— Девчонка? Какая ещё девчонка?
— …и всё равно я расшиб голову и свалился в лужу, а потом они ушли, а я не мог найти обратную дорогу, а уже начался комендантский час, и везде шныряли следящие шары, и приходилось от них прятаться. В конце концов мне пришлось чёрт знает сколько валяться в грязюке, сидя под мостом, пока улицу прочесывали прожекторами. А потом, когда патрульные убрались, снова искать дорогу! Несколько часов подряд! И я расшиб колено.
Ну, это, конечно, не Шекспир, однако же мне давно уже не рассказывали на сон грядущий такой великолепной истории. Я веселился от души.
— Они из Сопротивления, — продолжал тем временем Нат, глядя в огонь. — Я уверен! Они собираются продать мой диск — отдать его тем самым людям, которые устроили нападение на Парламент!
Он сжал кулаки.
— Ну почему тебя там не было! Ты был мне нужен! Я мог бы поймать их всех и заставить рассказать, кто у них главный.
— Хотелось бы напомнить, — холодно заметил я, — что я в это время выполнял задание, которое ты же мне и поручил. А что за девчонка?
— Не знаю. Я её видел всего пару секунд. Она ими командовала. Нет, я когда-нибудь её найду! Она за всё заплатит!
— А мне показалось, будто ты сказал, что она не позволила тебя убить.
— Да, но она забрала мой диск! Она воровка и предательница!
Что-то мне это всё напоминало… Тут меня вдруг посетила одна мысль.
— А откуда они вообще узнали, что у тебя есть это зеркало? Ты им его показал?
— Нет, конечно. Ты что, меня за дурака держишь?
— Это к делу не относится. Ты точно уверен, что не доставал его, когда лез в карман за мелочью?
— Уверен. Газетчик просто знал это, и всё. Как будто он сам — джинн или бес.
— Любопытно…
Всё это до боли напоминало свору, которая набросилась на меня в ту ночь, когда я украл Амулет Самарканда. Той девчонке с её приятелями тоже не нужно было видеть Амулет, чтобы знать, что он у меня. А потом они отыскали меня под моими чарами Маскировки. Полезные способности… и ими, судя по всему, привыкли пользоваться. Если этот молодняк и вправду принадлежит к Сопротивлению, похоже, движение против волшебников куда разветвленнее — и куда серьёзнее, чем я предполагал. Да, на Лондон надвигаются перемены…
Я не стал делиться этими мыслями с мальчишкой. В конце концов, он мой враг. И я вовсе не рвался предостерегать волшебников.
— Может, ты пожелаешь на время отвлечься от своих злоключений и выслушать мой доклад? — поинтересовался я.
Мальчишка заворчал.
— Ты нашёл Хедлхэм-Холл?
— Нашел. И если ты пожелаешь, я смогу доставить тебя туда. Вдоль Темзы на юг идёт железнодорожная ветка, в ту сторону. Но сперва я тебе расскажу, какую линию обороны возвел Лавлейс вокруг дома своей подружки. Весьма внушительную, надо признать. С воздуха окрестности патрулируются фолиотами, а на земле — в произвольных местах — время от времени материализуются сущности посерьёзнее. Над самим поместьем установлено минимум два защитных купола. Они также меняют расположение. Я не смог пробраться внутрь. А с мертвым грузом на буксире — с тобой, скажем, — это будет ещё труднее.
Мальчишка на подначку не повелся. Слишком устал.
— И тем не менее, — продолжал я, — я чувствую, что они что-то прячут в поместье. Защиту возвели заблаговременно, за два дня до начала конференции — а это требует колоссального расхода сил. А значит, назревает грандиозная пакость.
— Долго ли туда добираться?
— Если ехать утренним поездом, то можно успеть к вечеру. Там довольно долго нужно идти пешком. Но нам придётся выходить прямо сейчас.
— Хорошо.
И он начал подниматься на ноги; во все стороны полетели брызги. В ботинках у него зачавкало.
— Ты уверен, что нам непременно нужно действовать в соответствии с этим планом? — поинтересовался я. — Я могу вместо этого отвести тебя в доки. На кораблях часто нужны юнги. Жизнь тяжелая, но увлекательная. Представь себе — дышать соленым воздухом…
Мальчишка не ответил. Он уже вышел. Я вздохнул, погасил огонь и последовал за ним.
Выбранный мною маршрут пролегал по пустырю, протянувшемуся узкой полосой на юго-восток, между фабриками и пакгаузами, вдоль притока Темзы.
Речушка была воробью по колено, но она вилась по своей миниатюрной пойме, образуя настоящий лабиринт — холмы, болота и озерца, — и весь остаток ночи ушёл у нас на то, чтобы преодолеть этот отрезок пути. Обувь наша увязала в грязи, осока резала руки и ноги, над головами со звоном вились насекомые. А мальчишка скулил, почти не переставая. После того как он напоролся на Сопротивление, он пребывал в прескверном расположении духа.
— Мне хуже, чем тебе! — не выдержав, огрызнулся я, когда он особенно разнылся. — Я мог бы перелететь это всё за пять минут, а вместо этого составляю тебе компанию. Ползать в грязи — это твоя привилегия по праву рождения, человек, а вовсе не моя.
— Я не вижу, куда ступаю, — сказал он. — Сделай какой-нибудь свет. Ты же можешь!
— Могу — особенно если тебе не терпится привлечь внимание какого-нибудь джинна, ведущего ночной образ жизни. За улицами следят вовсю — ты сам имел случай в этом убедиться. И не забывай, что Лавлейс тоже может до сих пор продолжать искать нас. Я выбрал этот путь именно потому, что он такой тёмный и паршивый.
Не похоже было, чтобы это объяснение его утешило. Впрочем, ныть он стал поменьше[85].
Мы, спотыкаясь, шли вперёд. А я, пустив в ход свою безукоризненную логику, обдумывал ситуацию. С того момента, как мальчишка впервые вызвал меня, прошло шесть дней. Шесть дней я чувствую себя всё хуже и хуже. А конца пока что не видать.
Этот мальчишка. Какое место он займёт в моём списке самых паршивых людей всех времен и народов? Нет, он не худший из хозяев, которых мне приходилось терпеть[86], но он представляет собою весьма специфическую проблему. Все здравомыслящие волшебники, знающие толк в разумной жестокости, понимают, когда следует драться, а когда — бежать. Они сравнительно редко рискуют собою (и своими слугами). А вот мальчишка не имел о благоразумии ни малейшего представления. Он раздавлен несчастьем, которое сам же на себя по глупости и навлек, а теперь стремится вцепиться в противника, словно раненая змея. Каковы бы ни были его изначальные счеты с Лавлейсом, прежнюю осторожность и благоразумие сменило отчаяние, питаемое горем. Он шёл навстречу своей смерти. И скатертью дорога! Да вот только он и меня с собой норовил утянуть. Я не знал, что с этим поделать. Я был прикован к своему хозяину. И мне оставалось лишь одно: сделать всё, что в моих силах, чтобы он выжил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
