Двуногие с хрипом карабкались на высокий борт, прыгали на палубу, густо залитую кровью. Они задыхались. Они возбужденно орали. Они наносили и отражали удары. Рявкнула, но тут же умолкла пушка. Обжигаясь дымным воздухом, давясь его горячими влажными струями, Аххарги-ю неясным облачком поплыл к оборванному, нелепо перекошенному существу. Оно особенно активно хрипело, пытаясь прорваться на шканцы. Одна нога у него была деревянная, но это не мешало ему махать топором, подавая пример приятелям.
Локация ничего не прояснила.
В голове одноногого никаких особенных мыслей не водилось.
Нельзя же считать мыслями опосредованные воспоминания о некоем чудесном «Альманахе». По-видимому, прыгающие по палубе существа умели переносить некоторые свои мысли на грубый материальный носитель. Впрочем, пес, помочившийся на чужой кустик, тоже переносит некоторую примитивную, но вполне понятную мысль (метит территорию) на материальный носитель (кустик). «Альманах», почему-то возникший в смутном сознании одноногого, являлся такой меткой. Он не только ему запомнился. Он помогал ему в определенной последовательности запоминать дни недели и месяца, таблицы приливов и отливов, полезные астрономические данные и вычисления, даже необычные предсказания, подтвержденные грубыми гравюрами. «Приснившаяся виселица означает беспорядок в душе. Еще — указание на близкие неприятности». — «Не стоило нападать на «Делисию», — беспорядочно металось в голове одноногого. — Все-таки двадцать пушек… И королевский обученный экипаж… Куда против них с такими придурками?.. Правда, на посудине, которую мы срубили, не выйдешь в море…»
Скачущие мысли одноногого о разуме говорили не больше, чем умение вирусов проникать в структуры, жизненно необходимые для собственного развития.
«Ну да, потопленная «Жемчужина»… — металось в голове одноногого. — Нам еще припомнят коммандера Тиззарда… Умирая, он так и сыпал проклятиями… Испанский пинк «Орел»… Мы сожгли его в бухте Всех Святых… — Мысли одноногого казались Аххарги-ю страшно однообразными. — Бригантина «Сара»… Пущена на дно в устье Ориноко вместе с капитаном Стаутом, привязанным к мачте… Уолтеру и не снилось, что случится с одним из его людей… Шлюп «Бентворт»… Весь экипаж в трюме… Зря они вышли из Бристоля в пятницу на тринадцатое… Тут некого винить. Тут не мы виноваты… Барк «Картерет»… Топить его было ошибкой… Мы могли оставить экипаж в трюме, как сделали со шлюпом «Олень»… Кто мог знать, что он набит бочками с порохом… Наконец, галера капитана Крейда, так удачно перехваченная в устье реки, но тут же потерянная по небрежности перепившихся приватиров… Мы ждали в этой индейской деревушке почти полгода… Индейцы охотились и собирали плоды, а женщины составили с приватирами как бы новые семьи… И тут «Делисия»… Двадцать пушек… Не спешить… Виселица просто так не снится…»
Стремительный топор так и блестел.
В ничтожные отрезки времени одноногий успевал поставить перед собой столько полей защиты, что Аххарги-ю, зависший над мокрой палубой неким неясным, размазанным в пороховом дыму облачком, просто не успел втянуться в чужое сознание. Торопясь, задыхаясь в опасной для него среде, он успел только повторить очертания капитана Морта — решительного джентльмена в удобном камзоле с позументами и богатыми кружевами на обшлагах, в белом парике, в чулках, плотно облегающих потные ноги. Короткими ударами шпаги капитан оттеснял нападавших и громко призывал команду сбросить нежданных оборванцев с борта шлюпа.
Двадцатипушечная «Делисия» вошла в устье реки всего сутки назад.
От индейца, пойманного на берегу при наборе пресной воды, капитан Морт узнал, что в крошечном поселке уже полгода прячется команда затонувшего на реке приватирского судна. Из обломков, выбрасываемых течением на берег, негодяи даже сумели построить небольшое судно. «Бато, — объяснил индеец капитану, хотя речь шла все-таки о лодке, а не о какой-то там долбленой пироге. — Злой дух Даи-Даи вселился в плохих людей. Они всех убьют».
Подумав, капитан Морт решил сам захватить пиратов.
«Каждое лицо, — сурово напомнил он команде, если возьмет в плен любого пирата на море или на суше или убьет такового при сопротивлении, при представлении необходимых доказательств умерщвления, будь то ухо, нос или другая часть тела, получит за убитого соответствующее вознаграждение. За командира — сто фунтов, за рулевого, боцмана или плотника — сорок, за всех прочих по десяти. Так сказано в Морском уставе, и если кто забыл эти простые слова, я напомню их вам завтра, когда развесим негодяев по реям».
«Боже, храни королеву!» — дружно ответила команда.
Но капитан Морт хотел убедиться в их решительности. Он не первый год бороздил южные моря и знал, с какими людьми обычно приходится иметь дело. «Если вы забыли Морской устав, — сурово напомнил он, — знайте, что для труса преждевременная смерть ни в коем случае не будет единственным наказанием. Я знаю, что порок вам привычен, вы ежедневно в нем упражняетесь. Только истинная служба Господу и королеве может вас спасти». И столь же сурово напомнил, что трусов и отступников ждет вовсе не рай, а кипящее озеро расплавленной смолы. И поведут их в рай не при свете корабельного фонаря, а при мерзких отсветах свечей, вылитых из человечьего жира. Звук адского потрескивающего огня, сурово напомнил капитан Морт, любого заставит трепетать, ибо как можно богобоязненному человеку жить при вечном пламени? «Трусость и грех есть главное унижение человеческой натуры. Господь и королева этого не терпят».
И яростно указал шпагой на голову голландского приватира, месяц назад отделенную от тела и очень уместно украсившую бушприт «Делисии». Голландец попал в руки капитана Морта при потоплении шлюпа «Южная орхидея». Ничего личного.
Первое превращение Аххарги-ю не удалось.
Он промахнулся. Он не вошел в сознание капитана.
Хуже того, он возник рядом с джентльменом, как некое его идеальное отражение, как чудесный материальный двойник — богатые, но частично уже сорванные кружева на обшлагах, шпага, белый парик на потной голове, полосатые чулки, изломанный в крике рот, исторгающий богохульства. Одноногому с топором пришлось бы совсем плохо, поскольку капитан Морт умело загнал его в угол между фальшбортом и надстройкой, но появление двойника пусть на секунду, но ошеломило капитана. Не имея времени осознать суть случившегося, он просто пронзил своего двойника шпагой. Видимо, он не считал такие происшествия добрыми и не хотел, чтобы второй капитан Морт принялся командовать. Аххарги-ю даже вскрикнуть не успел: стремительная шпага проделала в двойнике такую дыру, что удержаться в чужом теле оказалось невозможно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
