Подготовка к летне-осенней кампании проводилась с большим размахом. Была объявлена «тотальная мобилизация» людских и материальных резервов Германии и порабощенной Европы. Особое внимание уделялось производству новых типов тяжелых танков и штурмовых орудий.
Всю силу удара гитлеровское командование решило сосредоточить на очень узких участках у основания выступа фронта, который образовался под Курском в ходе зимнего наступления. Мощным ударом немцы рассчитывали быстро прорваться к городу, окружить и уничтожить самую крупную группировку советских войск.
На Курском направлении фашисты сосредоточили пятьдесят дивизий, около миллиона солдат и офицеров, около десяти тысяч орудий и минометов, более двух тысяч самолетов. Накануне наступления Гитлер в приказе офицерскому составу войск, участвовавших в операции «Цитадель», писал: «Численность личного состава у нас поднята до высшего возможного предела». В тех же патетических тонах было выдержано и его обращение к солдатам: «Могучий удар, который постигнет сегодняшним утром советские армии, должен потрясти их до основания. И вы должны знать, что от исхода этой битвы может зависеть все».
Несмотря на то что к лету 1943 года Советская Армия уже превосходила противника в силах и держала в руках стратегическую инициативу, советское командование решило создать в районе курского выступа мощную, глубоко эшелонированную оборону. План предусматривал: в упорных боях измотать ударные группировки противника, а затем перейти в контрнаступление и завершить их разгром. В дальнейшем было предусмотрено развертывание общего стратегического наступления в юго-западном направлении.
Задача по отражению наступления противника возлагалась на войска Центрального и Воронежского фронтов, которыми командовали К. К. Рокоссовский и Н. Ф. Ватутин. В составе этих фронтов было сосредоточено свыше 1.3 миллиона человек, 19 тысяч орудий и минометов, 3.4 тысячи танков и самоходных артиллерийских установок, более двух тысяч самолетов. В тылу курского выступа был развернут стратегический резерв Ставки — Степной фронт.
Рокоссовский и его штаб приступили к работе. К апрелю в состав Центрального фронта входили: 48-я армия генерал-лейтенанта П. Л. Романенко, 13-я — генерал-лейтенанта Н. П. Пухова, 70-я — генерал-лейтенанта Галанина (он заменил Тарасова), 65-я — генерал-лейтенанта П. И. Батова и 60-я — генерал-лейтенанта И. Д. Черняховского. В резерве фронта находилась 2-я танковая армия А. Г. Родина. С воздуха войска фронта прикрывала авиация 16-й воздушной армии генерал-лейтенанта С. И. Руденко.
2
В начале мая 1943 года установилась теплая весенняя погода. В деревне Слобода, куда перебрался КП фронта из железнодорожного узла Ельца, подвергавшегося частым бомбежкам, цвели сады, зеленели луга, полевыми цветами пестрели холмы.
После ознакомления с положением дел на Центральном фронте член Государственного Комитета Обороны Г. М. Маленков, заместитель начальника Генерального штаба А. И. Антонов и первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии, начальник Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко, назначенный членом Военного Совета фронта, подводили итоги работы.
В конце совещания они предложили высказать свои соображения командующему фронтом.
Рокоссовский в присущей ему смелой манере коротко оценил обстановку, сложившуюся на его участке фронта, высказал уверенность, что немцы, следуя своей шаблонной тактике, и на сей раз не откажутся от своего излюбленного приема — нанесение удара под основание выступа по сходящимся направлениям.
— Константин Константинович, — сказал Антонов, сидевший за столом и делавший пометки в блокноте. — Какие у вас есть пожелания?
— У меня есть претензия к управлению войсками, — сказал Рокоссовский. — Я неоднократно ставил этот вопрос, но воз и ныне там. Считаю своим долгом напомнить об этом и сейчас.
Пономаренко окинул взглядом присутствующих и с любопытством посмотрел на командующего фронтом, словно прикидывая, с кем ему предстоит работать.
— Мне до сих пор непонятно, как можно управлять войсками, когда начальник Генерального штаба, вместо того чтобы управлять из центра, где сосредоточены все сведения по театру военных действий, убывает на длительное время на один из фронтов. Мало того, заместитель Верховного Главнокомандующего следует его примеру.
— А может, наоборот, — усмехнулся Антонов.
— Я не знаю, кто с кем соревнуется, но факт остается фактом: где находятся эти чины, там и лучше снабжение, и больше резервов. Я убедился, что это часто делается в ущерб другим фронтам, на долю которых выпадает проведение не менее сложных операций.
