среди женского воинства последовательниц дома Пьетро; а мой хозяин достиг этого только словом – и всего за четверть часа. Я всегда восхищался им, но тут восхищение мое выросло безмерно. Я восхищался им чистосердечно, как знающий себе цену мастер, который судит творение равного ему соперника.
Визит к донье Химене я отложил напоследок. Донья Химена не спала. Донья Химена ворочалась с боку на бок в своей постели, или ходила туда-сюда по келье, или падала на колени пред Распятием и молила о помощи. В душе у доньи Химены воспылал огонь, и пламя бежало по венам, помрачало рассудок, испепеляло сердце. Донья Химена знала, как желают мужчину, знала, как назвать это желание, и желала Дон Хуана со всем здоровым исступлением одинокой тридцатилетней женщины. Она сражалась с воспоминанием, силилась изгнать из головы образ моего хозяина; но в то же время желала сберечь, удержать его там. Грехи Дон Хуана испугали ее, верно, но в то же время они пробудили в ней жалость, и теперь душа ее разрывалась меж страхом и любовью. Ангелу трудно было бы уберечь ее, потому что желание ее пряталось под личиной долга, и, подчиняясь зову плоти, она верила, что следует заветам Христа. Только на рассвете донья Химена, после отчаянных ночных терзаний, успокоилась тем, что посчитала своим долгом тайную борьбу за спасение Дон Хуана. Она заснула лишь после того, как ее бесстрашное сердце объявило войну дьяволу, вступило с ним в спор за душу моего хозяина.
Она появилась у нас назавтра, ближе к вечеру. Она заручилась молитвами и окропила себя святой водой. На ней было мужское платье, и предстала она пред моим хозяином, сохраняя на лице следы душевной боли. Она была трагически красива, неотразима, когда, остановившись в дверях его покоев, с надрывной искренностью протянула к нему руки. Дон Хуан пристально разглядывал ее, и она сказала: «Не смотрите на меня так, я – женщина». Дон Хуан ответил: «О чем нетрудно догадаться». И донья Химена рассмеялась. Хозяин пригласил ее садиться, и дальше начался обмен любезностями. Потом донья Химена призналась, что накануне слышала его в церкви и ее привело сюда намерение спасти его, вырвать из-под власти дьявола. «Я не смогу принять вашей помощи в данных обстоятельствах, если вы в свою очередь не примете моей». – «А в чем вы полагаете помочь мне?» – «В той борьбе, которую вы ведете против испанцев». – «А разве вы не один из них?» – «Да, я испанец, но не настолько признателен монарху, чтобы это помешало мне повернуть против него оружие». – «Я не хотела бы толкнуть вас на предательство». – «А я не хотел бы, чтобы вы тратили на меня время, урывая его от политических дел». – «Но если без моей помощи душа ваша погибнет?» – «Я думаю, что без моей помощи испанского короля вам не одолеть». Они долго упражнялись в словесной пикировке и наконец пришли к соглашению. Хозяин мой обещал отправиться на личную встречу с домом Пьетро, которой суждено было произойти следующим утром.
Я никак не мог пропустить этой встречи, и мне пришлось воспользоваться телом голубки, которую монах держал в клетке на окне своей кельи. Бедная птица – голубь дутыш, серый с красным хохолком – упала замертво, когда я ее покинул, и даже горячие молитвы святого человека не вернули ее к жизни. Понимаю, насколько это было жестоко, ведь тело голубя, каким бы дутышем он ни был, неспособно хоть какое-то время выдерживать внутри непоседливый и напористый бесовский дух. А ведь столько говорят о непорочной чистоте голубей!
Мой хозяин явился с ног до головы одетый в черное, и монах встретил его улыбкой. «Я выслушал вас тогда, в церкви, и признаюсь, рассказ ваш поразил меня и встревожил. Две ночи я раздумывал об этом и теперь, полагаю, имею что сказать вам». Он был замечательным типом, этот монах, он готов был улыбаться самой смерти и мог найти обнадеживающее объяснение худшему из зол нашего мира. «Ведь, ежели я правильно понял, с вами случилось вот что: вас разочаровало греховное плотоугодие… – Он сам расхохотался своим словам и добавил: – Простите, что так это называю, просто привык к церковному языку. Однажды вы почувствовали, что существует некий разлад между тем, что надеется найти человек в любовном соитии, и истинным результатом». – «Именно так, – ответил хозяин. – Так мне показалось в первый раз и так продолжает казаться поныне». – «И вы находите это несправедливым?» – «Разумеется». – «Как я слышал, вы имеете касательство к богословию». – «Да, было время, когда я был достаточно осведомлен в этой области». – «А как вы относитесь к поэзии?» – «Надеюсь, я недурно в ней разбираюсь». – «Тогда, друг мой, позволю себе сделать для вас перевод стихов, сочиненных мною однажды, они весьма подходят к случаю». – «Вам нет нужды переводить их. Латынь мне знакома». Монах подошел к столу, порылся в бумагах, нашел какие-то листы и принялся декламировать.
Здесь Лепорелло прервался. Волосы упали ему на лоб, на смуглых щеках блестели капли пота. Я протянул ему сигарету и зажег спичку.
– Спасибо, именно это мне было нужно.
Потом я пододвинул к нему стакан, почти пустой…
– Знаете, я помню наизусть латинские гекзаметры, но повторять теперь не стану. Что толку? Все равно вы ничего не поймете. Только не пытайтесь пустить мне пыль в глаза, уверяя, будто знаете латынь. Те крохи, что вам вдолбили в школе, вы благополучно успели позабыть. А жаль. Стихи замечательные и, пожалуй, лучше Овидиевых. Вы хоть помните, кто такой был Овидий?
– Ступайте к черту! Вы что, будете устраивать мне экзамен по литературе?
– Успокойтесь, успокойтесь! Будто забыть латынь – невесть какой позор! Но мне жаль, по-настоящему жаль. Стихи-то из тех, что не должны кануть в Лету. А ведь знаем их только мы двое – хозяин и я. Я бы напечатал их, повстречайся мне человек, способный поверить, что все на самом деле так и было, как там рассказывается. Но с каждым происходит то же, что и с вами. Признайтесь, вы ведь сразу решили, что их автор – я…
Я перебил его:
– Разве я вам сообщил, о чем думаю?
– И тем не менее вы так думаете. И полагаете, что это какая-нибудь пачкотня. Нет и нет, уж поверьте. Жаль, что я не могу их вам прочесть. Это как музыка небесная…
Он закрыл глаза и замер, словно в экстазе. Сигарета выпала из его пальцев, и ковер в этом месте начал дымиться. Мне пришлось поспешно подобрать сигарету и плеснуть воды на дымящуюся дырочку. Запахло паленым. Лепорелло
