В предутренних сумерках стало ясно, что все ночное время они двигались не на запад, а на юг. Как только перед ними возникла развилка, друзья выбрали тот путь, что вел западнее.
— Костер! — оживился Габри, когда они выехали из леса к полю, сиротливо чернеющему после сбора урожая. — Может, те, кто жгут его, поделятся с нами едой?
— Я бы на это сильно не рассчитывал, — зевая, ответил Феликс. — Хотя, там женщины, и это может изменить дело.
Габри удивленно пронаблюдал за метаморфозой, которая преобразила лицо и глаза ван Бролина, распрямила его спину и расправила плечи. Когда до костра оставалось не более десяти туазов, широкая улыбка озарила смуглое лицо с широким носом, чувственным ртом и желто-зелеными глазами. Озарила — но тут же исчезла. Феликс увидел бледное злое лицо длинноносой ведьмы, которая развернулась вполоборота к подъезжавшим всадникам.
— Хотел пожелать вам доброго утра, сударыни, — произнес Феликс растерянно, поскольку до него еще не полностью дошло, что из чана, поставленного на огонь, торчит макушка детской головы. Это не могло быть взаправду, Феликс не хотел верить глазам, в голове у него не укладывалось происходящее.
— Сало ребенка, погибшего насильственной смертью, — хладнокровно констатировал Габри. — Незаменимый ингредиент в колдовских мазях.
Феликс сразу вспомнил, где работал его маленький друг в Москве, потряс головой, будто бы отгоняя наваждение.
— Бачишь, Солоха, яки до нас чемни молодыкы завэрнулы? — ехидно обратилась ведьма к своей товарке, угрюмой толстой бабе, скоблившей маленькую черную шкурку коротким ножом. Руки у Солохи были в крови — Феликс понял, что кровь и шкурка принадлежали черному котенку.
— Шо вы у Моньках забулы? — грубо спросила толстуха. Феликс только сейчас обратил внимание, что вдалеке за полями виднеются домики села, да возвышается над ними крест сельской церквушки.
— В этом селе нас ждут невесты, — махнул рукой Феликс, все еще не зная, как разговаривать с колдуньями. Проехать мимо них? Остановиться? Растерзать? Попытаться нанести удар первому?
— Нема там никаких невест, хлопцы, — удрученно произнесла белолицая ведьма. — Со вчерашнего дня княжьи люди разорили Моньки, кого поубивали, а кого погнали татарам продавать. Шо ж вы думаете, мы сами деток на сало определили? Нет, мы мертвых уже нашли, да пользуем, шоб добро не пропадало.
— Я понял это сразу же, сударыни, — сказал Габри, слезая с лошади. — Мне самому пришлось в недалеком прошлом отрезать ненужные более органы у покойников и продавать их колдунам и знахарям. Правда, когда трупов много, настоящую цену никто не дает, а вот когда царь успокаивается, либо из Москвы отъезжает, сразу цена вгору бежит.
— Глянь, Солоха, на Москве страсти-то какие! — произнесла белолицая. — То-то слышу я, хлопчики по-москальски бухтят.
Все это время молчавшая третья женщина, крупная, в черных грязных отрепьях, вдруг раскрыла рот и расхохоталась, как безумная, показывая нечеловечески огромные зубы.
— Шо такое, Опанасиха? — с недовольством спросила белолицая. — Москальским духом повеяло? Захотелось москаленышем перекусить?
— Строго говоря, мы направлялись совсем в другую сторону, — сказал Феликс, так и не покинувший седла. Он уже понял, с кем имеет дело. Амброзия рассказывала ему про упырей. — Друг мой, поехали отсюда немедля, — добавил он по-фламандски.
— Да, мы не собирались вам мешать, — Габри, не отпускавший поводьев своего конька, стал забираться в седло, но тут молчаливая уродина встала и в мгновение оказалась рядом с ним. Двигалась она быстрее, чем обычный человек, но медленнее, чем Феликс ван Бролин. Носок его сапога с силой ударил в голову упырихе, и та, споткнувшись о белолицую, свалилась прямо в костер. Москва, уж на что невозмутим он был, от резкого движения хозяина попятился, вставая на дыбы.
Дальше все пошло еще быстрее: чан с ребенком, чье мясо и сало ведьмы собирались отделять от костей, перевернулся, ошпарив Солоху. Белолицая в ярости направила в сторону Феликса какое-то злое заклинание, но тот, успокаивая Москву, даже внимания не обратил на сгусток ведьминого проклятия. Габри, уже продев ноги в стремена, развернул Крыма в сторону, откуда они приехали, и, как мог, понукал его ускориться, молотя пятками по лошадиным бокам. Одежда на упырихе загорелась, немыслимые вопли боли, ругательства и стоны раздались вслед удиравшим друзьям. Они не оборачивались, пока не скрылись в густом лесу.
