Леонид Могилев
Тройное дно
Поганый остров
Рассказ бывшего рыбинспектора
…Когда идет сиг, Фомин по три дня в озере болтается. От Кексгольма до Тулоксы весь его угол, считай, треть озера, а то и половина, поскольку тут главный промысел. По весне, по последнему льду, выползают браконьеры. Раньше и им рыбы хватало. Все вокруг народное, все вокруг мое. Теперь дай Бог рыбхоз на плаву продержать. Дома, понятное дело, у всех в погребах бочка-другая, но одной рыбой сыт не будешь. И меньше ее стало, значительно. Прошли мы точку возврата. Я тут статью читал в газетке ленинградской. Жили в озере раньше осетры, и в Неву входили. Возле Петропавловки брали пудовых. Все правильно. Я это еще в Калининграде, в институте слышал, на лекциях…
Они и теперь тут есть. Глубоко. В ямах. Царь-рыбы. Мы как-то с Сашкой Нефедовым взяли одного, килограмм в десять, посмотрели друг на друга и… выпустили. Последние из могикан. А такое раз в жизни случается. Могли бы прославиться, а уж капусты бы взяли за него немерено.
Фомин, понятное дело, не один. Одному такую работу не осилить. Но денег на рыбоохранные мероприятия нет вообще. Он зарплату свою скудную по полгода ждет. Так что с ним Векшин и четверо практикантов. Пацаны меняются каждый год, их каждый раз учить нужно, так как люди они в основном случайные, озера не знают. И хорошо, что хоть таких шлют.
Две пеллы у него в работе и казанка на отстое, в Видлице.
Раньше браконьер был умный и совестливый. Ловил в меру, снасть рыбхозовскую не портил. Теперь мужики плачут. Сеть поднять эти суки и выбрать не в силах, лебедка нужна, так они ее режут. Это понятное дело, когда уже ноги делать с озера. А если повезет, то можно и с одного раза план воровской взять. Машина где-то на берегу, дороги боковые известны. В прошлом году жестоко били сучков. Поймали ночью на сетях, сначала макали с лодки, потом отвезли на берег и били. Но вся беда в том, что теперь на озеро пришел бомж. За зиму они иссохнут по подвалам, и те, что понимают в этом деле, тянутся на озеро. Весной и удочкой можно прокормиться, солнышко, строй шалаш или палатку, если есть, и оживай. Бригада примерно человек в десять выходит на сига. Четверо остаются ближе к Питеру. От Петрокрепости их гонят. А по восточному берегу все ништяк. Шестеро идут в наш угол. Из хлама делают полторы лодки, плотики какие-то, есть у них и старые знакомства в Карелии. Можно и мотор получить в прокат, и подельника из местных. Не все же они отпетые. Короче, такова диспозиция. Цивилизованных браконьеров Достаточное количество, потом те, что чуть пониже человека по своему развитию, и совсем дикие. Эти уже не люди…
Пропал Фомин уже под июнь, вместе с Карповым Васькой, практикантом. Негласное правило было такое. Двое суток им по озеру носиться, а бензин у них припрятан по маршруту, на островах, еще сутки можно ждать. Еще через двенадцать часов отправляться в поиск.
Искали я с Моховым Петручио, еще одним молодцом, кандидатом в специалисты, — на одной лодке и два мужика с рыбхоза на другой. Петька мужик основательный. Хотя и балаганит, за что его Петручио и прозвали, а дело знает. В этот рейс он и должен был с Фоминым Колькой идти. Но приболел. Застудился.
Утром, еще затемно, погрузились мы с Петручио в казанку, канистры поставили, взяли еды на два дня, спирта, карабин и топор. Дело обычное. Рыбхозовские из Сальми пошли прямо на Валаам, а оттуда на Путсари, а мы южнее. На Валааме и договорились встретиться к ночи у Бегунова.
Дни стояли ясные, никаких бурь и волнений. Так что тут Фомину ничего не грозило. Его видели на Воссинансари, сразу после начала последней ходки. И парень с ним в лодке посиживал. Они движок делали. Говорят, в топляк винтом въехали, значит, пацан на руле сидел. Пришлось, значит, шпонку менять. Дело нехитрое и быстрое. Видел их толстый мужик из Назии. Он туда каждую весну в отпуск приезжает. В наш угол редко забирается и ловит плотву с окунем на удочки. Ему бы лучше на Зеленцах мотаться, нет, полюбил здесь ловить. Хорошую рыбу он потом покупает недорого. Вреда от него никакого, инспекторов и мужиков наших знает по именам. Ошибиться не мог. Значит, от него они отправились на север. Зачем — непонятно. Ну, отправились, и ладно. До вечера мы честно «отбомбили» свою зону, никого не нашли, спугнули браконьеров ближе к западу, и, поскольку оставался бензин и время было до темноты, решили въехать в тот угол, что проверяли рыбхозовские. И не зря.
