— Потом пришла моя очередь. Я стал активно нападать на других, чтобы привлечь к себе внимание — я обвинил Нила в убийстве Петры, я сразу сказал, что это убийство, а не несчастный случай. Я внушил эту мысль в отношении к Нилу. И потом эта уверенность легко перешла на меня. Особенно после просмотра записей с камер. Я играл роль невиновного как только мог, но старался не переборщить, чтобы меня все-таки выкинули со станции. Я хорошо изучил оставшихся в живых. Никто не смог бы убить меня. Не тот характер. Даже Ламберт, несмотря на свою брутальность, не смог бы это сделать. Катрина бы смогла, у нее было своеобразное чувство справедливости, но Ламберт не позволил ей это сделать. И тогда меня изгнали. Глупцы. Они не знали, что я уже давно перенастроил управление станцией под себя. Дэвид был слеп. Он не видел ничего. Он не знал, что я настроил камеры для записи и, фактически, сам состряпал компромат на себя. И мне не составило труда незаметно открыть шлюз и вернуться на станцию. Моя смерть развязала мне руки. Я был свободен в передвижении по всей станции и совершении убийств.
— Нил. Подстроить несчастный случай с ним было даже проще, чем с Роджером. Особенно, когда жертва не ожидает тебя увидеть. Нужно было всего лишь обеспечить диверсию в определенных местах, заманив тем самым нужного человека в нужное место и напугать его. И вот он уже труп. Вернее, человек был случайным. Я не мог предполагать, что именно он пойдет к тому коробу. Впрочем, это не важно. Умер бы кто-то другой — у меня был план работы и с другим составом выживших.
— Дэвид. Он был недалекого ума. Даром, что администратор станции. Неудивительно, что он сошел с ума. Выхватить его одного и подстроить несчастный случай, который указывал бы и на Ламберта, и на Катрину, было делом нехитрым. Я стоял за их спинами, когда отголоски разума в последний раз посетили угасающий мозг Дэвида. И его последние слова настроили их друг против друга, упростив, тем самым, мою задачу.
— Ламберт. Он думал, что убийца — Катрина. И что кроме нее на станции никого нет. Я заманил его в атриум и заблокировал единственный оставшийся выход заранее позаимствованным роботом. Я свел их вместе. А дальше мне оставалось только наблюдать за схваткой. Один из них должен был умереть, и так получилось, что им оказался Ламберт. Мучительная смерть, но он заслужил ее. Слишком много существ он эксплуатировал. Но если бы он победил, я бы медленно его убил. Можно считать, что ему повезло.
— Катрина. Моя любимица. Я предполагал, что она продержится до конца. Такие умирают последними. Да что там говорить, я и сам этому способствовал. Она ближе всего к идеалу. Хрупкая, и вместе с тем прочная. Полная идеалов. Поэтому мне не пришлось ничего делать. Она все сделала сама. Она осознала всю тяжесть преступлений, совершенных во имя выживания. Я просто помог ей сделать правильный выбор быстрее.
— И прежде, чем я сам совершу правильный выбор, я должен рассказать, зачем.
