— Ты права, — согласился он, — мне он тоже напоминает Ривьеру.
— А ты был когда-нибудь на Ривьере?
— Нет.
Они рассмеялись и молча продолжали путь. Склонив голову к нему на плечо, Хоуп спросила:
— Сколько же? Как ты думаешь, сколько?
Ной знал, о чем она говорит, но все-таки переспросил:
— Что сколько?
— Сколько времени она продлится? Война…
Маленький негритенок сидел в пыли и с серьезным видом гладил петуха. Ной искоса посмотрел на него. Петух, казалось, дремал, загипнотизированный ласковыми движениями черных ручонок.
— Недолго, — ответил Ной, — совсем недолго. Все так говорят.
— Ведь ты не станешь лгать своей жене, не правда ли?
— Ни в коем случае, — сказал Ной. — У меня есть знакомый сержант в штабе полка, так он говорит, что, как думают в штабе, нашей дивизии вряд ли вообще придется воевать. Он говорит, что полковник страшно расстроен, потому что он надеялся получить Б.Г.
— Что такое Б.Г.?
— Бригадный генерал.
— Очень я глупая, что не знаю всего этого?
Ной рассмеялся:
— Чепуха! Я обожаю глупых женщин.
— Я очень рада, — сказала Хоуп, — так приятно это слышать. — Они, не сговариваясь, одновременно повернули обратно, как будто все их импульсы исходили из одного источника, и направились к меблированным комнатам.
— Надеюсь, что этот негодяй никогда не получит этого, — спустя некоторое время мечтательно проговорила Хоуп.
— Чего не получит? — в недоумении спросил Ной.
— Б.Г.
Некоторое время они шли молча.
— У меня замечательная идея, — сказала Хоуп.
— Какая?
— Давай вернемся к себе в комнату и запрем дверь. — Она улыбнулась ему, и они, ускорив шаг, направились к меблированным комнатам.
В дверь постучали, и из-за нее послышался голос хозяйки.
— Миссис Аккерман, миссис Аккерман, можно вас на минуточку?
Хоуп сердито взглянула на дверь и, пожав плечами, ответила:
— Я сейчас выйду.
Она повернулась к Ною.
— Оставайся здесь, я вернусь через минуту.
Поцеловав его в ухо, она открыла дверь и вышла. Ной лежал на спине и смотрел сквозь полузакрытые веки на грязный потолок. Его клонило ко сну. За окном подходил к концу навевавший дремоту теплый воскресный день, где-то далеко раздавались свистки паровозов и слышны были голоса томящихся от скуки солдат, напевающих знакомую песенку: «Веселиться и любить ты умеешь, любишь леденцами угощать. Ну, а деньги ты, дружок, имеешь? Это все, что я хочу узнать». Сквозь дремоту до Ноя дошло, что он слышал эту песню раньше. Он вспомнил Роджера, вспомнил, что его уже нет в живых, но тут мысли его оборвались, и он уснул.
Он проснулся от скрипа медленно открываемой двери. Чуть приоткрыв глаза, он увидел стоящую перед ним Хоуп и нежно улыбнулся.
— Ной, — сказала она, — тебе придется встать.
— Погоди, — ответил он, — еще рано. Иди ко мне.
— Нет, — сказала она, и ее голос звучал решительно, — вставай сейчас же.
Ной поднялся и сел в постели.
— Что случилось?
— Хозяйка требует, чтобы мы сейчас же оставили ее дом.
Ной встряхнул головой, стараясь понять, в чем дело.
— Ну-ка повтори, что ты сказала.
— Хозяйка требует, чтобы мы оставили ее дом.
— Дорогая, — терпеливо проговорил он, — ты, должно быть, что-то перепутала.
— Я ничего не перепутала. — Лицо Хоуп выражало с трудом сдерживаемое волнение. — Все совершенно ясно. Нам придется отсюда уйти.
— Почему? Разве ты не сняла комнату на неделю?
— Да, — ответила Хоуп, — я сняла ее на неделю, но хозяйка заявляет, что я получила ее обманным путем: она, видите ли, не знала, что мы евреи.
Ной встал и медленно прошел к туалетному столику. Он взглянул на свое улыбающееся лицо на фотографии под нарциссами, которые уже начали вянуть и засыхать по краям.
— Она сказала, — продолжала Хоуп, — что вначале у нее возникло подозрение из-за фамилии, но я не похожа на еврейку. А когда она увидела тебя, то заинтересовалась и спросила меня. Я, конечно, ответила, что мы евреи.
— Бедная Хоуп, — нежно произнес Ной, — извини меня.
— Не дури, — ответила она, — я не хочу больше слышать от тебя ничего подобного и прошу тебя никогда и ни за что не извиняться передо мной.
— Хорошо, — сказал Ной, рассеянно перебирая пальцами нежные увядшие цветы. — Давай собирать вещи.
— Да, — согласилась Хоуп. Она достала свой чемодан, положила его на кровать и открыла. — Лично к вам у меня претензий нет, сказала хозяйка, это просто правило моего дома.
