Д. С. Самойлов (род. в 1920 г.)
117. Свободный стих
В третьем тысячелетьеАвтор повестиО позднем ПредхиросимьеПозволит себе для спрессовки сюжетаНебольшие сдвиги во времени —Лет на сто или на двести.
В его повестиПушкинПоедет во дворецВ серебристом автомобилеС крепостным шофером Савельичем.
За креслом Петра ВеликогоБудет стоятьСедой арап Ганнибал —Негатив постаревшего Пушкина.ЦарьПримет поэта, чтобы дать направлениеОбразу бунтовщика Пугачева.Он предложит ПушкинуВиски с содовой,И тот не откажется,Несмотря на покашливаниеСтарого эфиопа.
— Что ж это ты, мин херц? —Скажет царь,Пяля рыжий зрачокИ подергивая левой щекой.— Вот мое последнее творение,Государь, —И Пушкин протянет ПетруСтихи, начинающиеся словами«На берегу пустынных волн…»Царь пробежит началоИ скажет:— Пишешь недурно,А ведешь себя дурно, —И, снова прицелив в поэта рыжий зрачок,Добавит: — Ужо тебе!..
Он отпустит Пушкина жестом,И тот, курчавясь, выскочит из кабинетаИ легко пролетитПо паркетам смежного зала,Чуть кивнувши Дантесу,Дежурному офицеру.
— Шаркуны, ваше величество, —Гортанно произнесет эфиопВслед белокурому внукуИ вдруг улыбнется,Показывая крепкие зубыЦвета слоновой кости.
Читатели третьего тысячелетияОткроют повестьС тем же отрешенным вниманием,С каким мыРассматриваем евангельские сюжетыМастеров Возрождения,Где за плечами гладковолосых мадоннВ итальянских окнахОткрываются тосканские рощи,А святой ИосифПридерживает стареющей рукойВечереющие складки флорентийского плаща.
1972
118. Последние каникулы
(Отрывок из поэмы)
Четырехстопный ямбМне надоел. ДрузьямЯ подарю трехстопный,Он много расторопней…
В нем стопы словно стопки —И не идут коло́м.И рифмы словно пробкиВ графине удалом.
Настоянный на коркахЛимонных и иных,Он цвет моих восторговВпитал, трехстопный стих.
И все стихотвореньеЦветет средь бела дняБесплотною сиреньюСпиртового огня…
1972
119
И осень, которая вдруг началасьПрилежно,Меня веселит на сей разИ тешит.Она мне настолько мила,Что надоНа время оставить делаЗемные…Шататься, и скуки не знатьОсенней.Да кто это вздумал пенятьНа скуку!Ленивы мы думать о том,Что, может,Последняя осень последним листомТревожит.
<1970–1974>
120
Что-то вылепитсяИз глины.Что-то вытешетсяИз камня.Что-то выпишетсяИз сердца.Будь как будет!Не торопись!..
<1970–1974>
121. Подражание Феокриту
Песню запойте для нас, милые Музы!Лепит понтийский закат тень на вершине.Воздухом нежной зимы пахнут арбузы,Медом осенней зари — спелые дыни.
Песню запойте для нас, милые Музы!В час, когда примет волна цвет апельсина,В час, когда к козьей тропе выйдут Отузы,Песню запойте для нас кратко и сильно.
Песню запойте для нас, милые Музы!Медь ядовитых высот солнце чеканит.Вместе с вечерней зарей сбросим обузы,Все, что тревожило нас, в вечности канет.
Но еще видно, как там, на перевале,Вывесил цепкий кизил алые бусы.Вспомните, как в старину вы нам певали,Песню запойте для нас, милые Музы!
<1970–1974>
С. С. Орлов (1921–1977)
122
Его зарыли в шар земной,А был он лишь солдат,Всего, друзья, солдат простой,Без званий и наград.Ему как мавзолей земля —На миллион веков,И Млечные Пути пылятВокруг него с боков.На рыжих скатах тучи спят,Метелицы метут,Грома тяжелые гремят,Ветра разбег берут.Давным-давно окончен бой…Руками всех друзейПоложен парень в шар земной,Как будто в мавзолей…
1944
С. П. Гудзенко (1922–1953)
123. Перед атакой
Когда на смерть идут — поют,а перед этим можно плакать.Ведь самый страшный час в бою —час ожидания атаки.Снег минами изрыт вокруги почернел от пыли минной.Разрыв —и умирает друг.И, значит, смерть проходит мимо.Сейчас настанет мой черед.За мной одним идет охота.Тяжелый сорок первый годи вмерзшая в снега пехота.Мне кажется, что я магнит,что я притягиваю мины.Разрыв —и лейтенант хрипит.И смерть опять проходит мимо.Но мы уже не в силах ждать.И нас ведет через траншеиокоченевшая вражда,штыком дырявящая шеи.Бой был короткий. А потомглушили водку ледяную,и выковыривал ножомиз-под ногтей я кровь чужую.
1942
124. Трансильванская баллада
Как поленья бьет колун,с шумом из-за горчерез город Кымпелунгмины колют бор.
Сосны в щепы. Бахромойразукрашен дуб.Заползает волк хромойв опустевший сруб.
Наступаем день и ночь,ночь и снова день.Чтоб добить, дотолочь,нам шагать не лень.
Занят Деж,занят Клуж,занят Кымпелунг.…Нет надежд.Только глушь.Плачет нибелунг.
Жил саксонский колонист,жил совсем недурно.Нивам, немец, поклонись,небесам лазурным.
Попрощайся с чужой,с щедрой землей,Ты уже неживой,пахнешь золой.Уходить тебе пешком,немец, в никуда.
И брести тебе с мешкомчерез города:город Деж,город Клуж,город Кымпелунг.Нет надежд.Только глушь.Плачешь, нибелунг?
Вот и встретил ты меняна ночной тропе.Мир кляня,всех кляня,вот и выстрелил в меня.И лежишь в траве…Нет надежд.Только глушь.Мертвый нибелунг.Город Деж,город Клуж,город Кымпелунг.
1945
А. А. Вознесенский (род. в 1933 г.)
125. Гойя
Я — Гойя!Глазницы воронок мне выклевал ворог, слетая на поле нагое.
Я — горе.Я — голосВойны, городов головни на снегу сорок первого года.
Я — голод.Я — горлоПовешенной бабы, чье тело, как колокол, било над площадью голой…
Я — Гойя!О гроздиВозмездья! Взвил залпом на Запад — я пепел незваного гостя!И в мемориальное небо вбил крепкие звезды —Как гвозди.Я — Гойя.
<1959>
126. Стриптиз
