— Мне вот еще что непонятно. Мой незапланированный выход почти случился, когда человек на станции хотел убить меня. Запланированный выход случился, когда искусственный интеллект убил меня. Но было еще одно убийство. Меня убили, когда я был на Земле. Почему я не покинул симуляцию?
— Потому что смерть не всегда означает конец симуляции. Мозг, в зависимости от установок, может интерпретировать это по-разному — перерождение, воскресение, реинкарнация и черт его знает что еще.
— Все ли видят то же будущее, что и я?
— Нет, каждый доброволец видит свой вариант будущего. Начальные данные немного отличаются у всех. Все, что Вы видели, слышали, читали, все, что отложилось в мозгу, все впечатления накладывают отпечаток на симуляции. У каждого свой набор впечатлений и воспоминаний. Одинакова только общая история человечества, записываемая в мозг. В том-то и ценность — это вносит реализм. А будущее, которое видит каждый — это статистическая величина.
— Ну в моем случае будущее выглядит не очень радужно — оно слишком сильно отличается от нынешнего состояния в плохую сторону. В моем представлении получилась какая-то антиутопия. И мне теперь понятна моя страсть к исследованию прошлого. Там, в будущем Земли, я постоянно искал книги о прошлом, свидетельства о том, почему так все произошло. Но нельзя ли отправить меня в следующий раз не в такое далекое будущее, а поближе, когда произошел переход к антиутопии?
— Нет. Это, все-таки, антиутопия, а не постапокалипсис, хотя и такие варианты есть. Для антиутопии все гораздо сложнее. Социум, государство меняются незаметно. В этом-то и есть основная проблема — нельзя точно указать момент, когда что-то пошло не так, нет четкой границы до и после, все происходит постепенно, маленькими шажками, каждый из которых не несет видимой угрозы, но все вместе ведут человечество к пропасти. Поэтому единственный вариант — издалека в будущем смотреть назад, чтобы увидеть, что привело к такому печальному результату. А с помощью нашей лаборатории, меняя начальные данные, можно понять, какие изменения полезны, а какие вредны.
— Спасибо, профессор, Вы ответили на все мои вопросы. Что мне теперь делать?
— Теперь Вы можете пойти в свою комнату. Просто следуйте за зеленой линией на полу. Память об этом месте скоро вернется. И постарайтесь не забыть то, что видели в симуляции. Через денек проведем восстановительные записи. А пока отдыхайте, набирайтесь сил.
Андрей встал и пошел к выходу из комнаты. Схватившись за ручку двери, он остановился в задумчивости и обратился к профессору:
— Скажите, Валентин Михайлович, как много людей видят в будущем антиутопию?
— У восьмидесяти процентов добровольцев такие печальные видения.
— Значит, у человечества нет шансов?
— Я бы не был столь пессимистичным. Все-таки у двадцати процентов вполне радужные предсказания. А это не так уж и мало. Да даже, если бы у одного добровольца была позитивная симуляция, у человечества были бы шансы. И потом, для этого мы и работаем — чтобы та антиутопия, что Вы видели, была последней, с которой сталкивается человечество.
Андрей вышел в коридор и пошел по зеленой линии в свою комнату. Оказавшись в ней, он оглядел нехитрый антураж — простая, но удобная кровать, душевая кабина, стол с персональным компьютером, книжная полка с классической английской литературой. На стене висели картины Шишкина «Лесные дали» и Айвазовского «Девятый вал». Окно выходило в маленький уютный дворик, расположившийся в тени зеленых раскидистых крон. Наконец Андрей остался наедине с собой.
— И все-таки мне не очень понятно, где реальность, а где вымысел. Я столько раз оказывался не там, где думал, что не уверен в реальности нынешнего положения. Может быть, я опять нахожусь в симуляции?
— Может быть. А может все намного проще. Может, ты просто читаешь книгу?