— Рад узнать, что лично к нам претензий нет, — ответил Ной.
— Ничего страшного. — Хоуп начала, как всегда, аккуратно складывать в чемодан нежно-розовое белье. — Сейчас пойдем в город и найдем другое место.
Ной потрогал щетку для волос на туалетном столике. Обратная сторона ее была украшена серебряной пластинкой с полустершимся грубоватым старомодным орнаментом из листьев, которая тускло поблескивала в пыльном полумраке комнаты.
— Нет, — сказал он, — мы не станем искать другое место.
— Но ведь мы не можем здесь оставаться…
— Мы не останемся здесь и не будем искать другого места, — сказал Ной, стараясь говорить спокойно и не выдавать своего волнения.
— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать, — Хоуп перестала укладывать вещи и посмотрела на него.
— Я хочу сказать, что мы пойдем на автобусную станцию, узнаем, когда отходит автобус на Нью-Йорк, и ты уедешь на нем.
В комнате наступила тишина. Хоуп стояла печальная и задумчивая, уставившись на уложенное в чемодан розовое белье.
— Ты знаешь, — прошептала она, — мне с таким трудом удалось вырвать эту неделю, и бог знает, когда еще мы встретимся и что будет с тобой. Может быть, через неделю тебя отправят в Африку, на Гуадалканал или еще куда-нибудь и…
— По-моему, есть автобус, который отходит в пять часов, — проговорил Ной.
— Дорогой… — Хоуп по-прежнему стояла в спокойной, задумчивой позе перед кроватью… — Я уверена, что мы могли бы найти другое место в этом городе…
— И я уверен, — сказал Ной, — но мы не будем искать. Я не хочу, чтобы ты оставалась в этом городе, я хочу остаться один — вот и все. Я не могу любить тебя в этом городе. Я хочу, чтобы ты уехала отсюда, и чем скорей, тем лучше! Я готов поджечь этот город или сбросить на него бомбы, но любить тебя здесь я отказываюсь!
Хоуп быстро подошла к нему, обхватила его руками.
— Ной, милый, — с жаром проговорила она, тряся его за плечи, — что с тобой случилось? Что они с тобой делают?
— Ничего, — крикнул Ной, — ничего! Я скажу тебе после войны! А теперь собирай свои вещи и пойдем отсюда!
Хоуп опустила руки.
— Хорошо, — упавшим голосом сказала она и снова стала свертывать белье и аккуратно укладывать его в чемодан.
Через десять минут они были готовы. Ной вышел, неся ее чемодан и свою брезентовую сумку, в которой лежала чистая рубашка и бритвенный прибор. Выходя из комнаты, он ни разу не оглянулся. Хоуп же, дойдя до двери, обернулась. Косые лучи заходящего солнца проникали через щели ставней и рассыпались мелкой золотистой пылью. Оставшиеся на туалетном столике нарциссы еще ниже склонили свои головки словно в ожидании приближающейся смерти. В остальном комната была такой же, как и тогда, когда она в первый раз вошла в нее. Хоуп осторожно закрыла дверь и пошла по лестнице вслед за Ноем.
Хозяйка стояла на крыльце все в том же сером фартуке. Она ничего не сказала, когда Ной уплатил ей деньги, и продолжала молча стоять, распространяя запах пота, помоев и старости, с сознанием своей правоты глядя вслед солдату и молодой женщине, медленно уходившим по тихой улице к автобусной остановке.
Когда Ной вернулся в казарму, несколько человек уже спало. Около двери храпел пьяный Доннелли, но никто не обращал на него внимания. Ной снял свой вещевой мешок и еще раз тщательно проверил его содержимое: запасную пару ботинок, шерстяные рубашки, чистую рабочую форму, зеленые шерстяные перчатки, баночку сапожного крема — денег не было. Потом он взял другой вещевой мешок и проверил его. Денег не было и там. Время от времени он резко оглядывался, чтобы посмотреть, не наблюдает ли кто-нибудь за ним, но все крепко спали, издавая громкий, отвратительный храп. «Ну ладно, — подумал он, — если только я замечу, что кто-то из них наблюдает за мной, я его убью».
Он сложил в мешки разбросанные вещи, достал коробку со своими канцелярскими принадлежностями и написал короткую записку. Положив коробку на койку, он быстро направился к ротной канцелярии. На доске, висевшей перед канцелярией, наряду с объявлениями о городских публичных домах, которые запрещалось посещать, с правилами, определяющими, в каких случаях носить ту или иную форму одежды, и со списком повышений в чине, поступивших за неделю, имелось свободное место для объявлений о пропажах и находках. Ной прикрепил кнопками свой листочек бумаги поверх просьбы рядового первого класса О'Рейли возвратить ему перочинный нож с шестью лезвиями, который был взят из его тумбочки. При тусклом свете лампы, висевшей у входа в канцелярию, Ной перечитал свое объявление.
