Процветающая торговля растениями имела объяснение: русские очень любили украшать свои дома и квартиры, особенно зимой, различными зелеными растениями и цветами. Этот обычай удивлял и приводил в восторг посещавших Петербург иностранцев. Виктор Тиссо, французский журналист, путешествовавший по России в 1893 году, отмечал: «Даже в самом бедном деревенском трактире можно было увидеть цветы. Часто номера гостиниц оклеивали обоями с изображением плюща в кадках». Квартиры петербуржцев были просто заполнены цветами. Одна английская леди писала: «Здесь в каждой гостиной цветы: гелиотроп, жасмин, розы и вьющиеся растения». Готье восклицал: «Цветы! Это поистине русская роскошь! Дома переполнены ими! Цветы встречают вас у дверей и взбираются вместе с вами по лестнице. Гирлянды ирландского плюща обвивают перила, на лестничных площадках стоят жардиньерки, вокруг магнолии, кусты камелий и орхидеи, похожие на бабочек, слетевшихся на свет лампы. В хрустальных вазах на столах — экзотические цветы. Тут они живут, как в теплице, на которую и похожа русская квартира. Снаружи — северный полюс, а внутри вам почудится, что вы попали в тропики.»
В этих заполненных цветами квартирах с большими комнатами можно было заблудиться. Готье в 1858 году отмечал: «Наши парижские архитекторы, которые любят проектировать «ульи», могли бы поместить всю квартиру, даже двухэтажную, в один петербургский салон». Вестибюлю уделялось самое серьезное внимание, ибо всю тяжелую верхнюю одежду, шубы, шапки, калоши и отороченные мехом боты хранили именно там. В комнатах было очень жарко; их отапливали огромные печи, в которых сжигали березовые дрова. Двойные окна позволяли обойтись без ставней, но по вечерам их закрывали тяжелыми портьерами. Мебель, по словам Готье, была более громоздкой, чем во Франции, с необъятными кожаными диванами, пуфами и медвежьими шкурами вместо ковров; иногда небольшие чучела бурых медведей заменяли скамеечки для ног. Здесь всегда имелся особый уголок, зачастую отгороженный ширмой, где хозяйка дома принимала своих гостей. Комнаты обычно соединялись друг с другом с помощью раздвижных дверей. Помещение спальни не играло столь важной роли для русских, как для европейцев. Готье писал: «Русские, даже из высших слоев общества, остаются по сути кочевниками и не испытывают особой привязанности к своим спальням. Они ложатся спать там, где окажутся, иногда прямо в верхней одежде на тех больших зеленых кожаных диванах, которые можно встретить в каждой комнате.»
Все это обилие помещений было необходимым, так как русские семьи весьма многочисленны и отношения в них значительно менее формальные, чем в семьях европейских. В России обычное семейство включает множество родственников — незамужние тетушки, двоюродные братья и сестры и приемные дети, не говоря уж об учителях немецкого, французского и русского языков, воспитателях и прислуге.
Русское гостеприимство не имело границ и стало легендарным. В летние месяцы некоторые щедрые аристократы, имевшие усадьбы на петербургских островах, позволяли публике отдыхать на их землях и предлагали посетителям различные закуски и прохладительные напитки. Здесь играли оркестры, устраивались танцы, можно было ходить на яхтах под парусами, ловить рыбу, кататься на качелях и поиграть в шары, а в заключение насладиться фейерверком. Над входными воротами на четырех языках было начертано любезное приглашение. Каждый посетитель «приличного вида и поведения может здесь развлечься».
Мадам де Сталь рассказывает об обеде у одного известного петербургского купца: если хозяин кушал дома, то на крыше поднимали флаг, который рассматривался как вполне достаточное приглашение для всех его друзей. Дом графа Орлова, писала она, был открыт ежедневно в течение всей его жизни. «Каждый, кто хотя бы однажды побывал у него, мог придти туда повторно. Орлов никогда специально не приглашал к обеду. Было просто принято, что тот, кого здесь хотя бы однажды угощали, всегда будет встречен любезно, и зачастую хозяин с трудом узнавал половину гостей, сидевших за столом в его доме.» Каждая семья назначала по меньшей мере один день в неделю приемным. Такой день назывался jour fixe[49], и в течение его друзья и знакомые могли зайти в гости без всякого приглашения.
