— Смотри-ка, и ты здесь? — удивленно и обрадованно воскликнул Гедалья. — Ты, видимо, вместе с моей Фридой приехала? Ну, что — как вы тут живете? — стал он было приставать к Несе с расспросами, но та нетерпеливо отмахнулась от него:
— Что о нас говорить? Сам видишь — мы здесь целы и целы будем. А ты лучше, чем расспрашивать зря, расскажи, что там, на фронте, слышно? Не знаешь ли чего-нибудь о моем Хоне?
— О Хоне? — Гедалья хотел было что-то сказать, но замялся. — Ничего я о нем не знаю… Вначале, правда, вместе мы воевали, ну, а потом он был ранен, попал, видимо, в госпиталь, и я потерял его из виду.
— Ты мне правду говори, голую правду, — снова приступила к нему растревоженная Неся. — Не для чего тебе от меня таиться — все равно узнаю, не от тебя, так от других. Правду скажи — погиб Хона? Хоть буду знать, где лежат его косточки.
— Да говорят же тебе — не знаю я ничего, ничего не слыхал. Да и чего тебе зря тревожиться? — попытался Гедалья ободрить Несю. — Получишь письмо, будет еще на твоей улице праздник! Того гляди героем станет твой Хона, прославится на весь Советский Союз.
— Ничего я не хочу, ничего мне не надо… Одно только слово хочу я услышать — что жив мой Хона, одно слово скажи мне — жив он? Жив?..
Весть о гибели Хоны Шендерея быстро разнеслась по Змеевке. И принес эту весть Гедалья. Кое-кому он рассказал, как горстка советских бойцов попала во вражеское окружение, как, напрягая последние силы, пытались бойцы прорваться к своим, как в одной из отчаянных схваток расстался он, Гедалья, с Хоной и теперь не знает даже, где схоронены Хоновы кости. Из уст в уста передавалась эта печальная весть, и каждый, передавая эту новость, строго наказывал не проговориться в присутствии Неси — она, мол, ничего не знает.
И в школе, где учился сын Хоны Йоська, ребята передавали друг другу, что Йоськиного отца убили фашисты. «Чур, — добавляли они, — при Йоське молчок: он еще ничего не знает».
В тот день, когда Гедалья принес весть о гибели Хоны в Змеевку, Йоська пришел в школу позже обычного. Ребята уже сидели за партами, и учитель собирался объяснять урок на завтра. До смерти хотелось Йоськиным товарищам узнать, слыхал ли Йоська о том, что сталось с его отцом, и они пытливо и сострадательно уставились на вошедшего мальчика. Но Йоська, как всегда чем-то разгоряченный, с пылающими от возбуждения тугими щечками, пулей влетел в притихший класс, и, как всегда, в черных глазах жизнерадостного парнишки горел задорный огонек. Он был такой же, каким привыкли его видеть одноклассники, — как будто в его жизни ничего не произошло.
На переменах ребята любили, обступив Йоську, слушать его пылкие рассказы о боях, кипевших вокруг его родного поселка перед тем, как он эвакуировался оттуда в Змеевку. С горящими глазами слушали ребята эти рассказы и завидовали Йоське: шутка ли, Йоська сам, своими глазами видел все это.
— А фашистов ты видел? Какие они — страшнее небось самых хищных зверей?.. — лихорадочно перебивая друг друга, засыпали Йоську нетерпеливыми вопросами взбудораженные ребята.
— Да если бы я там был, я бы ни за что оттуда не уехал! — хвастливо заявлял смуглый остроносый Васька. — Я бы спрятался в погребе, а к ночи вылез бы и убежал в лес к партизанам.
— А я бы у партизан разведчиком стал, — отозвался веснушчатый Петька, уставясь куда-то вдаль голубыми мечтательными глазами.
— А я бы, — пыжился Колька, стараясь перещеголять товарищей, — я бы достал бутылки с бензином и, как только показались бы фашистские танки, поджег бы их все…
А после приезда Гедальи Йоська стал больше, чем всегда, героем дня: что бы ребята ни делали, глаз не сводили они с того, чей отец пал смертью храбрых на поле боя. И когда кончились занятия, обступили они Йоську и наперебой старались чем-нибудь угодить ему, чем-либо порадовать.
— Приходи сегодня, Йоська, ко мне, будем вместе уроки готовить, — сказал Васька.
— А хочешь, — перебил его Петька, — я дам тебе свои коньки «нурмис» покататься?
— А я научу тебя играть в домино, и мы часто будем играть, будем дружить с тобою, — горячо предложил пылкий Колька.
— Я приду помочь твоей маме, чтобы у нее было время для работы в колхозе, — от всей души сказала белокурая синеглазка Стеша.
— И я ей тоже помогу.
— И я тоже.
— И я, — отозвались сразу несколько голосов.
