— Да нет. Думаю, это все пустые хлопоты.
— Ну, доброго вам здоровья.
— Спасибо.
Кисляков все же несколько потерял вальяжность и бодрый вид. На нем по большому счету замыкалась сейчас идеология государства. Он разжевывал и доводил до аудитории политику «партии и правительства». И уж они-то его не подставят. Вся мощь государства станет его защитой.
…Зверев нервничал. Он стоял возле двери, ведущей в квартиру Кислякова, уже сорок минут. Скоро перестанет действовать защитное поле, делавшее его невидимым. А хозяин квартиры запаздывал. График его, распорядок дня, отрабатывался уже месяц. Сразу после программы Кисляков садился в служебный автомобиль и отправлялся домой. Там, видимо, напивался, потому что утром выходил со всеми признаками похмельного синдрома. Охрана прихватила под контроль подъезд, чердак, лестничную клетку. Дом Кислякова был особенным. Вводить охрану внутрь было совершенно не нужно. Камеры контролировали все пространство на лестницах. Но по паническому приказу начальства людей все же расставили.
Оператор на пульте видел, как подошел к двери Кисляков, как искал ключи в кармане, в квартире сейчас никого не было, как открывал дверь. Потом дверь закрылась. Минут через пять открылась опять, но из квартиры никто не вышел. По крайней мере так ему казалось. Дверь так же совершенно самостоятельно захлопнулась. Выполняя установку на отслеживание всего необычного, оператор позвонил Кислякову. Трубку не взял никто. Решив, что тот принимает ванну, повторил звонок немного погодя с тем же результатом…
Когда контрольным ключом открыли дверь квартиры звезды эфира, то увидели, что звезда эта лежит в коридоре, сжавшись калачиком, натянув на голову пиджак, как будто желая согреться. Признаков жизни уже не наблюдалось. Причина смерти осталась невыясненной…
Зверев покинул подъезд, дважды чуть не столкнувшись со встречными. Он старался не делать резких движений, дабы не создавать движения воздуха, и это несколько мешало его передвижению.
«Жигули» Хохрякова стояли в условленном месте. Там, на заднем сиденье, лежала одежда Зверева.
— Ты, Юрий Иванович, не одевайся, пока не проявишься. Мне это видеть тяжело. Никак не привыкну.
— Не можешь — не смотри. А мне холодно…
Машина медленно двигалась по направлению к Садовому кольцу. Зверев согревался еще долго. Этот холод был неземного свойства.