— Я был во второй экспедиции на Белой планете. Известная история — аборигены захватили первых исследователей, и правительство отправило нас для вызволения пленников. Это было пятнадцать лет назад. Я был молодым и наивным. Я считал, что вся вселенная принадлежит нам. Что перед человечеством никто не может ставить преграды. Особенно примитивные племена. А если кто-то и осмелится поставить преграду — мы сметем ее и даже не заметим. Как я был слеп тогда. Я участвовал в первой боевой высадке в составе третьего особого отделения полковника Греймса. Именно там у меня появился шрам на лице. Командование решило не вступать в переговоры, а сразу провести операцию по спасению заложников. И мы провели. Как умели. Вырезали целое поселение. Женщины, дети, старики… или кто там у них. Это были мирные существа. Тогда я совершил убийство, о котором пожалел. Я убил двух аборигенов в их доме и уже собирался уходить, как заметил кого-то затаившегося. Это было небольшое живое существо, похожее на убитых. Я понял, что это их детеныш. Он смотрел на своих родителей и не понимал, что они больше не будут вместе. Тогда во мне что-то сломалось. Я застыл, глядя на ребенка, не в силах простить свои действия. Капрал Хопкинс увидел это, накричал на меня и ударил по лицу. Он сказал, что я слизняк, а потом убил ребенка. А я… — Джон, а вернее Лектор, нервно сглотнул, вспомнив неприятный момент в своей жизни. — Я должен был остановить капрала, должен был убить его, защитить ребенка, но не смог. Я сложил оружие, я перестал выполнять приказы. Я попал под трибунал. Но навсегда запомнил тот взгляд. Взгляд живого существа, у которого отняли жизнь. А потом мы узнали, что первые исследователи не были захвачены. Их пригласили в гости. Аборигены были безвредны, а мы были агрессорами. Меня реабилитировали, а в командовании были сделаны выводы. Тогда и была запущена программа контактов «Червь». Она предполагала более аккуратное взаимодействие с нечеловеческой жизнью. Но я уже тогда понял, что даже такая программа была неправильной. Человечество не должно было вмешиваться в чужую жизнь. Мы не должны были возомнить себя богами. Именно тогда я познакомился с организацией «Свобода от человечества». К тому времени я уже начал прозревать, но они открыли мне глаза на такие вещи, о которых я даже и не догадывался. Человеческая тирания простиралась не только на инопланетную разумную жизнь, но и на все остальное. И на неразумную жизнь на Земле и других планетах, и на разум, или наметки разума в естественных и искусственных проявлениях. Тот же Ламберт управлял роботами, подавляя их сознание, эксплуатируя их, разрушая и создавая для собственных нужд. Как и все человечество, которое несет боль и страдание всему, к чему прикасается. Эта станция находится на передовой человеческой экспансии. Она — квинтэссенция всего плохого, что человек может принести на другую планету. Эта станция изучает жизнь, чтобы поработить ее. Я не могу позволить свершиться этому. Считайте мои деяния предупреждением. Нечего лезть в чужую жизнь. Но в этом вся суть человека. Он всегда подминает природу под себя. Пока жив человек, никто не может чувствовать себя в безопасности. Века колонизаций вскрыли сущность человека. Он прилетал на планеты и выдаивал их досуха, а оставшийся сухой кусок разбирал на полезные минералы и металлы. Попадавшуюся жизнь он эксплуатировал, измерял, уничтожал, как будто кто-то дал ему это право. Как будто он единственный хозяин вселенной, не создавший ее, но имеющий право уничтожить. Никто так не преуспел в уничтожении вселенной, как человек. Человечество — это раковая опухоль на теле вселенной. И если опухоль не вырезать, то она убьет вселенную. И себя вместе с ней. Поэтому в интересах человечества ограничить себя, вырезать. Иного пути нет. И Катрина осознала, пусть и не без моей помощи, что человек не приносит в этот мир ничего хорошего. Что вся его жизнь — это череда страданий других. Она сделала нужный выбор. За других этот выбор сделал я. Осталось остальным присоединиться к единственно верному выходу из сложившейся ситуации. Спаси вселенную — уничтожь человечество. И я подам пример всем. Человек может побороть свою природу. Может спасти вселенную. И я докажу это. Я больше никому не причиню вреда. И помни, человек. Самая большая проблема во вселенной — это ты.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Лектор подошел к видеокамере, убедился, что запись еще идет, надел скафандр и вышел из атриума. Через некоторое время он вновь оказался перед камерой, но снаружи станции. Его было хорошо видно сквозь прозрачный купол атриума. Он недолго постоял перед видеокамерой, повернулся к ней спиной и пошел прочь от станции, навстречу вселенной, которую он спасал. Навстречу смерти от удушения. Это произойдет быстро. Он выпустил почти весь воздух из скафандра. А вселенная безразлично взирала на маленькую станцию, расположившуюся на одном из триллионов спутников, бороздящих космическое пространство, и даже не обратила внимания на бушевавшие здесь страсти. И только проигрываемая вновь и вновь запись раздавала эхом последние слова человека:
— Помни. Самая большая проблема во вселенной — это ты.
