– Получилось, почтенный! – торжествующе просипел Адорн, потрясая бумагой перед носом Аффисидаха. После памятного угощения финиками Адорн сохранил-таки жизнь, но утратил три четверти своего командирского голоса.
Но Аффисидах не слышал его. Невидимая и неслышная, не чувствуемая никем, кроме его брата-близнеца и его самого, первая стрела вошла ему в плечо. А вторая – в живот. Третья, разумеется, войдет в голову.
– В каюту меня, быстро! – захрипел Аффисидах, корчась на раскаленных жарким солнцем железных листах палубного настила. – Немедленно! И чтобы ни одна свинья… до утра…
Он чувствовал, что сможет сохранять обличье Аффисидаха совсем недолго. Еще несколько коротких колоколов.
x 9 x
Это была именно та комната, которую Эгин искал здесь, в башне. Но, как оказалось, искал не он один.
Узкий кабинет, длиной не менее двадцати шагов. Это уже затем Эгин разглядел, что по стенам развешаны какие-то похотливые южные гравюры с пастушками, козочками и солдатиками, спаривающимися то вместе, то поврозь. Разглядел и позволил себе какое-то довольно чопорное замечание о погрязшем в безвкусице и разврате Юге, которому не ведомы благие Уложения Браслета и Жезла. И что на стене подле кресла, оказывается, висит довольно пристойная карта Восточной Сармонтазары, где зеленой тушью на варанской столице поставлен один любопытный магический знак – «знак долгой смерти».
Это все было потом. А в тот момент, когда Эгин, влекомый течением Раздавленного Времени, ворвался в кабинет, он видел только одно – у распахнутого во двор окна, натянув тугой лук, стоит, прицеливаясь, молодой человек. Его волосы – черные, слегка вьющиеся – собраны в пучок на затылке, его одежда грязна, а лицо бледно. Вся его фигура кажется неколебимой. Исполненной внутренней мощи. Его лицо безмятежно, хотя в уголках губ залегли две едва заметных складки – приметы затаенной ненависти. Его лицо, повернутое вполоборота к двери, кажется усталым, а ноздри скульптурно правильного носа едва подрагивают. Его тонкие длинные пальцы сжимают лук уверенно и изящно. Его тело напряжено и в то же время спокойно. «Ничего не скажешь, юноша воистину небесной красоты», – подумал Эгин, но это было уже гораздо, гораздо позже.
А тогда было совсем иначе. Он сразу узнал Лагху. Это был он и, если хорошо подумать, никем больше этот загадочный стрелок быть и не мог. Ибо только гнорру по силам одурачить аррума и его Взор. Но это ничего не меняло.
У Эгина было несколько вариантов. Закричать, например: «Гиазир гнорр, будьте любезны остановиться!». Или даже без «гиазир гнорр», просто крикнуть «остановитесь!». А затем объяснить все как оно есть, вразумить, настоять и прочее. Но такие действия были почти полностью равносильны полному их отсутствию. Потому что гнорр из тех людей, кто вначале выпускает стрелу в своего заклятого врага, а затем выслушивает, что по этому поводу думают его подчиненные.
В самом деле, говорить что-либо, взывать к чему-либо, умолять или увещевать гнорра было бесполезно. Нужно было действовать, ибо теперь только едва различимые мгновения отделяли Эгина от того момента, когда щелкнет тетива и Авелир в обличье Куха отправится туда, откуда по своей воле возвращаются только Отраженные. Да и то – возвращаются отнюдь не теми и не туда, куда им хотелось бы.
Эгин вихрем вырвался на середину кабинета. Спустя кратчайший миг он в три огромных кошачьих прыжка подскочил к Лагхе и повис у него на плечах, всей своей тяжестью отвращая гнорра, лук и его стрелу от роковой линии, которая соединяла окошко кабинета и двор, где корчился среди куч конского навоза Авелир.
Но тетива все-таки взвизгнула. А стрела, со свистом рассекая воздух, все-таки выпорхнула. Но лет ее уже не был опасен Авелиру, ибо полетела она прямиком в небеса. Лагха выронил лук и потерял равновесие. А в следующий миг он и Эгин уже катались, обнявшись смертельным объятием, по полу кабинета, который был выстлан, по местной моде, разноцветными циновками. Эгин понимал, что его единственное преимущество в этой схватке по-прежнему в Раздавленном Времени. И что если гнорру удастся воспользоваться той же магией, ему не сносить головы, ибо силы их по-прежнему неравны. А для того, чтобы Лагха Коалара не успел прошептать заклинание (а о стрелах речь, к счастью, уже не шла) Эгин пошел на старый, как мир, маневр. Как следует подмяв гнорра под себя, он с чувством обрушил на его белоснежную правильную скулу свой увесистый аррумский кулак. А затем и другой. Один раз – убийце Авелира, другой раз – мужу Овель исс Тамай. Лагха закрыл глаза и простонал что-то невнятное (он едва ли успел сообразить, что стал жертвой человека, которому подвластно Раздавленное Время и для него все произошедшее уложилось в одну или самое большее две секунды, исполненные неприятных и непонятных событий). Эгин схватил Лагху за ворот и решительно притянул к себе, как вдруг его словно бы осенило. Волны страха прокатились вдоль его позвоночника, во рту пересохло, а сила, казалось, покинула его руки навсегда. А причиной этому была одна простая мысль, на всем скаку промчавшаяся сквозь неровный строй мыслей Эгина, аррума Опоры Вещей.
«Только что я набил рожу самому гнорру Свода Равновесия», – вот о чем подумал Эгин и глаза его стали велики, как не преминули бы заметить горцы, словно кедровые шишки. И в этот момент Раздавленное Время выплюнуло его прочь, в лоно дурно устроенного, но единственного мира людей.
x 10 x
– Эгин, твою мать! – прошипел Лагха. – Ты кому служишь, сучье вымя!?
– Это не Ибалар, это Авелир, – твердо и тупо, словно бы говорящая раковина, сказал Эгин, по-прежнему сидя на гнорре верхом.
Но Лагха, похоже, не услышал. Или не захотел услышать.
– Ты что сделал, недоношенный!? – в качестве отрезвляющей меры Лагха с душой съездил ему в челюсть и Эгин, который всегда отличался чувствительностью к дурному обращению, был вынужден слезть с гнорра.
– Это не Ибалар, это Авелир, – повторил Эгин с той же интонацией.
Повисла пауза. Эгин утирал раскровяненную губу, а Лагха, похоже, пытался понять о чем же, собственно, говорит этот молодой, но такой нахальный аррум. А когда осознал – для Эгина настал час трубить победу, ибо теперь была очередь Лагхи хмурить брови и говорить многозначительное и недоуменное «да-а-а».
– Откуда тебе известно об Ибаларе? – наконец строго спросил Лагха.
– Его брат-близнец по имени Авелир, принявший сейчас обличье горца-охотника, был столь любезен посвятить меня в некоторые подробности. Причем, если мы не поспешим и не поможем Авелиру, которого вы изволили ранить, смею вас уверить, он не сможет посвятить в них более никого, – отчеканил Эгин.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
