— А из моей — вообще никого, — с горечью сказал Феликс.
— Ты неправ, — тихо возразил Габри, — мы тоже и твоя семья. Вдобавок, ты забыл о тетушке Марте. Она добрая женщина, и всегда думала о тебе как о сыне, которого у нее самой не было.
— Женщины, — вздохнул Феликс, — когда-нибудь ты поймешь, что из их множества для человека имеет значение только одна — его мать.
— Ты так быстро забыл об Аграфене? — потрясенно вымолвил Габри.
— Почему забыл? — Феликс немного расстроился из-за такой реакции друга. — Я помню ее, помню и Чернаву, еще буду помнить Александру Гелену Заславскую, а после нее десятки, сотни других, — самодовольно улыбнулся ван Бролин. — Моряк неизбежно покидает своих женщин, уходя в плаванье. Море ждет меня, Габриэль Симонс, никогда не забывай об этом.
— А я бы все отдал, если бы меня полюбила такая девушка, как Груша, — вдруг признался Габри. — Никогда бы не покинул ее, и долго оплакивал, если бы она умерла.
Ветер донес из отрытого окна голоса журавлиной стаи, рассевшейся на стенах замка, у крепостного рва, в котором водилось множество лягушек, и помещениях внутреннего двора под открытым окром скриптория. На пути из Московии на юг птицы выбрали не самое лучшее место для отдыха: мальчишки, бегавшие целый день по замку и двору, то ли князевы бастарды, то ли дети прислуги, камнями сшибли пару-тройку пернатых. Стая с криками поднялась в воздух, заслоняя небо, устало махая крыльями, и продолжила полет навстречу низкому солнцу.
— Не все журавли долетят, — сказал Феликс. — Опасности ждут моряка ежедневно, да и в этом нашем злосчастном путешествии, ничего не стоит потерять жизнь, вернуться искалеченным. Глупо привязывать себя к одной женщине, слишком тяжело придется в конце тебе, или ей. Зачем обрекать ее и себя на печаль и муку? Это ведь наш выбор. А мать одна, ее не выбирают.
На тыльной стороне пыльного фолианта его палец почти бессознательно вывел слова Kunz Hacke, подчеркнул написанное, потом резким движением стер.
— Мое лицо теперь выглядит очень страшно? — вдруг спросил Габри.
— Чепуха, — Феликс принудил себя улыбнуться. — Это вообще не имеет значения. В мужчине главное, чтобы язык был хорошо подвешен, голова производила мысли, а эта штука, — тут Феликс изобразил непристойный жест, — стояла безотказно. Тебе, мой друг, не о чем волноваться — красота лица нужна им, а не нам.
И все же Габри следил с жадной тоской, когда Феликс умывался вечером над тазиком, прихорашиваясь перед свиданием. Отец Иероним остался доволен их прилежанием, вручил по красному яблоку, провожая их до спальни, пожелал приятных сновидений и закрыл дверь, как только рассмотрел комнату в свете принесенной из скриптория свечи. Феликсу показалось, что раньше он не замечал за княжеским духовником такой бдительности.
— Оставь хоть немного напиться, — Габри слил уже почти всю воду, но Феликсу было мало.
— Напьешься из горшка, — грубо рявкнул он, потом решил, что чувствительный Габри еще воспримет, чего доброго, эту шутку буквально, и, рассмеявшись, потрепал друга по редким волосам.
Тот поставил кувшин на пол и разлегся на тюфяке, подложив руки под голову. Ван Бролин принялся ходить взад-вперед по комнате, не находя себе места.
— Почему она все не идет? — раскрыл створки окна, из которых уже выпрыгивал прошлой ночью, стоило Габри заснуть.
— Мало ли, — в голосе юного Симонса промелькнуло облегчение. — Вдруг вернулся князь, или прекрасной Александре Гелене подвернулся другой ухажер.
— Прибью я сейчас одного сопливого засранца! — зарычал Феликс, потом высунулся в окно, разглядывая темный двор.
— Побереги кулак для другого занятия, — Габри издал противный смешок. — Он погрубее будет княгининого лона, однако, тоже сгодится.
— Скажешь этой Беате, если она явится, что я не вытерпел, и сам отправился навстречу венериному зову, — с этими словами ван Бролин выпрыгнул с высоты пяти саженей и, как ни в чем не бывало, побежал к тому крылу, где располагались покои княгини.
Морфей уже заключил грустного Габри в свои утешительные объятия, но какой-то тревожный шум заставил его разомкнуть глаза. Свечу давно задул осенний ветер. Темный силуэт сидел в проеме по-прежнему раскрытого окна.
— Кто? — в страхе прошептал Габри. — Это ты?
— Нет, призрак императора Карла! — отозвался ван Бролин. — Проклятый поп затаился в темной нише прямо у двери покоев моей княгини. Наверное, из-за этого Беата не может ко мне прийти. Сукин сын прихватил чесночной колбасы, хлеба и вина, сидит там очень удобно и ждет. Убил бы негодяя!