Иностранцев принимали с особым теплом, и в их присутствии разговор обычно велся на французском языке. Мадам де Сталь так рассказывала об этом: «Подвижность русской натуры позволяет им легко подражать любому стилю поведения; в зависимости от обстоятельств, они напоминают своими манерами то англичан, то французов, то немцев, но при этом всегда остаются русскими». Готье отмечал, что образованная часть жителей хорошо говорила по-французски, стилистически безукоризненно и так свободно, будто «они обучались языку на бульваре Капуцинов». Их манеры «изысканны, обходительны и безукоризненно учтивы». Они осведомлены о самых последних новинках французской литературы. «Они очень много читали, и какой-то автор, малоизвестный во Франции, вполне мог оказаться популярным в Петербурге». Они знали все последние парижские сплетни, и, Готье заметил: «Мы услышали множество пикантных подробностей о Париже, на которые мы не обращали внимание».
Застолья в России были долгими и обильными. Издавна существовал русский обычай, сохранившийся до наших дней, подавать к столу до основных блюд закуски — небольшие кусочки соленой и маринованной рыбы, мясо и различные салаты. Закуску, как правило, ели стоя у специально накрытого стола, а иногда даже в отдельной комнате. К закуске подавали различные сорта водки. Одна русская дама, писавшая свои воспоминания в 1920-х годах, рассказывала, что у ее дедушки был небольшой вращающийся стол, на котором выставлялось сорок различных сортов водки (лимонная, тминная, настоянная на березовых почках, зубровка, перцовка, клюквенная и т. д. и т. п.). Закуски были иногда столь обильными, что неподготовленные иностранцы могли подумать, что им уже подан полный обед, и, к своему огорчению, вскоре оказывались перед столом, ломившимся от яств, как это было принято у русских.
Одна англичанка, гостившая в 1853 году в семье со средним достатком, в которой хозяин был полковником, так описывала обед на двадцать персон, поданный в середине дня: «В качестве закуски к водке поставили на стол сардины, редиску, икру, хлеб и масло. Затем принесли борщ со сметаной и пирожки с мясом, блины с маслом и икрой. Потом пришел черед рыбе в белом соусе с трюфелями и каперсами, вслед за этим ели вареную дичь в белом соусе, консервированный горошек и французские бобы, языки, нарезанные тонкими ломтиками, и жареный картофель, куропатку, запеченную в сметане, с клюквенным соусом и солеными огурчиками и, наконец, охлажденный пудинг. Вина пили французские, рейнские, а также херес и портвейн. Каждое блюдо сервировали отдельно, как это принято в России». В русских ледниках пища сохранялась свежей даже летом. Жители этой страны потребляли сметану и простоквашу. Любопытно кулинарное замечание: сахар со времени правления Николая I делали только из свеклы и дыни. Русский Император не разрешал ввоз сахара, добытого трудом рабов.
Как истинный сын Франции, Готье посвятил целые страницы описанию своих обедов в России. В домах с хорошим достатком, но не баснословно богатых, вместе с белым хлебом на стол всегда ставили и черный, подавали русский квас и Grand Crus из Бордо, а также диковинку de la Veuve Cliquot — «вкуснейшее шампанское, которое можно было найти только в России». Это вино было создано во Франции в расчете на русский вкус, и Готье впервые попробовал его именно в России. (Особую радость Готье доставляла возможность охладить бутылку шампанского за считаные минуты, поместив ее между двойными рамами, что он регулярно проделывал в своем гостиничном номере.) Иногда ему подавали ветчину из медвежатины, бифштексы из оленины, а также восхитительную стерлядь с Волги, крупную русскую спаржу — «нежную, белую, а вовсе не зеленую» и превосходные южные дыни. Он описывал также впечатления от вкусных щей, непременного первого блюда как в богатых, так и в бедных домах, цыпленка с брусникой и пожарских котлет, которые сам император случайно открыл для себя в провинциальной гостинице неподалеку от Торжка. На десерт подавались в больших количествах фрукты — апельсины, ананасы, виноград, груши и яблоки, уложенные в красивые пирамиды. В один из вечеров, вспоминал Готье, между нугой и маленькими пирожными были расставлены букетики из фиалок, которые после обеда хозяйка любезно преподнесла своим гостям.
В столице в течение всего девятнадцатого века и вплоть до 1914 года санкт-петербургский «сезон» официально начинался Новогодним приемом, который царь давал в Зимнем дворце для дипломатического корпуса. Торжество проходило в просторном белом Георгиевском зале, длиною в 40 и шириною в 20 метров, с его мраморными коринфскими колоннами и шестью огромными люстрами. Там сам император восседал на большом, отделанном красным бархатом золоченом троне с гербом, вышитым на спинке золотыми нитями по бархату. Император принимал поздравления собравшихся в зале дипломатов. После этого приема и до наступления Великого поста в течение зимних недель, когда столица была скована льдом, элегантное общество окуналось в круговорот концертов, банкетов, балов, оперных спектаклей, раутов и полночных ужинов.
