагнетай обстановку. Если ты будешь держать маму на расстоянии, то она сама явится к Поле в салон.
— Господи, это слишком тяжело — он закрывает и трет ладонями лицо. — Почему к тебе нет такого количества вопросов? Это ты у нас в первые завела серьезные отношения.
— А ты впервые их разрушил. К тому же ты сам знаешь, как сильно мама любит Полю. Кстати, у нас вроде как намечается девичник.
Макс смотрит на меня вытаращив глаза.
— А можно вернуть твою прежнюю угрюмую версию?
Я показываю ему язык.
— Ты сегодня останешься у Богдана?
— Скорее всего.
После того как мы помирились, я уже неделю ночую у него и дома появляюсь только за тем, чтобы взять чистые вещи. Мне нравится просыпаться в его объятия, чувствовать ленивые прикосновения, стоит солнцу только проглянуться в окно. По вечерам мы смотрим фильмы, либо если у каждого из нас есть дела, просто сидим в гостиной и работаем. Вчера, например, Богдан до поздней ночи разговаривал с куратором выставки и обсуждал какую из общественных организаций можно было бы еще привлечь, для большего резонанса. А потом помогал Майку с
