— За тебя, — отвечает один из них. — Через год после того, как я бросил Стэнфорд.
— Не помню, — говорит кто-то еще.
Тут третий Джоэл ловко возвращает их к игре.
— Вот здесь мы и расщепились, — говорит он. — Где-то на четвертом курсе колледжа вроде бы. — И он быстро взглядывает на меня. Его глаза говорят все.
Сто Тринадцатый.
Я хорошенько запоминаю этот номер. Затем откидываюсь и пропускаю мимо ушей жужжание разговора. Теперь важен только неясный ход моих мыслишек.
Мы поженились на третьем курсе.
Не было ничего особенно романтичного или драматичного в том, что мы снова оказались вместе. Просто это должно было случиться. Годом раньше я собрался с духом и поехал к ее родителям — Полина все еще жила у них — и, сидя на бугристом диване в тесной комнате, служившей им гостиной, я сказал ей, что был дураком и эгоистом, и не жду, что все снова вернется. Но если она не против, мы могли бы иногда пообедать вместе или сходить в «Водолей» на новый фильм.
Полина обрадовалась, но сохранила благоразумие.
— Начинать надо с главного, — сказала она мне напрямик. — Моя цель остается прежней. Я хочу твердой определенности. С тобой или без тебя.
И вот тогда я сказал ей:
— Я тоже хочу определенности.
Сказал с безоговорочной уверенностью человека, который наконец-то понял веление собственного сердца.
Лео сидит перед телевизором. Он в наушниках, на коленях раскрытый учебник, но у меня впечатление, что он не читает, не слушает музыку и даже не смотрит омерзительный сериал. Он просто сидит тут в ожидании. А теперь ожидание кончилось, и он может рыкнуть на меня: «Ты очень поздно» — с гневом четырнадцатилетнего подростка.
Я сознаюсь, что «меня задержали», и тут же спохватываюсь. С какой стати я должен просить прощения у собственного сына?
Лео бьет меня взглядом.
— Что такое? — спрашиваю я. Но тут же мне в голову приходит более важный вопрос, во мне вспыхивает паника. — А где мама?
— В спальне, — говорит он, а потом с мрачной угрозой добавляет: — Полчаса висит на телефоне.
— С кем?
— Да с ним же, — бормочет Лео.
— С тем, который звонил раньше? С Номером Девять?
Моя тупость окончательно выводит его из себя. Лео мотает головой, утробно буркает, потом объясняет:
— Не знаю с которым. Но все равно с НИМ.
Я застываю на месте, ожидая, чтобы мои чувства определились.
Моя апатия приводит Лео в бешенство. Он громко захлопывает учебник, потом говорит:
— В школе есть один чувак, Марк Эшер.
— Эшер? Почему эта фамилия мне вроде бы знакома?
— Ты учился в школе с его предками, — объясняет мой сын. — Его мать была тогда самой лучшей маминой подругой.
— Я помню. Ну и что она?
— ОН начал ходить мимо их дома, Номер вроде… не знаю… Восемьдесят с чем-то. ОН явился из своего мира с мешком брильянтов и купил себе новый «мерседес», и приехал к ним, и пригласил маму Марка…
— А его родители?..
— Ну да. Они все еще женаты! — Мальчик зол и вот-вот расплачется. Я очень давно не видел его таким. — А теперь она ушла из дома. И даже говорит о том, что отправится с этим долбанным подонком в его…
— Не выражайся! — одергиваю я его.
Он смотрит сквозь меня и договаривает:
— … в его долбанный мир. Хочет навсегда бросить нашу Землю.
— Твоя мать никуда не отправится, — говорю я ему.
Наконец, собравшись с силами, я иду к двери в спальню и приказываю оставаться на месте мальчику, который даже не встал.
Дверь спальни закрыта, но не заперта.
Я слышу негромкий голос Полины, потом он умолкает. Но она не старается ничего от меня скрыть. Она даже словно не заметила, как я вошел. Сидит, прислонившись к горе подушек, рядом коробка бумажных носовых платков, а в свободной руке комкает промокший квадратик папиросной бумаги. Голова у нее наклонена набок. Она слушает голос, который я начинаю различать, когда подхожу к кровати. В последний момент она взглядывает на меня, мокрые ресницы моргают, и она печально смотрит мне прямо в глаза.
Не знаю, что я сейчас сделаю.
В такие моменты легко поверить, что в почти бесконечном клубке вселенных я сделаю практически все, что только можно вообразить. Но, стоя тут, находясь в этой жизни, которая ощущается как моя собственная и единственная жизнь, наилучшим мне представляется взять трубку из ее руки, прижать к уху и сказать спокойным ровным голосом:
— Привет, Джоэл. Это Росс Келайн.
Женский голос:
— Привет, Росс.
— Бекки? — выпаливаю я.
— Может, мы поболтаем потом? — шипит она. — А пока почему бы тебе не вернуть трубку моей сестре? Могу я попросить тебя о таком одолжении, Росс?
Я мгновенно подчиняюсь.
И, одернув меня взглядом, Полина объясняет, прикрывая трубку ладонью:
— Сто Шестнадцатый женился на моей сестре. — Его Бекки умерла в прошлом году от рака груди. Я хотела предостеречь ее, сказать, чтобы она завтра же прошла обследование. Только и всего, Росс. Только и всего.
Наш Джоэл женат пятнадцать лет. Миссис Монтгомери была здешней девушкой с честолюбивыми мечтами, и брак с самым богатым холостяком города явился осуществлением одной такой мечты. Теперь она живет в Нью-Йорке и Париже, а домой наезжает редко, оставаясь почти невидимой. Развод был бы слишком громким и грязным. И наша золотая парочка ограничилась открытым браком. Джоэл может встречаться, с кем захочет, а миссис Монтгомери посвятила себя политическим кампаниям и высокой моде. Все, кто могут что-то знать, утверждают, что Монтгомери отлично ладят друг с другом, особенно, когда их разделяет океан.
Детей у них нет, что позволяет нашим консервативным согражданам мириться с такой ситуацией.
Нашего Джоэла должно быть устраивает жизнь замаскированного плейбоя.
«Он противоестественный муж, — как-то сказала мне Полина, объясняя, почему мне повезло, убеждая в этом не то меня, не то себя. — Он жутко отвлеченный и полон собой. За умом и обаянием нет почти ничего».
Я не удержался и спросил: «Ум, обаяние и деньги, так чего еще надо?»
А она бросила на меня уничтожающий взгляд и сказала подчеркнуто: «Милый, жаль, что ты сейчас себя не видишь».
Два дня спустя местный рыбак выловил труп.
Он еще не успел окостенеть, но прежде, чем попал к судебному медику, Марк Эшер Старший был арестован за убийство Джоэла Номер Восемьдесят Восемь. Новость становится известной к концу дня, и тому, что до этих пор было тщательно разыгранным публичным спектаклем, приходит конец. И забвение. А взамен пресс-конференций и искусной рекламы воцаряется хаос атакующих репортеров и бешено снимающих камер. Через день-другой в местном мотеле не остается ни единого свободного номера, а бедненькие лимузины больше уже не могут раскатывать по нашим улицам, забитым автобусами и фургонами с телевизионными антеннами и эмблемами «Свежайших новостей».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
