Но потом вначале появилась перловая крупа, и на нашу семью ее выдавали по два килограмма в день. Тут уже не голодомор, а просто трудный год, но зимой умерла моя трехлетняя сестра Валя… А вслед за ней в период с 1933 по 1935 год и еще три самые младшие сестренки: Зина, Клава и Наташа… Самой старшей из них было всего три годика… Вы поймите, даже если в продаже появился хлеб, то это же не значит, что и все остальное появилось… Ведь детям же еще нужно молоко, сахар, каши, яйца, но ничего этого и в помине не было…
А уже весной начинались перебои с хлебом. Если с утра не купил хлеба, то все, считай, остался без него… Тогда ведь урожаи были маленькие, по семь центнеров с гектара всего. Даже знаменитый «Хор Пятницкого» пел про стопудовые урожаи, а ведь это всего шестнадцать центнеров… Сейчас про двадцать три пишут – недород, а тогда про шестнадцать песни пели…
Когда закончили строить военный городок, то нам нужно было выселяться из служебной комнаты, в которой жила вся наша семья, и отца спросили: «Участок хотите взять?» – «Да у нас же денег нет строиться». – «Ничего, мы поможем». И нам действительно помогли стройматериалами. Вот так у нас впервые появился свой дом, валькованный, т. е. из хвороста, обмазанного глиной с соломой. Летом в нем было прохладно, а зимой тепло. Но небольшой совсем: две комнаты и кухня.
А в школу я пошел только в 1934-м, когда мне уже было десять лет, считай переросток. Пару первых дней вообще не ходил, просто не в чем было. Ни обуться, ни одеться… Помню, уже заморозки были, а я босой в школу иду… Но, правда, я уже умел читать, считать, потому что делал уроки вместе со старшим братом Иваном, и он меня всему этому научил. А четвертый класс я уже окончил на «отлично». Особенно я любил историю, географию и литературу, это было, что называется, мое. Вот вспомнился такой случай.
Шестой класс я закончил без троек, и наш сосед уговорил моего отца сходить за компанию на итоговое собрание в школе. Он посмотрел в ведомость, а у меня одни «хор». Приходит домой, посмотрел так на меня сурово, потянул за ухо, дал подзатыльник и спрашивает: «Ты почему в школу не ходишь?» А я не понимаю, о чем это он? «Все, раз ты все равно не учишься, завтра же забираю тебя к себе на работу». И говорит маме: «Вот у него в ведомости одни «хор», он вместо уроков, оказывается, на хор ходит…» Тут наша старшая сестра Дуся как засмеется: «Хор» – это «хорошо» – отметка». Но отец ни в какую: «Хор» – это хор, а «хорошо» – это хорошо!» Но тут за меня заступился старший брат: «Значит, так, пойдешь учиться в 7-й класс. Я уже работаю, так что все профинансирую и кормить тебя сам буду. Все, тема закрыта». Я потом эту ведомость посмотрел, в самом верху: русская литература и язык – «отлично», а до самого низа, как мы говорили, «хор» Пятницкого. Внизу поведение – «отлично», и написано: переводится в 7-й класс. Если бы он это все прочитал, то, наверное, похвалил бы меня. Но он же и читал-то с трудом, ведь окончил только ликбез, поэтому чуть меня не отлупил, как он сказал, «для профилактики»…
Но вообще мы без дела не сидели. Летом, например, я работал в бригаде у отца, но мне как несовершеннолетнему разрешали только по четыре часа в день. Печку там завалить или кирпичи почистить – 10 рублей. Надо же было помогать родителям. Ивана, правда, через три месяца забрали в армию, но отец меня не трогал, дал доучиться год.
И вот так, постепенно жить стали все лучше и лучше, а по сравнению с голодными годами – так это вообще рай… Участок у нас был двенадцать соток, и мы посадили много фруктовых деревьев. Даже из самой Одессы к нам специально приезжали покупать абрикосы на семена. Было вначале и полтора гектара виноградника, тогда землю под него всем выдавали. Многие люди ведь даже не представляют, сколько работы и внимания требует виноградник, думают, что он сам хорошо растет. Мы его посадили, обрабатывали, но когда он начал давать урожай, то его обратно забрали в колхоз… А через пару лет, когда его уже полностью загубили, вновь обратились к отцу: «Мы хотим вам опять отдать виноградник». Но он им так сказал: «Дадите мне 10 000 рублей, тогда я возьму». – «Да ты с ума сошел!» – «Я, когда его вырастил, и мы и вы имели, но потом вы его забрали и угробили… И сейчас будет так же, мы все сделаем, а вы потом опять заберете». Отец у меня был очень жесткий и прямой человек, пожалуй, даже чересчур резкий, поэтому он им так напрямую и рубанул, и на том они и разошлись.
Хозяйство у нас было образцовое, все свое, ничего не покупали и даже немножечко продавали. Корову держали, свиней, кур, в общем, жили неплохо. А вот те, у кого подсобного хозяйства не было, жили туговато.
– Период репрессий вашей семьи как-то коснулся?
– Нашей нет, но мне, например, что запомнилось. В школе у нас был краткий курс истории СССР. И вот в 4-м классе, например, бывало так. «Дети, откройте лист такой-то, и на фотографии Косиора нарисуйте решетку, он – враг народа…» Через некоторое время опять – зачеркиваем уже Блюхера… Кто заклеивал, кто закрашивал.
Но у меня даже из знакомых вроде никого не арестовали. Вот недалеко от нас было поселение этнических немцев, и люди рассказывали, что по ночам возле их домов дежурил «воронок», и якобы хватали всех подряд, даже тех, кто просто выходил в туалет… Не знаю, правда, насколько достоверны эти рассказы, но помню, что к началу войны у них взрослых мужчин почти не осталось, одни дети и подростки… И ведь все равно их колхоз был самый передовой, что и говорить, работают немцы отлично.
В вашем городке ведь находился мавзолей Г.И. Котовского.
Да, и, кстати, уже после войны мой отец участвовал в его реставрации, потому что во время войны его повредили, и что самое интересное, не немцы, а местные отморозки… Во время оккупации его не разрушили, это было капитальное сооружение, но покоцали хорошо. Причем гроб с телом Котовского даже хотели бросить в выгребную яму, но вмешался местный батюшка. Тогда ночью подпольщики выкопали яму в углу нашего городского стадиона и там его и закопали. Но что он там лежал, я узнал только после войны, а тогда никто не знал.
А сразу после войны Одесса выделила триста тысяч на восстановление мавзолея. Я уже вернулся из армии, это был 1946 год, и пришел помогать отцу и дяде, которых как хороших строителей позвали восстанавливать мавзолей. Я помогал в подсобных работах, раствор мешал, и все такое, но лично видел эту яму, из которой достали гроб Котовского, а сам открытый гроб лежал рядом… Причем с самим гробом ничего не случилось, а вот само тело почернело как асфальт, но узнать его было еще можно… Грудная клетка провалилась, пришлось в нее набить соломы… Орденов на нем уже не было, ромбы тоже кто-то посрывал, яловые сапоги поцвели… Это я не с чьих-то слов рассказываю, а сам все это лично видел, потому что совсем близко подходил к открытому гробу. А ведь до войны мавзолей по праздникам открывали на всеобщее обозрение. Я тоже, конечно, там бывал, видел его, и было такое ощущение, будто Котовский умер всего неделю назад… Рядом лежала его фуражка, три ордена Красного Знамени и наградной клинок.
