Он опять остановился, как бы выжидая.
Надо было что-нибудь ответить, и Ольга тихо произнесла:
— Благодарю вас.
Майор стоял в ожидании, и Ольга растерялась, сердце ее тревожно забилось. Надо пригласить его в комнату, — нельзя же стоять в передней. Но Ольга не могла шевельнуть губами, слова не могла выговорить: они жили теперь все в одной комнате, там было не убрано, там лежала больная мать, да и не хотела Ольга приглашать к себе в комнату врага. Пусть заходит сам, — у него неограниченные права завоевателя и насильника.
Но майор все ждал, и Ольга пересилила себя.
— Благодарю вас, господин майор, — сказала Ольга, — вы очень любезны. Мне следовало бы пригласить нас в комнату, но мы, простите, живем тесно, у нас постой, мама лежит, она тяжело больна, и дети уже спят.
Это была слишком длинная речь, — Ольга едва не захлебнулась, пока договорила, — но у нее хватило самообладания, и голос ее до конца был ровен и спокоен.
— О! — сказал майор и еще раз вежливо поклонился. — Ни в коем случае не надо беспокоить вашу матушку и ваших детей. Как здоровье вашей уважаемой матушки?
— Ей худо.
— Не прислать ли к ней врача?
— Нет, спасибо. Врач у нее был. Врач бывает постоянно.
— Может, вам, фрау Ольга, негде достать для матушки лекарства?
— Спасибо, — сказала Ольга, — у меня есть все.
Это была неправда, уже давно Ольга не могла достать для матери понтапон, единственное средство, успокаивавшее страшные боли; но даже в этом случае она не могла воспользоваться услугами офицера гитлеровской армии.
Майор подождал минутку, не скажет ли Ольга еще чего-нибудь, он ждал, вежливо склонившись, но Ольга молчала. Они стояли друг против друга в полумраке передней, это было неудобно, но Ольга ничего не могла поделать. Пахол, стоя навытяжку, замер у порога. Майор не обращал на него внимания.
Не дождавшись новых речей от Ольги, майор сказал:
— Мне очень жаль, фрау Ольга, что вам так трудно живется, и я был бы счастлив хоть немного развлечь вас. Я предложил бы вам провести два-три часа в нашем офицерском казино, но не могу решиться, ведь вы, фрау Ольга, не сможете оставить больную матушку?
Это был вопрос, и Ольга поторопилась ответить:
— Нет, нет, я вам очень благодарна, господин майор, я вообще живу очень скромно и никуда не хожу.
Майор поклонился.
Снова наступила пауза, и майор почувствовал теперь, что он должен сам завладеть разговором.
— Фрау Ольга, — сказал он, — и в прошлый раз и теперь вы все говорили о своих детях. Вы так молоды, фрау Ольга, а у вас уже двое детей?
— Это не мои дети, — ответила Ольга, — это дети моей матери от второго мужа. Мать сейчас больна, и это все равно, что мои дети.
— Понимаю, — склонил голову майор, — и выражаю вам, фрейлен Ольга, свое сочувствие.
— Благодарю вас, — прошептала Ольга и потупилась.
Майор выпрямился и посмотрел Ольге в лицо.
— Сейчас очень трудные времена, фрейлен Ольга. Если бы вы, фрейлен Ольга, были так любезны и позволили мне оказать вам уважение и выразить сочувствие вам в вашем трудном положении, я попросил бы у вас разрешения ради сегодняшнего большого праздника прислать детям каких-нибудь лакомств?
Это опять был вопрос.
— Спасибо, — сухо сказала Ольга, — жить мне, разумеется, трудно, но у детей есть все необходимое.
Майор опустил голову.
— Я вас понимаю, фрейлен Ольга, и я преклоняюсь перед вашей гордостью. Но, может быть, вы разрешите мне сделать это в виде аванса под будущее жалованье, которое будет причитаться вам, когда вы начнете у меня работать?
Ольге было трудно, очень трудно говорить с таким корректным врагом.
— Я вам очень благодарна, господин майор, — сказала Ольга, — но мама так плохо себя чувствует, что я, право, не знаю, когда смогу приступить к работе у вас.
Майор секунду подождал, что еще скажет Ольга, но ей нечего было больше сказать.
— Мне так неудобно, господин майор, что я принимаю вас в передней, — сказала Ольга, — здесь негде даже присесть.
— Не беспокойтесь, — ответил майор, — и извините, пожалуйста, за то, что я помешал вам. Но я хотел еще спросить у вас, когда вы думаете приступить к исполнению обязанностей стенографистки? — Он корректно улыбнулся. — Срок, который я вам назначил, фрейлен, уже прошел.
Ольга молчала.
Майор повернулся лицом вполоборота к Пахолу и бросил ему через плечо:
— Вы свободны!