Петька держал на Путсари. Дно тут мелкое, мы над грядой шли. Солнышко повисло, заходить задумало, и поверхность озера очень хорошо видна была, мельчайшая волнишка. А на самой вершине гряды, там, где всего-то метр или меньше, — пятно голубое под водой. Там мель. Я пересел на руль и аккуратно, сбоку подплыл. Потом мы на веслах подгребли. Точно. Фоминская пелла, номер шестьдесят семь, цифры отчетливо видны сквозь прозрачную воду, движок на месте, борт пробит. Никаких признаков фоминских и Колькиных. Видно, проломили чем-то борт. До мели догребли. Отсюда до ближайшего островка пятьсот метров. Кроме как к нему, им податься некуда. Вначале по пояс, потом по грудь и метров семьдесят плыть. А вода-то холодненькая…
Фомин пловец изрядный. Колька говорил, что умеет, значит, можно надеяться. Взял я бинокль, на островок смотрю. И точно. Дым. Там они! Я биноклем еще повел вокруг. Где же здесь топляк и откуда он взялся? Дыра в пелле изрядная. Нашел топляк метрах в ста. Торчит из воды кривой обрубок, черный. Решил я прежде до него добраться, чтобы посмотреть, что это за «крокодилы» в озере. Занятие полезное. Петька греб помалу, я движок не включал, пока с гряды не сошли. Только и топляк дрейфовал от нас, и весьма изрядно. А ветра-то не было! Я снова взял бинокль. Обрубок этот стал поворачиваться, и я глазам своим не поверил: блик солнечный, как от оптики. Я стал дергать шнур, движок, как на грех, не заводился, наконец получилось, и уже метрах в двухстах всплыло то, что было не чем иным, как перископом…
Мало ли какая у нас теперь военно-политическая доктрина. Может быть, мы Карелию к сдаче или продаже готовим, а тем временем в озеро подводные лодки спустили. Только нужно было нам с Петькой делать отсюда ноги. Мы взяли курс на островок, где нашли полузамерзших наших товарищей.
По рассказу Фомина, борт они пропороли неведомо обо что еще в сумерках. Плавсредств потоплено в озере несметно и в войну, и в другие времена. Еще с Петра Великого тут бились со шведами, в блокаду чего творилось. Кстати, и подлодки были с нашей стороны точно, а у финнов итальянские торпедные катера. А на маяках и островах? Еще толком ничего не описано. А время ушло. Так и не помянут многих. Есть и самолеты на дне.
У меня сразу сомнения возникли. Там, где Фомин пропорол борт, никаких суденышек-то и не было. Тем более, возле гряды. Я его спрашиваю: «Что, ладожское чудовище завелось?» — «Какое, к черту, чудовище, — отвечает, — врезались во что-то». Ну врезались и врезались. Дали мы им спирта, хлеба, тушенки, покурить. А дело уже к ночи. Фомин торопит идти на Валаам. Ночи-то белые. Я прикинул, что в темные часы, хотя и коротки они, все же придется на воде быть, а после перископа этого, про который и Петручио не ведал, думая, что это топляк, не хотелось мне ночью на воде быть. Мы лодку на берег вытащили, «утопленников» наших в брезент завернули, а сами у костерка продремали. Часов в пять вышли на Валаам. Я все головой вертел, ожидая перископ увидеть, но на этот раз все обошлось. А подводную лодку я все же увидел после. У Поганого острова. Это там, в шхерах, где Лаврентий Павлович Берия радиоактивные отходы схоронил. Заикнулись было в газетках, да смолкли. Как бы и цензуры нет, а лишнего не вякнешь.
Про этот остров местные все знают. В войну там бункеры финские были и еще многое другое. Потом лаборатория военная. Тайная стройка, как положено. Проплыть туда затруднительно. С точки зрения обороны идеальное место. После войны уже никого туда не пускали. Пост стоял. Пацаны плавали. Там протока одна, и сетью за ночь можно центнера два взять. Небольшой сеткой. Метров двадцать. И рыба обалденная. Только там радиация. Полковник один нам объяснял по «сокровенному делу». Объяснил все про счетчик Гейгера, про более точный военный прибор. Фон очень большой. Рыбу там все же ловили, но потом болели. И пошло от семьи к семье: на остров тот не плавать и к нему не приближаться. Он так стоит, такая там роза ветров и микроклимат, что течение вялое. Так что зараза эта не расплывается, а потихоньку втравливается в камни, в мох, в воздух. Потом приезжали «зеленые», осмотрели, обмерили, но что-то быстро их оттуда сдуло — и все. Тишина.
Я в шхерах блукал один, без напарника. К острову этому, у него даже и названия не было, здесь таких тыща, вышел случайно, а когда понял, где я, и сообразил, как и куда уходить, увидел подводную лодку. Она стояла около берега, на отмели. Небольшая, выкрашенная в голубой цвет, с желтой полосой по борту. Видно, не бросовая, не ржа. Такую я видел в книгах. Малютка. Метров двенадцать длиной. А потом и команда нашлась. На берегу стояло двое в форменках советских, на меня кивали. Потом один как бы в рацию стал говорить. Я испытывать судьбу не стал, развернулся, движок с первого «дерга» взял и пошел. Повороты и фарватер вспоминал уже, как какой-то механизм. Вышел на чистую воду и только тогда увидал, что катерок за мной выходит. Мне показалось, что и его я никогда здесь не видел. Однако догонять меня не стали. Сами виноваты. Неосторожно они подставились. А может, это и не военные вовсе, а ученые. Только я решил молчать. Нынче времена невеселые. Хуже, чем при ГПУ. Был человек — и нет человека. Ни суда, ни следствия. Только дело открыто, дело подвешено, дело закрыто за отсутствием улик. Потом сочтут за естественную убыль населения.
