Если расколдуешь Иссига, его холод убьет ее.
И то верно. Пускай однажды Иссиг и пытался украсть гроссбух, теперь, когда его здравомыслие пошатнулось, он стал смертельно опасен. А все из-за контракта.
Его контракта.
Свободной рукой я нащупала мамино ожерелье. Если оно подействует на Иссига так же, как на меня, если расторгнет его контракт и вернет ему ясность ума, он сам уничтожит гроссбух, не причинив никому вреда. Дрожащими пальцами я расстегнула цепочку. Сжала украшение в кулаке. Что же я делаю? Не было никаких гарантий, что план сработает. Если нет, если Иссиг навредит Зосе…
– Не глупи. Отдай мне коготь, и я сегодня же вас отпущу. Вы будете в безопасности, и мы больше никогда не увидимся. Разве тебе этого не хочется?
Хотелось. Когда-то. Теперь же его предложение не пробудило во мне никаких чувств. Все, о ком я так тревожилась, были в этой самой комнате, и я должна была принять решение.
Я посмотрела на сестренку. Та не сводила с меня темных глаз.
– Что мне делать? – спросила я. В конце концов, речь шла и об ее жизни тоже. Слезы брызнули из моих глаз и повисли на ресницах, когда Зося спорхнула с моего плеча, прихватила клювиком коготь и потянула его вниз, в сторону Иссига.
Таков был ее выбор.
Раньше я редко ее слушала. Но теперь все изменится.
– Нет! – проревел Аластер.
Холод обжег мне пальцы, как только я коснулась когтем головы полярной крачки. По ее перьям словно бы рябь побежала. Она зарычала. Хрупкие стальные прутья разлетелись в стороны, и клетка с треском разломалась, когда птица обернулась Иссигом.
Осторожно, стараясь не прикасаться к телу Иссига, я надела ему на шею мамину цепочку. «Пожалуйста, подействуй», – взмолилась я мысленно. С Иссигом ничего особенного не произошло. Но меня накрыло тревожное предчувствие.
Меня окутало густое облако тумана, и затылок мгновенно похолодел. Я заморгала. Нет, туман был вовсе не снаружи, а у меня в голове, и никак не хотел рассеиваться.
Меня стала бить дрожь. Комната быстро промерзала. Сюминары испуганно пятились. Кор тоже отошел подальше вдоль барной стойки, а Ирса вскарабкалась на сцену со своей чайной чашечкой. Пол заскрипел от мороза. Крошечные коготки Зоси впились мне в плечо.
– Отойди назад, – велел густой и низкий голос.
Я обернулась и едва не упала. Иссиг пристально смотрел на меня. Он коснулся двух украшений, висевших у него на шее. Одно походило на белый диск, второе висело на тоненькой золотисто-алой цепочке.
Золотое ожерелье! Я ведь и сама носила его прежде, а потом отдала ему. Это артефакт, вспомнила я. Но когда попыталась припомнить, откуда оно у меня появилось, память точно врезалась в непроницаемую стену.
– Назад, – прорычал Иссиг. Второе украшение – белый диск, его артефакт – звякнуло на шее. – Поднимись на сцену. Иначе пострадаешь.
Зося дрожала у меня на плече.
– Заколдуй его как было! – крикнул мне Аластер.
Стоило Иссигу услышать голос метрдотеля, и его лицо исказила гримаса ярости. Он рванул вперед и вырвал гроссбух у Аластера – точно так же он, должно быть, хотел его отобрать в тот день, когда сошел с ума. Вот только сегодня артефакт был при нем.
Обложка гроссбуха стала хрупкой от мороза и начала рассыпаться. Аластер попытался отнять у сюминара книгу.
– Только не в этот раз, – огрызнулся Иссиг и одним точным движением ударил Аластера по руке. Чернильница с крышкой в виде волчьей головы полетела на пол и разбилась. Аластер вскричал, когда мрамор поглотил ее останки вместе с волчьей головой, точно это был всего лишь бокал с шампанским, не больше.
Стало еще холоднее. Перебираясь через стулья, я поспешила к сцене. Салон превращался в самую настоящую тундру. Дерево трескалось. Дышать стало больно, но я не останавливалась.
В передней части салона затрещало стекло. Пол уходил из-под ног, а кости промерзали насквозь.
Я прижала Зосю к груди, а время словно остановилось. Я нашла взглядом Кора, стоявшего у дальней стены зала, и в этот миг Иссиг широко раскрыл гроссбух, погрузил в него руку, и самый центр салона сотряс ледяной взрыв.
36
Всего мгновение назад я стояла на ногах, но потом потеряла равновесие. Меня зажало на сцене между обледеневшим куском дерева и задней стенкой. Было до того холодно, что из головы улетучились все мысли. Единственным источником тепла были сестренка и мои пальцы, крепко прижимающие ее к моей груди.
Кости поскрипывали. Суставы словно бы постарели, загрубели и истерлись, точно я провела сотню лет в дубильне. Кусочки льда и стеклянные осколки заструились вниз с моих рук, с волос, из носа, и я сдавленно зашипела.
Зося тряслась у меня на груди. Прижав ее к себе покрепче, я сунула руку в карман. Пальцы нащупали неровные края фарфора.
Пальчик Зоси раскололся надвое.
Нет! Я задрожала. «Но погляди, она ведь жива! Жива!» – повторяла я себе. Но как такое возможно? Я обернулась и скривилась.
На исходе своей жизни Ирса спасла нас. Ее тело лежало под огромной доской, которая, видимо, откололась во время взрыва. Она заканчивалась всего в нескольких дюймах от моей шеи. Рядом с застывшей рукой Ирсы покоились осколки ее чайной чашки, а рядом белела замерзшая лужица молочного цвета.
Вероятно, чары, наложенные на Зосин фарфоровый палец, развеялись, когда разбилась чашка. Другого объяснения я не находила.
Я села и поморщилась, когда юбка моего форменного платья с трудом оторвалась от пола, словно кусочек льда. Сделав болезненный вдох, я огляделась.
Салон развлечений превратился в руины.
Сильнее всего пострадал самый центр комнаты, где прежде стоял Иссиг. А вот высокая барная стойка из мрамора на заднем плане выдержала испытание, разве что все стеклянные емкости от холода полопались, а их содержимое, взметнувшись в воздух, тотчас замерзло. Вся эта картина напоминала остатки фонтана, вытесанного изо льда. Была в ней какая-то особая красота. Со своего места я разглядела даже серебристую струйку ночного кошмара, вмерзшую в разноцветный лед.
Падал густой снег – он летел с самого потолка и скапливался на полу. Стеклянная стена, отделявшая салон от фойе, разрушилась, от нее остались только отдельные зазубренные куски, повисшие в воздухе. В дыру задували снежные вихри, они носились над поломанными остовами лакированных деревянных столов, изуродованных и покрытых снегом.
Я подняла льдинку, лежавшую у моих ног, и прижала ее к пылающей груди. Лед растаял, остался только влажный комочек бумаги. Я ахнула, когда мне на ладонь опустилось еще несколько обрывков, покрытых
