В давние времена, благодаря шерстяной торговле, Брюгге был деловой столицей всей северной Европы, всего сотню лет назад Брюгге еще превосходил любой город Нижних Земель, но гавани его с тех пор обмелели, фарватеры заполнились мусором, стали непроходимыми для кораблей, и столица коммерческой жизни переместилась в город на Шельде. А что Брюгге? Он остался средоточием шерстяных мануфактур, но растерял блеск прочей торговли, и влачил неспешное и монотонное существование, со своими старинными церквями, каналами, зданиями темного камня и мощным беффруа над ратушей. Часы, украшающие этот величественный древний беффруа, пробили полдень, когда по мосту над крепостным рвом простучали копыта троих арендованных в Антверпене лошадей. Путники остановились на постоялом дворе «Благородный олень», куда под вечер должна была заглянуть госпожа Флипкенс, следовавшая в Брюгге отдельно от нанятых ею инквизиторов.
— Город небольшой, — сказал Кунц, — должны ходить слухи. Сейчас разойдемся по разным концам, потом соберемся здесь, в «Олене», поделимся новостями. Возвращайтесь сразу после вечерни.
С этими словами Кунц распределил между подчиненными по пять серебряных стюйверов, на которые можно было славно перекусить, да и уплатить, если придется, за важные сведения.
Госпожа Флипкенс еще не появилась, когда все трое собрались в «Благородном олене», заняв стол, равноудаленный от входа и от кухни, у стены, на которой висела картина, изображающая натюрморт. Даже в Антверпене было редкостью превосходное kuyt,[46] которое варил здешний хозяин. Пришедший первым, Кунц осушал уже третью за день кружку хмельного напитка.
— В жизни не видел еще подобных картин, — произнес он, придирчиво оглядывая нарисованный каравай хлеба на фоне кувшина и яблока. — Не удивлюсь, если вскорости рядом с такими видами появятся куски мяса, или рыбные кости.
— Я-то, пожалуй, не отказался бы от созерцания окорока рядом с хлебушком, — сказал Отто, мысленно представляя себе, как это вместе будет выглядеть. В то время живописцы, члены гильдии святого Луки, были весьма уважаемыми ремесленниками, труд лучших из них щедро оплачивался, и нередко картины разных мастеров оживленно обсуждались в Нижних Землях даже самыми простыми людьми. Живопись была предметом для споров, общения и выражения симпатий жителей Семнадцати провинций, в отличие от прочих стран, где произведениями лучших мастеров могли любоваться только знать, толстосумы и клирики. Разве что Италия могла посоревноваться с Нижними Землями в народной любви к живописи.
Первым докладывал палач, который ходил по лавкам и мастерским, представляясь то покупателем, то заказчиком, и, общаясь с разными людьми, переводил разговор на недавние убийства. Как и следовало ожидать, все в городе знали о трупах с рваными ранами на шеях. Мнения о Доминике Флипкенсе, как об убийце, существенно различались: часть горожан верила магистрату, взявшему под стражу дурачка, другие скептически относились к синдикам, решившим пойти по наиболее простому пути: обвинить самого безответного. Сколько таких решений принималось инквизицией, бывший председатель трибунала был осведомлен лучше других. Теперь он оказался на стороне защиты — ракурс необычный, но ситуация знакомая. Похвалив палача, который за прошедшие полгода вдобавок обзавелся квалификацией шпиона, осведомителя и агента-провокатора, Кунц велел продолжать фамильяру.
— В магистрате сидит некий Кирстен Биверманс, — сказал Отто со своей самодовольной улыбкой. Кунцу нравилось, когда у земляка было такое лицо — оно означало успешно выполненное задание. — Бургомистр еще и шерстяной торговец, владеет мануфактурой, считается одним из богатейших людей Брюгге. В молодости он мечтал жениться на Эрике ван дер Яннес, можно сказать, отказ девушки разбил ему сердце. Ныне ту Эрику зовут…
— Флипкенс, — узкая щель под вздернутым носом инквизитора приоткрылась, издавая каркающий смешок. — Эрика Флипкенс, мать этого злосчастного Доминика.
— Скотина Биверманс просто мстит вдове, ваша милость, — наклонил непокрытую голову фамильяр, потом водрузил на нее высокую шляпу, которую недавно приобрел в Антверпене. Это еще с Ирландии был условный знак, что обнаружено неожиданное внимание к их персонам, и следовало приготовиться. Кунц Гакке отставил подальше пивную кружку, подобрал ноги, чтобы моментально вскочить, руки в перчатках легли на эфесы кинжала и шпаги.