Пахол на мгновение заколебался, но тут же вышел за дверь.
— Фрейлен Ольга, — сказал майор, — вы очень горды, и это делает вам честь. Вам трудно с больной матерью и детьми, но вы не идете ко мне на работу, потому что не хотите работать на врага, который захватил вашу родину.
Ольга замерла.
— Я уважаю ваши чувства и не позволю себе оказывать какое-либо давление на вашу волю. Я только позволю себе заметить, что, действуя таким образом, вы можете погубить и себя, и мать, и детей. Пойти на работу надо хотя бы ради того, чтобы добыть средства к существованию.
Ольга молчала. Ей было страшно, она не знала, что сказать.
— Я хочу сказать, что вы совершенно спокойно можете пойти ко мне на службу. Если вам, фрейлен Ольга, было особенно неприятно поступать на службу в комендатуру, то я должен сообщить вам, что сейчас я приглашаю вас на другое место. В комендатуре я работал временно. Я — участник войны тридцать девятого года во Франции, инвалид, и не могу уже принимать участия в боях. Я — офицер рейхсвера, фрейлен Ольга. — Он на мгновение остановился, словно решив подождать, пока его слова дойдут до сознания Ольги. — Сейчас состояние моего здоровья ухудшилось, и я отчислен от службы в армии. Я получил назначение на административную работу в резерве. Это не имеет прямого отношения к армии, и вы, фрейлен Ольга, можете пойти ко мне на службу, не входя в компромисс со своей совестью. Мне нужна переводчица, и я не хотел бы брать кого-нибудь другого. — Майор остановился. — Вы внушаете мне доверие и симпатию, фрейлен Ольга. — Он поклонился.
Ольга молчала.
Молчание было таким долгим, что майор почувствовал это. Он с поклоном щелкнул каблуками.
— Прошу извинения. Кланяйтесь, пожалуйста, от меня вашей матушке и передайте ей поздравление с Новым годом. — Он еще раз поклонился, ожидая, что Ольга подаст ему руку.
Ольга протянула руку, майор подхватил ее и снова поднес — только поднес — к губам. Затем он надел фуражку и откозырял.
— До свидания, фрейлен Ольга! Жду ответа. — Он дал адрес по Рымарской улице. Комендатура помещалась в другом месте. — Если вы позволите, фрейлен Ольга, я еще раз вас навещу.
Ольга промолчала.
— Желаю здоровья.
Майор откозырял. Затем он повернулся и направился к двери. Дверь затворилась за ним, — некоторое время было слышно, как стучат по лестнице его каблуки.
Ольга стояла окаменелая. Вошел Пахол.
— Ян, — простонала Ольга, — что мне делать, Ян?
Пахол ничего не ответил. Он топтался у порога.
— Милый Ян, как мне было неприятно, когда он приказал вам уйти.
Пахол крякнул.
— Милый Ян, он ведь все равно заставит меня!
Пахол молчал. Ему нечего было возразить Ольге.
— Вы видите, какой он? Он совсем не такой, как все. — Ольга вскочила. — Нет, не может быть! Это просто лукавство. Он такой же, как все…
— Не знаю, — сказал Пахол. — На наци он не похож. Может, он не наци.
— Ольга! — слабым голосом позвала мать.
Ольга поспешила в комнату.
— Кто это приходил?
— Это приходил майор Фогельзингер. Он поздравил тебя и меня с Новым годом, пожелал нам счастья и спрашивал, когда я пойду к нему работать.
Мать тяжело дышала. От страшных болей в разъеденной, раздутой печени она все время находилась на грани беспамятства.
— Он уже не служит в комендатуре. Он теперь на какой-то административной должности. И он сулит мне всякие блага.
Ольга говорила все это с му;´кой, но и с вызовом. Она не пойдет к майору, но вот лежит мать, ей необходимы лекарства, а дети ели сегодня один только суп.
Ольга прижалась лицом к холодной, сырой стене. Что же делать? Если бы вот так умереть — и конец…
Нет, на смерть Ольга не имела права. На ее руках были дети и больная мать.
Пахол кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание.
Он хотел что-то сказать, но не успел: в дверь опять постучали. На этот раз это был тихий, осторожный стук, точно кто-то царапался в дверь, — так стучали только соседи.
Ольга сама отворила дверь.
За дверью стояла Ида Слободяник.
Ольга отшатнулась: вид у Иды был необычный — она шагнула через порог, прямая, негнущаяся, миновала Ольгу, как сомнамбула, отворила дверь в комнату и вошла, не проронив ни слова, точно не заметив Ольги.
Ольга торопливо последовала за ней.
Ида стояла посреди комнаты, как каменная, руки у нее бессильно повисли, бледность покрывала лицо.