Пономаренко улыбнулся и вновь продолжал наблюдать за командующим. Рокоссовский повернулся к Маленкову:
— Георгий Максимильянович, я просил бы вас поднять этот вопрос в Ставке. Такой стиль управления войсками наносит вред делу.
— Товарищ Антонов, запишите и доложите по команде, — сказал, подойдя к открытому окну, Маленков. — Командующий фронтом говорит дело.
На этом разговор закончился. Москвичи уехали, а командующий фронтом и Пономаренко остались одни. После обмена мнениями о планах на ближайшие дни член Военного Совета достал из папки документ и протянул его Рокоссовскому:
— Посмотрите, это касается нас обоих.
«Уважаемый Пантелеймон Кондратьевич! — читал Рокоссовский. — К вам обращается майор Белозеров Андрей Николаевич. Убедительно прошу Вас войти с ходатайством в штаб фронта генерал-полковника Рокоссовского о заброске меня с вашей помощью к партизанам Белоруссии, где я намерен продолжать борьбу с фашистами до победного конца. Несколько слов о себе. Родился я на Волге среди немецких поселенцев, к которым отношусь с большим уважением. С детства владею немецким языком и совершенствую его всю жизнь. Воевал на Гражданской. Закончил командиром дивизиона. После педагогических курсов преподавал немецкий язык в школе. В 1934 году закончил Высший коммунистический институт просвещения России. Затем работал в Министерстве просвещения. В 1938 году арестован по делу Рокоссовского. Четыре года жестокого опыта доказали мне многое. Но я искренне верю в нашу победу и лучшую жизнь. Фашисты уничтожили мою семью.
Меня приютил в штабе фронта мой друг Рокоссовский, мы воевали вместе в Гражданскую войну. Опекая меня, он может привлечь к себе недружественные взгляды. Я не хочу мешать этому военному гиганту. Не знаю, может, я вламываюсь не в ту дверь, но, думаю, вы меня поймете.
Прошу удовлетворить мою просьбу.
Герой Советского Союза майор Белозеров».
Прочитав письмо, Рокоссовский прикусив нижнюю губу, вопросительно посмотрел на Пономаренко.
— Ну, что будем делать? — спросил тот.
— Пока не знаю, я должен с ним переговорить.
— За него можно поручиться?
— Без сомнения.
3
Между друзьями, Рокоссовским и Белозеровым, вечером этого же дня произошел необычный разговор.
— Я понимаю твое душевное состояние после посещения могилы жены и сына, — говорил генерал, расхаживая по комнате. — Но почему ты подвергаешь сомнению нашу дружбу? На каком основании ты утверждаешь, что ты мне в тягость?
— Я не сомневаюсь в искренности нашей дружбы. — Понурив голову, Белозеров сидел за столом. — Я чувствую какую-то ущербность, когда меня опекает сам командующий фронтом.
— Откуда тебе взбрела в голову подобная ересь?
— Извини, Костя, если тебя обижают мои рассуждения.
— Что случилось, Андрей? — сказал Рокоссовский, остановившись у стола. — Сколько с тобой ни говорил на эту тему — мои слова отскакивают от тебя, как горох от стенки. В чем дело? Откуда тебе пришла в голову мысль, что я тебя опекаю? Разве не ты уничтожал немцев из снайперской винтовки? Подвиг, который ты совершил при добыче языка, был на слуху у всей армии Малиновского. Неужели ты всерьез думаешь, что я излишне о тебе забочусь?
— Да, думаю.
— Закуривай, — кивнул генерал на пачку папирос, лежавшую на столе, и сам глубоко затянулся. — Андрей, я перестаю тебя понимать.
— А что тут понимать? — произнес Белозеров и, подняв глаза на друга, решал про себя: говорить или промолчать. Это заметил Рокоссовский.
— Продолжай, раз начал.
— Уже трижды меня прощупывали особисты. Уточняли: на какой почве командующий фронтом и простой старшина из штрафного батальона водят дружбу. Им это совершенно непонятно.
— Почему ты мне об этом не сказал? — повысил голос генерал. — Почему?
— Не хотел расстраивать, у тебя и без того уйма дел.
В открытое окно дунул слабый ветерок, принеся с собой запах сырой земли. Под абажуром замигала электролампочка.
Рокоссовский смерил долгим взглядом Белозерова, и его осенила мысль: «А может, и правда, пусть летит в Белоруссию. Другая обстановка, другие люди. Он человек общительный… Это может помочь ему вновь обрести крылья». Рокоссовский сел за стол, положил свою руку на руку Белозерова.
