– Увидеться с леди Онор также было чрезвычайно важно.
Барак, по своему обыкновению, вперил в меня пронзительный взгляд.
– Вы намерены угрожать Билкнэпу, верно? Заявите, что разоблачите его темные делишки, если он не ответит на все наши вопросы? Правильно я понял ваш замысел?
– Правильно. Хотя, если я приведу свою угрозу в исполнение и привлеку Билкнэпа к ответственности перед комиссией, в Линкольнс-Инн от меня будут шарахаться, как от прокаженного. Согласно неписаным правилам, законники не должны доносить друг на друга. Но тем не менее я доведу начатую игру до конца.
Я сурово посмотрел на Барака и спросил:
– Кстати, если речь зашла о доносах, любопытно узнать, что вы говорили обо мне в своих донесениях графу? Ведь вы же не могли обойти мою персону молчанием?
– Это мое дело, – пробормотал Барак, явно смутившись.
– Отнюдь. Ко мне это тоже имеет самое непосредственное отношение. Я должен знать, на какой прием у графа рассчитывать.
– О вас я ничего не говорил, – подчеркнуто равнодушным тоном изрек Барак. – Лишь сообщал о том, чем мы занимались и что нам удалось узнать. Если вы интересуетесь моим мнением о собственной персоне, то оно довольно благоприятное. Только это не имеет ровным счетом никакого значения. Графа занимают не наши личные качества, а достигнутые нами успехи.
И он торопливо вошел в ворота, которые на несколько мгновений подарили нам благодатную тень. Оглядевшись по сторонам, я заметил, что повсюду кипят строительные работы. Тут и там возводились новые здания хозяйственных служб и устраивались площадки для игры в теннис. Судя по ходившим в городе слухам, король намеревался превратить Уайтхолл в один из прекраснейших дворцов Европы. Мы подошли к зданию так называемой галереи Уединения, где располагались конторы лорда Кромвеля. Барак что-то сказал стоявшему у дверей стражнику, и тот пропустил нас внутрь.
Войдя, мы оказались в длинном коридоре, увешанном роскошными гобеленами. Огромные окна выходили в сад. Я знал, что король часто принимает в этом здании посетителей. Когда я увидел охраняемую стражником с алебардой фреску Гольбейна, на которой были изображены все монархи династии Тюдоров, у меня перехватило дыхание от восхищения. Теперь я сам имел возможность убедиться, что слава, ходившая об этой гигантской картине, была вполне заслуженна. Покойные родители короля – Генрих Седьмой, против которого предки леди Онор сражались у Босуорта, и его супруга Елизавета Йоркская – стояли по обеим сторонам каменных похоронных дрог. Под ними была изображена Джейн Сеймур, единственная из жен короля, чью память он чтил. Облик ее поражал своей простотой и безыскусностью. Рядом, подбоченясь, возвышался сам ныне царствующий монарх. Он был изображен в роскошной мантии, из-под которой выглядывала расшитая драгоценными камнями рубашка. Вся его широкоплечая фигура дышала мощью и величием, а взгляд, казалось, был устремлен прямо на меня. Вглядевшись в глаза Генриха Седьмого, я различил в них холодную властность и что-то еще, невыразимое словами. Возможно, то была усталость, возможно, скрытая угроза. Мысль о том, что в случае, если греческий огонь не будет найден, на мою злополучную голову обрушится не только гнев Кромвеля, но и гнев самого короля, заставила меня вздрогнуть.
– Граф ждет нас, – прошептал Барак, коснувшись моего локтя.
– Да, да, идемте. Я засмотрелся на картину.
Я поспешно зашагал вслед за Бараком, который уверенно прокладывал путь по гулким длинным коридорам. Судя по тому, с каким спокойствием и невозмутимостью двигались встречавшиеся нам придворные и чиновники в черных мантиях, короля в резиденции не было. Я бросил взгляд в раскинувшийся за окнами чудесный сад. В центре красовался фонтан, из которого, несмотря на засуху, била струя; брызги воды играли и искрились в солнечных лучах. Барак остановился у дверей, охраняемых стражником с алебардой, и сказал ему несколько слов. Нас пропустили в контору, где за письменным столом сидел Грей, по своему обыкновению погруженный в бумаги. Он встал и приветствовал нас. Как и в предыдущие посещения, я заметил, что на круглом бесстрастном лице секретаря Кромвеля мелькнуло озабоченное выражение.
– Мастер Шардлейк, надеюсь, вы принесли какие-нибудь утешительные новости. Я читал донесения Барака. В нашем распоряжении осталось совсем немного времени и…
– Все новости мы сообщим графу, – резко оборвал его Барак.
Грей метнул на него злобный взгляд и склонил голову.
