Начались расспросы – нет ли среди нас знакомых и земляков, и такие, конечно, находились. На шоссе нас построили поротно в своих батальонах. Поскольку батальон состоял из одних офицеров, нас поставили в голову фронтовой колонны. Вел ее генерал Бакланов, за ним со знаменем фронта шел трижды Герой Советского Союза полковник Покрышкин с двумя ассистентами дважды Героями. Смотрелись мы впечатляюще. В колонне находились представители всех родов войск, кроме моряков. В таком порядке через Андронниковскую площадь под звуки марша мы пришли в баню. На всем маршруте нас встречали и сопровождали толпы москвичей. Останавливались машины, автобусы, трамваи. Из них выскакивали люди и, ликуя, приветствовали нас. У большинства пожилых, особенно стариков, появлялись слезы.
Когда мы остановились на Андронниковской площади, Покрышкина окружили девушки и буквально повисли у него на шее. Краснея и смущаясь, не знал, что с ними делать. У него в руках было знамя фронта, а они, не обращая на это внимания, целуют его. Только благодаря вмешательству подоспевших офицеров он освободился от красивых девиц. В бане мы мылись до глубокой ночи, и все это время около нас находились москвичи. Кто-то встретил своих родственников, знакомых, друзей. Нас разместили в Лефортовских казармах, где находилось Московское пехотное училище им. Верховного Совета ССCP.
Подготовка к параду длилась около трех недель. Тренировались мы ежедневно с семи утра до семи вечера с перерывом на обед и часовым отдыхом после него. Тренировки проводились на большом плацу в Лефортове под руководством офицеров войск МВД, постоянных участников парадов на Красной площади. Весь парадный расчет проводил тренировки на Центральном аэродроме. На всех тренировках находился командующий 1-м Украинским фронтом маршал Конев. На аэродроме я видел всех командующих фронтами, принимавших участие в параде, и маршалов Ворошилова, Буденного, Тимошенко.
К параду готовились с большим желанием и старанием. Самым неприятным для нас была маршировка отдельной шеренгой. Под барабанную дробь и окрики инструкторов мы по полдня вышагивали на плацу. Затем отрабатывали марш в составе роты, потом батальона и в самом конце – всего фронта. Конев отпускал нас только тогда, когда был полностью удовлетворен результатом. К концу дня мы сильно уставали. После каждого прохода маршал проводил разбор, на котором давал оценку каждому батальону и полку в целом. Наш батальон обычно проходил лучше других. Сказывалось то, что он был офицерским, и у нас строевая подготовка была выше, чем у рядового состава, призванного по мобилизации. После каждого прохода Конев обычно говорил: «Лучше всех прошли летчики».
Во время одного из таких проходов неожиданно слышим: «За то, что летчики прошли лучше всех, дадим возможность им пройти еще раз. Может, после этого у них в последней шеренге правофланговый не будет поворачивать голову назад, чтобы посмотреть, доволен Конев или нет». Провинившимся был полковник маленького роста. Это означало, что надо под начавшимся дождем промаршировать еще не менее полутора километров. «Все прошли хорошо, но лица угрюмые, нет улыбки на лицах. Вы же победители и должны радоваться Победе, а у вас хмурые лица. Ну-ка, еще проходик с улыбочкой». На этот раз прошли так, как хотел маршал.
Приближался день парада. Когда он будет, мы не знали. Думали, что 22 июня, в день начала войны, но он прошел, и стало ясно, что мы ошиблись. Вместо парада прошла генеральная репетиция на Красной площади. В середине ночи мы промаршировали по ней в свете прожекторов. На Мавзолее находились одни военные, в том числе и маршал Жуков. Это была последняя тренировка. 24 июня был объявлен выходным. Последние дни погода не баловала. С самого утра низкие обложные тучи висели над крышами домов.
За час до начала парада сводные полки фронтов заняли свои места на Красной площади. Слышатся всевозможные команды. Все готово к торжественному моменту. Одна только погода не настроилась на парад. Начал моросить небольшой дождик.
Глаза тысяч присутствовавших на Красной площади смотрят на трибуну Мавзолея, где вот-вот должен появиться победитель Гитлера великий Сталин. И вот он появляется на трибуне Мавзолея, за ним руководители партии, правительства и военачальники. С первым ударом курантов из ворот Спасской башни на белом коне появился маршал Жуков. Строго против Мавзолея ему отрапортовал маршал Рокоссовский. Объехав войска, они поднялись на трибуну Мавзолея. Жуков произнес речь, закончив ее здравицей в честь Вооруженных сил, Советского народа, Большевистской партии. Грянуло троекратное «Ура!». Со стороны Кремля раздались залпы артиллерийского салюта.
