И все. После этого водитель протирает руль и рычаги, чтобы не оставить отпечатков пальцев, и спокойно идет на дорогу, где его поджидает другая машина. И вопрос заключается только в одном — оставят ли в живых этого удачливого исполнителя?
Войдя в кабинет, Пафнутьев попал на самое интересное — Дубовик допрашивал красивую подружку Заварзина. Молодой женщине было неуютно в этом маленьком помещении, заваленном следами прошлых преступлений, стул тоже для нее был маловат, он скрипел, шатался, зажатый между батареей и сейфом, но в глазах Дубовика, в его знаменитом носе, налитом какой-то таинственной силой, было столько искреннего сочувствия, что вряд ли бедная красавица замечала бытовые неудобства помещения. Замечательный психолог Дубовик перед важными допросами всегда на видном месте небрежно оставлял высохшую человеческую руку — он давно заметил, что глядя на нее, врать почти невозможно.
— Боже, — стонал Дубовик, заглядывая женщине в глаза снизу вверх, — неужели все произошло при вас? Как же вы вынесли?! — в этом месте женщина зарыдала, уже не сдерживаясь. — Тебя все время добивается какой-то молодой человек, — сказал Дубовик.
— Он не назвался?
— Нет... Но сдается мне... Не тот ли это парнишка, которого ищет вся милиция города.
— Да? — изумился Пафнутьев. — Обещал еще звонить?
— Не обещал, но, думаю, позвонит.
— Ну что ж, — Пафнутьев в задумчивости посмотрел на человеческую руку, от которой безуспешно пыталась отодвинуться заварзинская красотка. — Ну что ж, буду ждать.
Он снова попытался состыковать происшедшие события в какую-то связную цепочку.. Убийство Пахомова... Тут все ясно. Человек вынес сор из избы, в которой сам долго жил и кормился. Он мешал. Его нужно было убрать. Все правильно, так и должно быть. Исход мог быть иным, но суть не менялась. Идем дальше — с перепугу прокалывается один жидковатый боевичок. Он называет фамилию, произносить которую вслух не стоило. И здесь смертельного исхода могло не быть. Посоветовали бы ему исчезнуть на годик — этого было бы вполне достаточно. Но, видимо, какая-то нервозность охватила банду... Нервозность? — Пафнутьев вскинул брови, склонил голову к одному плечу, к другому. — Из-за чего? Следователь, который ведет дело, то есть, я, Пафнутьев, можно сказать, выключен. У меня, правда, появились кое-какие подозрения... Но для них это не очень опасно. Мало ли какие мысли появляются у кого...
И вдруг загадочное убийство Заварзина. Неужели эта красавица так нехорошо с ним поступила? Вряд ли. Не верю. Ей в таком случае не было надобности вызывать скорую и милицию, достаточно запереть дверь и выйти. И никто бы месяц ни о чем не догадался, пропал Заварзин и пропал. А по ее вызову скорая приехала, когда он еще остыть не успел, то есть, где-то через пятнадцать минут. Она сказала, что слышала грохот...
— Скажите, — неожиданно обратился Пафнутьев к женщине. — Эта табуретка в комнате... Она всегда там стояла, или ее время от времени заносили?
— Табуретка? — она удивленно посмотрела на Дубовика — Не знаю...
— Может быть, он пользовался ею, когда забирался в шкаф, там у него высокие полки... Или на антресолях что-то брал... Или лампочки в люстре менял... Вспомните?
— Знаете... Мне кажется, — медленно заговорила женщина, так медленно, что Дубовик уже решил было перебить ее, но Пафнутьев успел приложить палец к губам. — У меня такое впечатление, что Саша забирался на табуретку, когда курил... — она преданно посмотрела на Пафнутьева.
— Это интересно! — воскликнул он с воодушевлением, хотя ничего не понял. — Получается, что курить он мог только на возвышении? А сидя, лежа, стоя не мог?
— Мог, конечно, — с облегчением улыбнулась женщина. — Но дело в том, что я запрещала ему... Ну, в смысле, просила не курить в комнате. Не переношу дыма. У каждого бывают свои заскоки, у меня вот такой. Саша покурит в комнате, а я прихожу через день и не могу в комнату войти... Воняет.
— А что менялось, когда Заварзин забирался на табуретку?
— Менялось, — женщина была, видимо, довольна тем, что сможет доказать свою правоту. — Он в форточку дым выпускал. Затянется, а дым выдыхает на улицу. Становится на табуретку, отодвигает штору, открывает форточку...
— Мне кажется, в протоколе нужно очень подробно записать этот рассказ свидетельницы — как курил Заварзин, куда забирался, какую штору отодвигал в сторону.
— Но кто-то должен был знать об этой его привычке, — с сомнением проговорил Дубовик. — И у кого-то было много времени, чтобы дождаться, пока Заварзин решит закурить, пока заберется на табуретку, отодвинет штору в сторону...
В этот момент раздался телефонный звонок.