— Согрелся? — спросил Феликс, когда они уже основательно удалились по лесной тропе, и на лошадиных боках появилась пена.
— Пожалуй, — отозвался Габри, — теперь не мешало бы перекусить.
— Ты совершенно обезумел, друг мой, — сказал Феликс, отгоняя мысли о том, в каких условиях питался Габри на своем рабочем месте в Москве.
— Что именно показалось тебе безумным? — тропа сузилась настолько, что двум всадникам было по ней не проехать, и теперь Габри ехал позади, а нос Крыма едва не касался хвоста Москвы.
— Твоя попытка вести светский разговор, когда понятно, что мы столкнулись с чем-то опасным, и надо со всех ног уматывать.
— Странно, — сказал Габри. — Я думал, ты меня похвалишь.
— Я, похвалю?
— Конечно. Ведь я всего лишь попытался брать с тебя пример, — обиженно сказал Габри.
Феликс от этих слов смягчился и рассмеялся. Одному Богу известно, как бы изменила меня самого палаческая работа, подумал он. И все-таки я бы никогда не согласился заняться этим ремеслом добровольно. Не согласился бы сейчас, честно признался самому себе, но никуда бы не делся, если это был единственный способ пробраться к заключенному, которого хочу спасти.
В эту ночь им пришлось лечь спать полуголодными, едва заглушив аппетит несколькими случайно найденными грибами, обжаренными над костром на прутиках. По крайней мере, они весь день после бегства от ведьм и упырихи двигались на запад.
На следующий день они вышли к околице большого села, которое было почти целиком сожжено. Между домами лежали трупы, побитые и посеченные, старушечьи, мужские и собачьи. Коров, коз, птицы и овец в селе тоже не осталось, зато свиньи чувствовали себя весьма вольготно. На этом основании друзья сделали вывод, что виновники здешних бед — крымчаки.
В одном из домов, не до конца сгоревшем, удалось обнаружить кое-какую одежду, пахнущую пожаром и гарью. Эта находка была весьма кстати в преддверии наступающих осенних холодов. Тело одного из погибших защитников села скрывало под собой окровавленную саблю. Феликс вооружился и с одного удара уложил обгорелую свинью, поедавшую один из трупов. Освежеванную тушу зажарили на лугу, рядом с пасущимися лошадьми — жертвы татарского нападения уже начинали разлагаться, и Феликс решил совершить физическое усилие, чтобы не трапезничать в селе. Они набили желудки сочной свининой, завернули остатки в найденный кусок домотканого полотна, как вдруг лицо Габри вытянулось — он показал Феликсу на фигурку, выходящую из близлежащего леса.
— Этих ведьм тянет к нам, как магнитную стрелку компаса к северу, — лениво проговорил ван Бролин, не меняя позы.
Но изможденная грязная женщина в рваном платье не была ведьмой. За несколько шагов от костра несчастная упала на колени, протянула руки, и произнесла растрескавшимися губами:
— Прошу! Прошу! Все зроблю, шо прикажете!
— Чего ты хочешь? — спросил Феликс, жестом останавливая подползающую на коленях женщину в шаге от себя.
— Дайте поесть! Благаю!
— У нас только свинина, — сказал Феликс, отрезая кусок от вновь развернутого мяса. — Там в селе больше ничего не осталось.
— Татары ушли? — в глазах женщины впервые появилось что-то осмысленное. Она жевала и причмокивала, не заботясь о жире, стекавшем по подбородку.
Феликс кивнул на вопрос крестьянки, и отвернулся от неаппетитного зрелища.
— Дети у меня в лесу, — сказала женщина, поднимаясь на ноги. — Обещайте, что не тронете их. Если хотите, трогайте меня, только шоб они не бачилы.
— Ступай, — величаво махнул Феликс. — Никого не тронем.
— Мы студенты Ягеллонского университета в Кракове, — с гордостью добавил Габри. — Избавь нас от глупых речей.
— Что-то эта страна тоже не выглядит благополучной, — сказал Феликс, глядя в спину удаляющейся крестьянки, на ходу грызущей кусок мяса. — А поначалу, после парома на Десне, она мне глянулась.
— Есть ли вообще на свете уголок, где люди жили бы счастливо, не проливая кровь, не сгорая на кострах, не угнетая друг друга? — спросил Габри.
— В стране сновидений, — ответил Феликс, — хотя и сны могут быть кровавыми.
— Как это?
— Никогда не видел кровавых снов? — с улыбкой спросил ван Бролин.
— Когда я начинал работать подпалачиком, — вспомнил Габри, — кошмары преследовали меня и во снах. Сам не знаю, как достало у меня сил выдержать ужасы тех дней и ночей.