Послышалась барабанная дробь. К мавзолею подошлa колонна с трофейными знаменами. Солдаты стали бросать их к его подножию. Трудно было смотреть на это без волнения. Сильное впечатление на меня произвел сводный оркестр, насчитывавший полторы тысячи человек. Когда наш полк подходил к мавзолею, оркестр, как бы разделившись на две части, одновременно исполнял и марш, и «Стеньку Разина». Идя мимо Мавзолея, мы так сильно стучали сапогами с металлическими подковками, что почти заглушили оркестр. В это время дождь стал лить как из ведра. При подходе к улице Разина услышали объявление: «В связи с дождем демонстрация трудящихся отменяется». Вечером в Кремле состоялся прием участников парада. На нем были не все, а только военачальники, Герои Советского Союза, гражданские руководители, зарубежные гости. Поздно вечером был праздничный салют.
На следующий день, узнав, что мы будем в Москве еще два дня, я у Поваркова попросил разрешения навестить отца. Через несколько часов я уже был в Кашире. Оба были рады встрече. Мне он показался сильно состарившимся, хотя ему в то время было не так уж и много – 53 года. Видимо, сказалось военное время. Он поинтересовался, чем я буду заниматься теперь, после войны, не собираюсь ли жениться. Из разговоров со мной он понял, что я подружился с девушкой. На многие интересовавшие его вопросы я конкретного ничего сказать не мог, так как сам ничего не знал.
На следующий день я был уже в Москве, откуда в тот же день поездом отбыл вместе с остальными участниками парада в часть. За время пребывания на параде войска фронта передислоцировались в Чехословакию. 13 июля я в составе оставшихся самолетов эскадрильи перелетел на аэродром нового базирования полка в город Вышкув.
Полк в это время занимался приведением материальной части в порядок. Пожилые «старички», как мы их обычно называли, и почти все девушки готовились к демобилизации и отправке на Родину. На следующий день после прибытия в Вышкув в полку в связи с Парадом Победы прошел митинг. После митинга ко мне подошел техник звена Туктаров и, улыбаясь, сказал: «Олег, ты помнишь тот сон, который видел в Зайцеве в начале 44-го года, где тебе снилось, что идешь на параде по Красной площади после Победы, и я тебе тогда еще сказал, что ты будешь в нем участвовать? Ведь правильно сказал, а ты еще тогда смеялся». – «Как же, помню! Он часто вспоминался мне».
Время отправки демобилизованных точно никто назвать не мог, но всем было ясно, что не сегодня, так завтра может поступить команда. Мы с Полиной решили связать свою жизнь навсегда. Но как осуществить это законно, находясь за пределами Родины, не знали. Своими желаниями поделились с командованием полка. От него получили «добро». Таких, как мы, в полку оказалось несколько человек. Начальство решило провести это мероприятие организованно. В один из дней сыграли общеполковую свадьбу. За большим столом сидел почти весь полк. Пстыго, замполит Лагутин и другие по нескольку раз произносили тосты с разными пожеланиями и непременно заканчивали их традиционным в таких случаях словом «горько». Причем когда это делал Лагутин, то он всегда подходил к нам вплотную и заглядывал – действительно ли мы делаем это так, как положено, и, убедившись, что так, удовлетворенно возвращался на свое место.
Всех демобилизованных отправили на сборный пункт в город Простеев, откуда их должны были отправить в Союз. Пока девушки ожидали отправки, я несколько раз с разрешения командира полка ездил повидаться с Полиной.
Служба и жизнь после войны
Вышкув, Унтервальтерсдорф (июль 1945 г. – май 1946 г.)
Война закончилась, но мне казалось, что она продолжается. Будто наступила очередная передышка – оперативная пауза, как иногда ее называли, после которой снова бои. Такое чувство было не только у меня – настолько сильно мы привыкли к обстановке войны. Не просто было перейти на новый ритм работы и жизни. Единственное, в чем я был уверен, что летать на боевое задание больше не придется. В первые дни мира не было никаких конкретных распоряжений, и мы не знали, чем заняться. По инерции продолжали поддерживать боевую готовность, даже подвешивали под самолеты бомбы и полностью укомплектовывали боекомплект пушек и пулеметов, пока до какого-то начальника не дошло: пора отменить и это. Пока я был на параде, за меня оставался командир звена Саша Пятикоп. За месяц моего отсутствия он никаких занятий с летчиками не проводил. Уходил с ними на какой-нибудь водоем, и там они отдыхали, загорали, купались.