— А ведь он совершает богоугодное дело! — прыснул Габри. — Спасает ее и твою бессмертные души.
— Я попытался сунуться со стороны окна, но там гладкая стена и закрытые ставни, — сказал Феликс, — а позвать ее означает неминуемо скомпрометировать.
— Твоими устами заговорило благоразумие, сын мой, — Габри сел на кровати. — Закрой уже окно, холодно.
— Ничего подобного, — сказал Феликс, — я подходил к нашим лошадкам, оседлал их и взнуздал. Ты знаешь, что их не удостоили места внутри конюшни, хоть она теперь и пустая наполовину?
— Нет, — сказал Габри. — Откуда бы мне об этом знать?
— Я немного оглушил тамошнего конюха, — сообщил Феликс, — и прихватил на конюшне несколько полезных вещей. Например, нож и веревку, которую я уже привязал, чтобы тебе было удобней спускаться.
— Ничего не вижу, — сказал озадаченный Габри. — Не понимаю. Что ты пытаешься сделать?
— Цепляй на себя все, что можешь нацепить, — скомандовал Феликс, проверяя кубики-амулеты в потайном кармане, вновь пришитом к исподнему. — Мы покидаем этот гостеприимный кров.
— Ты с ума сошел!
— Кто-то мне говорил, что мечтает вернуться к сестре, — Феликс стал у окна, выражая готовность снова выпрыгнуть. — Или мне ехать в Нижние Земли одному?
Из караульного помещения в башне у ворот появился гайдук с факелом в руке. За ним — еще один, уже без факела, но с пищалью. Правда, фитиль в ней не дымился.
— Королева Анна Ягеллонка, — решительно произнес Феликс, ведя татарского конька в поводу. Габри ехал в седле, чтобы не казаться мелким и несолидным.
— И куда ночью черт вас тащит, — проворчал недовольный гайдук, от которого несло брагой.
— Думаешь, мне самому спать неохота, — в тон ему ответил Феликс.
Ворота неспешно открылись, и неподкованные копыта глухо простучали по деревянному мосту. Далее, по сырой земле, их уже не стало слышно из крепости. Мост поднялся, будто большая ладонь, прощаясь то ли с гостями, то ли с беглыми рабами, скинувшими постылое ярмо.
— Холодно, — пожаловался Габри через пару часов медленного пути.
Феликс хоть и видел дорогу, но все равно ехать по ней приходилось шагом, к тому же, пасмурное небо не позволяло определить по звездам, в какую сторону они двигаются. Из леса по обеим сторонам от дороги нередко доносились странные и неприятные звуки. Пожалуй, это орудовала местная нечисть, склонялся к тревожной мысли Феликс, не зная, как отреагирует Габри, увидев перед собой хоть простого лесного упыря. Груша рассказывала ему про лесовиков и кикимор, но болотом здесь вроде бы не пахло, а с лешаками ван Бролин рассчитывал справиться, особенно, если нападать они будут поодиночке.
— Прижмись к лошади, — посоветовал Феликс. — Не замерзнешь. Ты ведь соображаешь, что нам следует максимально увеличить расстояние от замка, на случай утренней погони?
Габри, конечно, соображал. А вот что не укладывалось у него в голове, это легкость, с которой его друг отказался от свидания с прекрасной княгиней. Габри был уверен, что он сам пожертвовал бы свободой и даже самой жизнью за объятия столь совершенной женщины. Спрошенный Феликс никак не внес ясность:
— В какой-то момент я не мог решить, чего больше в моем отношении к ней — страсти, или желания отомстить ее мужу за то, что он сделал нас пленниками, — Габри не понимал, серьезно говорит его друг, или насмехается. — Я и решил покинуть княгиню, пока не случилось непоправимое. В какой-то момент просто почувствовал, что поступить таким образом будет правильно. Недостойно укладывать женщину на спину за проступок ее мужа, — Феликс еще немного поразмыслил и, наконец, сказал: — И пусть не думает, что ее чары действуют на всех и каждого. Ни одна соблазнительница не скажет: «Я поймала его в сети! Феликс ван Бролин мой!»
— Соблазнительница! — вскричал Габри, вмиг забывший о предутреннем холоде. — Но ты же сам крутился вокруг ее юбки, как котяра с поднятым хвостом!
— Пустое! — резко оборвал друга Феликс. — Ты ничего, ну совсем ничего не смыслишь в любовной игре. Если когда-нибудь тебе приглянется девушка, то лучшее, что ты сделаешь, это не будешь самостоятельно ухаживать за ней, а спросишь сведущего друга, как надлежит себя вести. В этих циркумстанциях друг проявит себя лучше, чем, например, в выборе направления, — Феликс кивнул в сторону пока еще не видного дневного светила.