— А почему это надо нам с мамой помогать? — переводя глаза с одного пылкого доброхота на другого, с недоумением спросил Йоська.
— Да так, — смущенно, будто оправдываясь, ответил Васька. — Просто хотим тебе помочь. Ведь отец-то у тебя на фронте — вот мы и решили…
— Да разве у одного меня отец на фронте? Почему же решили помочь только мне?
— А мы все друг другу помогать должны, — попробовал вывернуться Петя, опасаясь, как бы Йоська не заподозрил чего-нибудь, не догадался.
Весь класс пошел провожать Йоську домой в этот день. Мальчики и девочки шли целой шеренгой, загородив главную улицу деревни. Каждому хотелось шагать рядом с Йоськой… Около Йоськиного дома школьники встретили Дорофея Гурьева. Председатель колхоза по-хозяйски обходил дом Шендереев, проверяя, застеклены ли окна, обшиты ли двери.
— Дядя Дорофей, а дядя Дорофей! — остановили председателя школьники. — Мы хотим помочь Йоськиной маме.
— Молодцы! Обязательно помочь ей надо, — ласково погладив подвернувшегося под руку паренька по голове, ответил председатель и вошел в дом к Шендереям.
В передней комнате никого не оказалось, и Дорофей без помехи внимательно осмотрел печь. Когда он заканчивал осмотр и хотел вымыть изрядно перемазанные сажей руки, из задней комнаты вышла Неся, и Дорофей обратился к ней с вопросом:
— Не дымит у вас печка?
— А вы никак в трубочисты записались? — удивленно в свою очередь спросила Дорофея Неся, бросив взгляд на его руки.
— Да вот зашел посмотреть, как ты здесь живешь, и заодно дымоход проверил — исправен ли.
— У себя дома я каждую мелочь знала — что в печке делается, что за печкой, а вот тут не привыкла еще… — вздохнула Неся и придвинула гостю скамейку.
Дорофей сел, положил ногу на ногу и начал заботливо расспрашивать хозяйку:
— Как у тебя с хлебом и с другими продуктами? Есть чем детей кормить?
— Да бывает иной раз недостаток в том или в другом — время военное, но с голоду не помираем.
— Тебе еще причитается немного хлеба за трудодни, а не хватит — подкинем пуд-другой, ну там немного картошки, молока для детей… А с ребячьей обувью у тебя как — благополучно? Завтра же поставлю вопрос на правлении, чтобы помочь тебе чем только можно. Приходи на заседание — там и скажешь, в чем у тебя нужда.
— Спасибо, что зашли. Веселей на душе становится, когда кто-нибудь приходит, интересуется…
Всю ночь тяжелые мысли не давали Несе уснуть. Перед ней, как живой, стоял ее Хона. Так и не выспавшись как следует, встала она спозаранку и начала понемногу убираться. День выдался какой-то необычный — с утра дверь в ее избу пропускала все новых и новых гостей: все наперебой расспрашивали о ее житьебытье.
— Чем бы мы могли тебе помочь? Чего бы ты хотела, Неся? — не один раз за это утро слышала она заботливые расспросы своих соседей. Озадаченная таким внезапным вниманием, она смотрела на них и всем отвечала одно и то же:
— Одного хочу я — получить письмо от моего Хоны.
— И письма дождешься, — отвечали ей гости, — только не падай духом, а уж мы тебя всем колхозом поддержим.
— Почему это вдруг вы стали обо мне так заботиться? — с тревогой допытывалась Неся. — Уж не знаете ли вы чего-нибудь о моем муже? Может, мне и ждать его нечего?
— А разве мы только о тебе заботимся? — старались гости отвлечь Несю от невеселых мыслей. — Да и за кого сражается твой Хона, если не за родину, а значит, и за всех нас?
Неся немного успокоилась, по чуть только закрылась за последним посетителем дверь, снова затосковала, охваченная тревогой, не могла найти себе места.
В углу комнаты, не смолкая, говорило радио. Хриплым, будто надорванным голосом диктор сообщал последние известия с фронта. Неся плохо понимала смысл сообщений, и только когда возгласили вечную славу бойцам, павшим за родину, тяжело, из глубины души вздохнула она, вспомнив о своем Хоне.
«Может, и он погиб, может, как раз в эту самую минуту, когда я слушаю радио, настигла и его вражья пуля, кто может знать?» — грустно думала Неся.
Вечером Неся стояла, окутанная серыми сумерками, около радиоприемника и рассеянно слушала очередную передачу. И вдруг родное имя прозвучало в тишине этой комнаты.
Неся застыла на месте, только сверкали ее глаза в вечерних сумерках комнаты и колотилось сердце. С трудом переводя дыхание, она крикнула не своим голосом, прижав к груди недоумевающего и чуть-чуть испуганного Йоську: