– Эй, вы, крысы, выходите! Покажите-ка ваши богопротивные морды. Я хочу поговорить с вами.
Гвидо Бомбини, жестикуляцией выражая мирные намерения и, очевидно, вытолкнутый Бертом Райном, появился первый. Когда выяснилось, что мистер Пайк больше не стреляет, начали показываться и остальные. Это продолжалось до тех пор, пока не собрались все, за исключением повара, двух парусников и второго помощника. Последними вышли Том Спинк, юнга Буквит и Герман Лункенгеймер, добродушный, но глуповатый немец. Эта тройка вышла лишь после того, как Берт Райн несколько раз повторил свои угрозы. Гвидо Бомбини как преданная собака увивался около того же Берта Райна.
– Довольно! Остановитесь там, где вы сейчас стоите, – приказал мистер Пайк, когда команда вплотную разместилась с правой и левой стороны люка номер третий.
Это была замечательная картина! Мятеж в открытом море! Эта фраза, которую я запомнил еще с детства, из Купера, сейчас снова воскресла в моей памяти. Мятеж в открытом море! В тысяча девятьсот тринадцатом году! И я был одной из его составных частей. Я явился белокурым разрушителем, чей жребий оказался общим с другими белокурыми знатными разрушителями. И я уже убил человека!
Мистер Пайк, старый и неукротимый, стоя на возвышенном месте, облокотившись на перила борта, пристально смотрел вниз, на мятежников, которые – готов биться об заклад – не имели себе подобных ни в едином из бывших доселе мятежей. Там стояли все три висельника, бывшие тюремные пташки, – все, что угодно, но только не моряки. Тем не менее они явно руководили этим, типично морским делом. К ним примкнул итальянский пес Гвидо Бомбини, и рядом – такой странно подобранный состав: Антон Соренсен, Ларс Якобсен, Фрэнк Фицджиббон и Ричард Гиллер, а также Артур Дикон, торговец белыми невольниками, Джон Хаки, бродяга из Сан-Франциско, мальтийский кокни и покушавшийся на самоубийство грек Тони.
Я заметил и трех оригиналов, которые все время держались в стороне. Теперь они подвинулись вперед, тесно прижавшись друг к другу, и остановились отдельно от других. Они, как всегда, казалось, дремали, что-то высматривая своими выцветшими глазами цвета топаза. Там был и фавн, глухой как пень, но всегда зорко за всем наблюдающий и пытающийся понять, что же происходит кругом. Да и Муллиган Джекобс и Энди Фэй держались бок о бок, со своей постоянной озлобленностью и нетерпением в глазах. И Дитман Олансен, с веселыми глазами, словно притянутый той же озлобленностью, стоял за ними, причем его голова торчала из-за их плеч. Дальше всех стоял Чарльз Дэвис, человек, которому по всем законам давно следовало умереть; его волоподобное лицо своей бледностью поразительно контрастировало с обветренными, загорелыми лицами остальных.
Я оглянулся на Маргарет, которая спокойно стояла у штурвала; она улыбнулась мне, и в ее глазах была любовь. Она тоже принадлежала к белокурым, но знатным разрушителям. Ее место – высокое место. У нее – наследственное право управления, командования и господства над тупоумными представителями низшей расы, над отбросами и сором человеческих низов.
– Где Сидней Вальтгэм? – зарычал мистер Пайк. – Я хочу его видеть. Вытащите его сюда, а после того все вы, остальные, мелкота, возвращайтесь к работе, или же… да смилуется над вами Господь!
Люди зашевелились, тревожно шаркая ногами по палубе.
– Сидней Вальтгэм! Вы мне нужны, выходите! – кричал мистер Пайк, через головы этих людей обращаясь к убийце капитана, под начальством которого он когда-то плавал.
Удивительный старый герой! Ему не приходило в голову, что он – уже не господин над этой чернью, которая собралась там, внизу, под ним. У него было лишь одно желание, одно страстное желание – сейчас же отомстить убийце своего бывшего капитана.
– Эй, старый чурбан! – проворчал Муллиган Джекобс.
– Заткнись, Муллиган! – приказал Берт Райн, на что тот ответил пристальным, ядовитым взглядом.
– О мой усердный помощник! – фыркнул мистер Пайк в сторону висельника. – Не беспокойся, я не забуду о тебе. А ты тем временем и немедленно раздобудь мне ту собаку!
Не признавая тем самым предводителя мятежников, он продолжал кричать:
– Вальтгэм, подлая собака! Выходи! Ну, подлая дворняга, пожалуй!
«Еще один сумасшедший! – пронеслось в моей голове. – Еще один сумасшедший раб своей идеи, который в жажде личной мести готов забыть о мятеже, о долге, верности своему судну…»
Но… Действительно ли он забыл об этом? Нет. Даже в тот момент, когда он забылся и выкрикивал то, чего жаждало его сердце – а жаждало оно лишь смерти второго помощника, – даже тогда часто бессознательно, механически его бдительный взор моряка наблюдал тягу парусов и блуждал с одного паруса на другой. Затем он опомнился и вернулся к исполнению своего долга.
– Ну! – зарычал он. – Убирайтесь! И чтобы вы были на баке прежде, чем я успею плюнуть на вас. Слышите, вы все, подонки и мразь!
Предводитель мятежников вместе с двумя своими подручными засмеялись своим тихим, зловещим смехом.
– Прежде всего, старая лошадь, – начал Берт Райн. – Прежде всего, я думаю, что ты должен выслушать нас. Дэвис, а ну-ка, выйди вперед и покажи, какой ты ловкач! Смотри только: не застуди себе ног. Выплюнь-ка ему все, что нужно, и расскажи, что у нас делается.
– Эй, ты, проклятый морской адвокат! – заревел мистер Пайк, когда Дэвис открыл рот, желая заговорить.
Берт Райн пожал плечами и полуповернулся на каблуках, словно намереваясь уйти. Но затем он спокойно сказал:
– Хорошо! Раз вы не хотите выслушать нас…
На этот раз мистер Пайк уступил.
– Начинай, – рявкнул он. – Выплюнь грязь из своего рта и излагай ваш план. Ну, Дэвис! Но помни одну вещь: ты поплатишься за это. Начинай!
«Морской адвокат» прочистил себе горло, готовясь начать.
– Прежде всего я лично во всем этом не принимал никакого участия. Я – больной человек и в настоящее время должен был бы находиться на своей койке. Неподходящее для меня дело – быть сейчас на ногах. Но они попросили меня посоветовать им насчет законов, и я им посоветовал…
– Насчет законов? Ну, а каковы же законы? – прервал его мистер Пайк.
– Законы гласят, что когда морской офицер оказывается непригодным, то команда имеет право мирным путем взять в свои руки управление и привести судно в порт. Это – общепризнанный закон! Так было на «Абиссинии» в тысяча восемьсот девяносто втором году, когда капитан умер от лихорадки, а помощники его стали пьянствовать.
– К делу! – прервал его разглагольствования первый помощник. – Не нужны мне твои примеры. Вам что нужно? Выплевывайте!
– Хорошо! Я говорю как человек, совсем незаинтересованный, как больной, освобожденный от работы. Меня только просили поговорить с вами. Хорошо… Дело в том, что наш капитан был вполне хорош, но сейчас его нет. Наш первый помощник неистовствует, посягая на жизнь второго помощника, но это часть не трогает. Нас интересует только одно: попасть в порт, и попасть живыми! Наши жизни сейчас в опасности. Никто из нас никого пока не тронул. Все убийства совершали вы. Вы стреляли и убивали, а двух человек просто бросили за борт, что в свое время свидетели подтвердят в суде. Вот и Робертс погиб, брошен акулам – за что? Только за то, что он защищался против вероломного нападения, а это может засвидетельствовать каждый из нас. И, если сказать правду, чистую правду и ничего, кроме правды, – так помоги вам Господь! Разве не так, ребята?