– Как вам будет угодно, Барак. Я лишь хотел предупредить вас, что сегодня граф пребывает не в лучшем настроении. Сейчас у него герцог Норфолкский. Они беседуют уже целых два часа.
– Вот как? – спросил я. – Сегодня утром я видел герцога в Смитфилде. В обществе Ричарда Рича.
– Все старые друзья графа ныне плетут против него интриги, – изрек Грей, сокрушенно покачав головой.
Он бросил обеспокоенный взгляд на дверь во внутренние покои, а потом вновь повернулся ко мне.
– Судя по тому, что несколько раз до меня доносились разгневанные голоса, разговор у графа с герцогом не из приятных, – сообщил он и взволнованно прикусил губу, на мгновение напомнив мне Джозефа.
– Нам что, подождать? – спросил Барак.
– Да, да, конечно. Граф непременно хочет видеть вас сегодня.
Грей осекся, потому что дверь кабинета резко распахнулась. В приемную вышел Норфолк. Поправ все правила придворного этикета, он позволил двери с шумом захлопнуться и повернулся к нам. На длинном волчьем лице его играла косая ухмылка, не предвещавшая ничего хорошего. Я низко поклонился. – Опять вы, горбатый законник! – воскликнул Норфолк и хрипло расхохотался. – Похоже, вы решили меня преследовать. Того и гляди, вы вздумаете сниться мне по ночам.
Пронзительный взгляд герцога был полон откровенной злобы, показная учтивость, которую он проявлял перед Ричем, исчезла без следа.
– Мое почтение, пособник еретика, – саркастически изрек он. – Больше не трудитесь попадаться мне на пути, мастер Шардлейк, я и так вас отлично запомнил. Как и вас, приятель, – добавил он, поворачиваясь к Бараку. – Вас и ваше иудейское имя. Кстати, вам известно, что недавно в Лондоне разоблачили целую шайку испанских купцов, втайне исповедующих иудейскую религию? Испанский посол требует, чтобы их вернули на родину. Он, видите ли, не хочет лишать своих соотечественников драгоценной возможности присутствовать при огненной казни еретиков. Все-таки удивительно, сколько еретиков расплодилось в последнее время! – с пафосом воскликнул герцог и повернулся к Грею. – Вас я тоже запомнил, любезный. Так что всех вас в скором времени ждет благодарность.
Окинув нас зловещим взглядом, Норфолк гордо вышел, не преминув еще раз хлопнуть дверью на прощание.
– Вот старый мерзавец, – выдохнул бледный как полотно Барак.
– Важничает, словно петух на насесте, – судорожно сглотнув, пробормотал Грей. Бросив испуганный взгляд на дверь кабинета, он осторожно постучал и вошел. Через несколько мгновений он появился вновь и оповестил:
– Лорд Кромвель ожидает вас, господа.
Мы вошли в кабинет. Вряд ли стычка с Норфолком улучшила настроение лорда Кромвеля, подумал я, и сердце мое тревожно сжалось.
Стены просторного кабинета были сплошь заставлены шкафами и книжными полками, письменный стол завален бумагами. Я заметил диковинный глобус, на котором были намечены очертания Нового Света; области, где обитают чудовища, были оставлены незакрашенными. Лорд Кромвель неподвижно сидел за столом. Широкое тяжелое лицо его поразило меня своим безучастным выражением. Пока мы входили и кланялись, он не сводил с нас задумчивого взгляда.
– Рад видеть вас, Мэтью, – негромко произнес он. – Здравствуйте, Джек.
– Приветствую вас, милорд.
На лорде Кромвеле была коричневая мантия, на которой ярко горела массивная золотая цепь – знак занимаемой им высокой должности верховного секретаря. Несколько мгновений он, словно позабыв о нашем присутствии, сосредоточенно перебирал эту цепь, потом потянулся за лежавшим на столе павлиньим пером, повертел его в руках, любуясь красочными разводами, образующими подобие человеческого глаза. Казалось, лорд Кромвель был полностью поглощен собственными мыслями. Но вот он кивнул в сторону двери и произнес с едва заметной улыбкой:
– Грей сказал, герцог только что устроил здесь целое представление.
Я не нашелся, что на это ответить.
– Норфолк явился, чтобы потребовать освобождения из Тауэра епископа Сэмпсона, – продолжал Кромвель все тем же безучастным тоном. – Мне придется это сделать. Даже под угрозой пытки на дыбе нам не удалось вырвать у епископа признание в государственной измене.
Кромвель вновь уставился на радужный глаз в павлиньем пере и вдруг принялся рвать его в клочья.
– Эти паписты хитры и изворотливы, как лисы. Они так тщательно прячут все концы в воду, что мне не удается их разоблачить. В результате я не могу представить королю веские доказательства того, что партия Норфолка строит против него заговор. У меня нет ни фактов, ни признаний.