Пафнутьев снял трубку.
— Да! — сказал он. — Слушаю!
Андрей чувствовал, что все больше теряет самообладание, он словно бы впал в какую-то странную истерику, когда каждый поступок оказывался неожиданным и непредсказуемым, когда личная безопасность уже не имела значения, даже наоборот — то, что он подвергался опасности, словно в чем-то оправдывало его, снимало с него часть вины. Он с утра искал Свету, нигде не находил, уже наверняка зная, что она похищена и все еще боясь поверить в это. Воспаленное воображение рисовало картины одну ужаснее другой — он видел ее заплаканное лицо, видел совершенно обнаженную, ее били, прижигали сигаретами груди, насиловали...
Убедившись, что ее нет у подруги, он позвонил Подгайцеву, Махначу, Феклисову. Тех не было дома, никто не знал где они, их не видели двое суток. Пренебрегая опасностью, на бешеной скорости рванул в гараж. На ржавых воротах висел замок, прикрепленная рядом бумажка объясняла заказчикам, что ремонтная мастерская закрыта по техническим причинам. Так же лилась вода из крана, так же воняло маслами и бензином, но людей здесь не было. Не веря в это, и веря одновременно, Андрей перемахнул через забор, вышиб окно и проник в контору. Пройдя ее всю до последней кладовки, убедился — пусто.
Вернувшись в город, он позвонил Пафнутьеву, но не застал. Андрей и не надеялся его застать, он знал, где тот — расследует убийство. Уже в полной истерике он открыто сделал круг на мотоцикле по самому центру города. За спиной раздавались милицейские свистки, кто-то рванулся в телефонную будку, кто-то пытался встать на дороге, но мотоцикл был послушен, как никогда, и он уходил, уходил, въезжая во дворы, скрываясь в беспорядочных зарослях, среди мусорных ящиков, доминошных столов. Увидев между двумя пятиэтажками телефонную будку, он позвонил следователю.
— Да! — услышал Андрей. — Слушаю! Это был Пафнутьев. И сразу вся его истерика словно бы улеглась, отступила, и пришла трезвость, четкость, ясность мысли.
— Здравствуйте, — сказал Андрей.
— Добрый день, — услышал он доброжелательный голос, готовый говорить с ним долго и о чем угодно — такое настроение собеседника чувствуется сразу.
— Простите, как вас зовут?
— Павел Николаевич, если позволите. А вас?
— Андрей. Я был у вас недавно... Вы передавали мне повестку для Заварзина. Помните? Николаев моя фамилия.
— А как же, Андрюша! Прекрасно помню! Ты сейчас далеко?
— Неважно.
— А то зашел бы, поговорили... У нас есть о чем, а?
— Как-нибудь в другой раз. Павел Николаевич... Дело вот в чем... Случилось несчастье... У меня есть хорошая знакомая... Светлана... Ее похитили. Улица Плещеева, восемь, это ее адрес.
— Не понял?
— Ее выкрали и куда-то увезли. Может случиться все, что угодно. Если вы ее найдете, если вы ее вовремя найдете... Я приду к вам в любое время. Понимаете?
— Подожди, Андрей! Это твоя девушка, правильно?
— Да... И даже больше. Они предупреждали меня. Я ее спрятал, но они нашли... Она была совсем в другой квартире, в другом районе города...
— Кто предупреждал, что с ней что-то может случиться?
— Заварзин.
— Но ее похитил не Заварзин.
— Я знаю! — выпалил Андрей и тут же спохватился.
— Что ты знаешь? — вкрадчиво спросил Пафнутьев. — Откуда ты можешь знать, что ее похитил не Заварзин?
— Мне так кажется. И потом, я знаю, кто это сделал. Они в нашем гараже работают, у вас есть их данные.
— Знаешь, я обещаю тебе, что сделаю все возможное. Но ты не можешь ставить условия. Ты приходишь, мы подробно беседуем, я записываю и начинаю действовать. Договорились?
Андрей некоторое время молчал, прекрасно понимая, что предлагает следователь. Тот предлагал ему сдаться.
— И оформляем наилучшим для тебя образом, — неосторожно добавил Пафнутьев.
— Явку с повинной?
— Вот видишь, ты и сам все понимаешь. И тут Андрей не сдержался. Вся истерика, которая накапливалась в нем в эти дни, вдруг прорвалась тяжелой, неуправляемой злостью.
— Слушай, ты! — закричал он в трубку. — Ты хоть знаешь, почему похитили Светку?! Потому что я, понимаешь, я, отказался стрелять в тебя, мудака! Ты сидел на скамейке в сквере?! Так вот знай, что ты сидел под моим прицелом! Оптическим! Как последний дурак, сидел на солнце и обмахивался своей вонючей папкой. Из дома напротив на тебя уже был нацелен ствол! И мне сказали... Не сделаешь — со Светкой будет плохо. Понял?! А ты после этого предлагаешь оформить меня наилучшим образом?!