— Инквизитор Гакке! — раздался приветливый голос уверенного в себе человека. — Какая неожиданная встреча!
Кунц встал и оказался лицом к лицу с одетым в темные цвета кудрявым брюнетом. Черные усы и короткая подстриженная бородка вошедшего оттенялись белоснежным брыжжевым воротником, аккуратно наплоенным. На первый взгляд, человек не был вооружен, однако, за ним следовал высокий широкоплечий то ли слуга, то ли охранник, с короткой, окованной железом дубинкой в руке и длинным тесаком на поясе.
— Почтенный Симон Стевин! — в каркающем голосе инквизитора вроде бы даже послышалась теплота. — Не побрезгуйте выпить со мной пива.
— Не откажусь, — все так же улыбаясь, ответил Симон, усаживаясь за стол. На самом краю скамьи нашлось место и для охранника. — Вы пробовали здешних мидий с овощным рагу? Вижу, что нет. Эй, милейший! — подозвал он трактирного слугу и распорядился насчет ужина.
— Мой компаньон обожал это блюдо, — вспомнил Кунц, — сейчас вроде бы как раз сезон для мидий, а я и позабыл.
— Вы говорите так, будто отца Бертрама более нет, — Симон Стевин заглянул в глаза инквизитора. — Ох, примите мои глубокие соболезнования, как же это…
— Его убили, — Кунц поджал и без того узкие губы, — уже два года, как зверски убили в Антверпене.
Молчание повисло в воздухе, так что стали слышны разговоры и смех за соседними столами.
— Позвольте представить негоцианта Стевина из Брюгге, Симон, это мои помощники, Отто и Карл, — коротко произнес инквизитор. — Процветает ли до сих пор торговля шерстью?
— О, шерсть! — улыбнулся негоциант. — С ней давно уже все не так хорошо, как было в мирное время. Война требует нового подхода к ведению дел.
— Знаю, — сказал Кунц, — тебе только дай поговорить о делах. Как ты узнал, что я здесь, или скажешь, случайно зашел в «Оленя»?
— Вы слишком крупная рыба, мэтр Гакке, чтобы остаться незамеченным в нашем мелком пруду.
— Из того, что ты не называешь меня святым отцом, следует ли, что твой прежний грех впадения в ересь так и остался нераскаянным?
— Нижние Земли в наше время уже устали от разногласий между конфессиями, — приятный голос купца напрягся. — Давайте обойдем религиозный диспут хотя бы за этим столом.
— Ты, почтенный, сам находишь общество инквизитора, человека, который, даже просыпаясь от ночного кошмара, сразу вопит: «Где еретики?» Я подумал, что ты и впрямь хочешь покаяться.
— Не вы ли, мэтр, сегодня посетили место последнего убийства нашего горожанина? — Симон пропустил слова инквизитора мимо ушей.
— Это было уже четвертое убийство, — кивнул Кунц. — И у всех жертв разорваны шеи, как будто зубами. В оборотничестве подозревают юношу по имени Доминик Флипкенс.
— Я так и думал, что вы в Брюгге именно по этому делу, — кивнул Симон. — Вы уже допрашивали этого Флипкенса?
— Только сегодня мы добрались сюда, и еще не успели побывать в магистратской тюрьме. Насколько мне докладывали, этот юноша не отличается крепким рассудком.
— Именно! — подтвердил купец. — Это просто безобидный городской дурачок. Я, собственно, поэтому явился предупредить вас с отцом Бертрамом. — Симон Стевин замешкался, — предупредить вас о том, что мне не нравится, как быстро схватили сына госпожи Флипкенс.
— Ты хорошо знаком с ней?
— Ее муж был одним из нас, — ответил Симон. — Все заметные торговцы шерстью в городе давно знают друг друга. Новичков здесь почти не бывает, если не считать наследников.
— Что можешь сказать о покойном отце Доминика? В каких отношениях он состоял с другими коллегами?
— Томас был тихим и болезненным негоциантом, очень обязательным в делах. Для горожан всегда было загадкой, отчего Эрика предпочла его такому видному и энергичному молодому человеку как предлагавший ей в то время руку Кирстен Биверманс.
— Возможно, у тебя есть собственные соображения на этот счет?
Наконец, две служанки принесли еще один кувшин kuyt и чугунный котелок, только что снятый с огня, издающий неповторимый аромат. Повара Нижних Земель одними из первых в Европе начали готовить, не экономя на специях, в изобилии привозимых моряками. Разговор прервался на молитву, а после на еду. В считанные минуты котелок опустел, пиво закончилось, и здешний негоциант на правах хозяина заказал еще кувшин, потом, вспомнив, что так и не ответил на заданный вопрос, молвил:
