— Боже мой! — воскликнул я. — Боже мой, что я наделал! — Я сдавил кулаками виски. — Что со мной? Как я мог проговориться, это просто наваждение!
— Да что случилось? — воскликнула она.
— Я поступил бесчестно, — простонал я, — я дал слово и не сдержал его! О Катриона!
— Но скажите же, что произошло? — спросила она. — Чего вы не должны были говорить? Неужели вы думаете, что у меня нет чести? Или что я способна предать друга? Вот, я поднимаю правую руку и клянусь.
— О, я знаю, что вы будете верны слову, сказал я. — Речь обо мне. Только сегодня утром я смело смотрел им в лицо, я готов был скорее умереть опозоренным на виселице, чем пойти против своей совести, а через несколько часов разболтался и швырнул свою честь в дорожную пыль! «Наша беседа убедила меня в одном, — сказал он, — на ваше слово можно положиться». Где оно теперь, мое слово? Кто мне теперь поверит? Вы-то уже не сможете мне верить. Как я низко пал! Лучше бы мне умереть!
Все это я проговорил плачущим голосом, но слез у меня не было.
— Я гляжу на вас, и у меня разрывается сердце, — сказала она, — но, знаете, вы чересчур к себе взыскательны. Вы говорите, что я вам не стану верить? Я доверила бы вам все, что угодно. А эти люди? Я бы и думать о них не стала! Люди, которые стараются поймать вас в ловушку и погубить! Фу! Нашли, перед кем унижать себя! Держите голову выше! Знаете, я готова восхищаться вами, как настоящим героем, а вы ведь только чуточку старше меня! И стоит ли так убиваться из-за того, что вы сказали лишнее слово другу, который скорее умрет, чем выдаст вас! Лучше всего нам с вами об этом забыть.
— Катриона, — сказал я, глядя на нее виноватыми глазами, — неужели это правда? Вы все же мне доверяете?
— Вы видите мои слезы? Вы и им не верите? — воскликнула она. — Я бесконечно вас уважаю, мистер Дэвид Бэлфур. Пускай даже вас повесят, я никогда вас не забуду, я стану совсем старой и все равно буду помнить вас Это прекрасная смерть, я буду завидовать, что вас повесили!
— А может быть, я просто испугался, как ребенок буки, — сказал я. — Может быть, они просто посмеялись надо мной.
— Вот это мне надобно уразуметь, — сказала Катриона. — Вы должны рассказать мне все. Так или иначе, вы проговорились, теперь извольте рассказывать мне все.
Я сел у дороги, она присела рядом, и я рассказал ей все почти так, как здесь написано, умолчав только о своих опасениях, что ее отец пойдет на постыдную сделку.
— Да, — сказала она, когда я кончил, — вы, конечно, — герой, вот уж никогда бы не подумала! И мне кажется, жизнь ваша действительно в опасности. О Саймон Фрэзер! подумать только, что за человек. Ввязаться в такое дело из-за денег и из страха за свою жизнь! — И тут я услышал странное выражение, которое, как я потом убедился, было ее постоянным присловьем. — Вот наказанье! — воскликнула она. — Поглядите, где солнце!
Солнце и в самом деле уже клонилось к горам.
Катриона велела мне поскорее прийти опять, пожала мне руку и оставила меня в радостном смятении. Я не спешил возвращаться на свою квартиру, боясь, что меня тотчас же арестуют; я поужинал на постоялом дворе и почти всю ночь пробродил по ячменным полям, так явственно чувствуя присутствие Катрионы, будто я нес ее на руках.
ГЛАВА VIII
ПОДОСЛАННЫЙ УБИЙЦА
На следующий день, двадцать девятого августа, в условленный час я пришел к Генеральному прокурору в новой, с иголочки, сшитой по моей мерке одежде.
— Ого — сказал Престонгрэндж, — как вы сегодня нарядны; у моих девиц будет прекрасный кавалер. Это очень любезно с вашей стороны. Очень любезно, мистер Дэвид. О, мы с вами отлично поладим, и надеюсь все ваши тревоги близятся к концу.
— Вы хотите мне что-то сообщить?
— Да, нечто совершенно неожиданное, — ответил он. — Вам, в конце концов, разрешено дать показания; и если вам будет угодно, вы вместе со мной пойдёте на суд, который состоится в Инверэри. В четверг двадцать первого числа будущего месяца.
От удивления я не мог найти слов.
— А тем временем, — продолжал он, — хотя я и не беру с вас еще раз слово, но все же обязан предупредить, что вам следует строго соблюдать наш уговор. Завтра вы дадите предварительные показания; а потом — надеюсь, вы понимаете, что чем меньше вы будете говорить, тем лучше.
— Постараюсь быть благоразумным, — сказал я. — За эту огромную милость я, наверное, должен поблагодарить вас, и я приношу свою глубокую благодарность. После вчерашнего, милорд, для меня сейчас словно открылись врата рая. Мне даже с трудом верится, что это правда.
— Ну, постарайтесь как следует, и вы поверите, постарайтесь и поверите, — успокаивающе молвил он, — а я очень рад слышать, что вы считаете себя обязанным мне. Вероятно, возможность отплатить мне представится очень скоро… — Он покашлял. — Быть может, даже сейчас. Обстоятельства сильно изменились. Ваши свидетельские показания, ради которых я не хочу сегодня вас беспокоить, несомненно, представят дело в несколько ином свете для всех, кого оно касается, и потому мне уже будет менее неловко обсудить с вами один побочный вопрос.
— Милорд, — перебил я, — простите, что я вас прерываю, но как же это случилось? Препятствия, о которых вы говорили в субботу, даже мне показались совершенно непреодолимыми, как же удалось это сделать?
— Дорогой мистер Дэвид, — сказал он, — я никак не могу даже перед вами разглашать то, что происходит на совещаниях правительства, и вы, к сожалению, должны удовольствоваться просто фактом.
Он отечески улыбался мне, поигрывая новым пером; я не допускал и мысли, что в его словах есть хоть тень обмана; однако же, когда он придвинул к себе лист бумаги, обмакнул перо в чернила и снова обратился ко мне, моя уверенность поколебалась, и я невольно насторожился.
— Я хотел бы выяснить одно обстоятельство, — начал он. — Я умышленно не спрашивал вас о нем прежде, но сейчас молчать уже нет необходимости. Это, конечно, не допрос, допрашивать вас будет другое лицо; это просто частная беседа о том, что меня интересует. Вы говорите, вы встретили Алана Брека на холме?
— Да, милорд, — ответил я.
— Это было сразу же после убийства?
— Да.
— Вы с ним разговаривали?
— Да.
— Вы, я полагаю, знали его прежде? — небрежно спросил прокурор.
— Не могу догадаться, почему вы так полагаете, милорд, — ответил я, — но я действительно знал его и раньше.
— А когда вы с ним расстались?
