Юрий Волин из "Menschen und Leidenschaften" говорит о себе: "Тот, который перед тобою, есть одна тень; человек полуживой, почти без настоящего и без будущего…" Таким Михаил Юрьевич видел и сам себя. В признаниях этого своего юного героя Юрия Волина мы можем понять, как рос Мишель. Он с неизбежностью шел навстречу своей гибели. В своей трагичности он видел нечто неизбежное, небесное.
Он признается: "…от колыбели какое-то странное предчувствие мучило меня… Несправедливости, злоба — все посыпалось на голову мою… По какому-то машинальному побуждению я протянул руку — и услышал насмешливый хохот — и никто не принял руки моей — и она обратно упала на сердце… Любовь мою к свободе человечества почитали вольнодумством — меня никто… не понимал".
Не так ли исповедуется Печорин перед княжной Мери? А если учесть, что в ранних своих драмах он показывает и всю свою сложную семейную историю, всю борьбу между отцом и бабушкой, становясь однозначно на сторону отца, но продолжая уважать бабушку, видно, что, по сути, все творчество Михаила Лермонтова — о себе самом.
Именно поэтому "Герой нашего времени" с годами не утратил своей актуальности. Эгоист и бретер Печорин, на самом деле, в большей степени наш современник, чем мы сами. Как и Лермонтов, он воевал уже сегодня под Урус-Мартаном. Как и Лермонтов, он крутился на сегодняшних кремлевских балах, не зная, чем всерьез занять себя. Увы, нынешнее поколение такое же внешне пустое, как и печоринское, ни веры, ни идей, ни надежд. Опять ехать на Кавказ? Идти на Болотную площадь? А зачем?
В июне 1851 года поэт Яков Петрович Полонский, бывший в то время на Кавказе, написал стихотворение "На пути из-за Кавказа", в котором поэтически воспроизвел путь автора с Максимом Максимычем и последние страницы "Княжны Мери":
Душу, к битвам житейским готовую,Я за снежный несу перевал.Я Казбек миновал, я КрестовуюМиновал — недалеко Дарьял.Слышу, Терека волны тревожныеВ мутной пене по камням шумят —Колокольчик звенит — и надежныеКони юношу к северу мчат.Выси гор, в облака погруженные,Расступитесь! — приволье станиц —Расстилаются степи зеленые,Я простору не вижу границ.И душа на простор вырываетсяИз-под власти кавказских громад —Колокольчик звенит-заливается…Кони юношу к северу мчат.Погоняй! гаснет день за курганами,С вышек молча глядят казаки —Красный месяц встает за туманами,Недалеко дрожат огоньки.В стороне слышу карканье ворона —Различаю впотьмах труп коня —Погоняй, погоняй! тень ПечоринаПо следам догоняет меня…
Конечно, Печорин — это придуманный герой, даже описывая сам себя, Лермонтов в чем-то преувеличил достоинства своего героя, в чем-то максимально принизил его. Он выдавал мечты за действительность, он безжалостно бичевал сам себя. Вот его Печорин и в Персию едет, и погибает по дороге обратно, как бы реализовывая все тайные мечты самого автора.
Кстати, почему наших поэтов всегда так тянет в Персию? Именно туда мечтал попасть и сам Лермонтов. Он писал С. А. Раевскому: "Я уже составлял планы ехать в Мекку, в Персию и проч.". Мечтал о Персии и его друг, поэт-декабрист Александр Одоевский. В 1835 году он сожалел о несбывшемся "проекте отправиться в Персию вместе с добрым и дорогим Александром Грибоедовым". Еще один русский поэт Дмитрий Владимирович Веневитинов писал брату в период русско-персидской войны (1826–1828): "Молю Бога, чтобы поскорее был мир с Персией, хочу отправиться туда при первой миссии и на свободе петь с восточными соловьями". И уже незадолго до смерти в 1827 году мечтательно планировал: "Я еду в Персию. Это уже решено. Мне кажется, что там я найду силы для жизни и вдохновения". Вот и Печорин утолил свою тягу к Востоку, реализуя в романе несбывшуюся мечту самого Лермонтова уехать от всей постылой казарменной николаевщины в неведомую Персию. А там уж можно на обратном пути где-нибудь и умереть по дороге. Вспомним и "Персидские мотивы" Сергея Есенина. Персия мелькает в стихах всех ведущих поэтов Серебряного века. Что нас всех, русских, славян, притягивает к этой древнейшей цивилизации?
Даже в самых личных и интимных письмах мы все пишем немножко не от себя, а от некоего лирического героя. "Мысль изреченная — есть ложь". Что бы мы про себя ни говорили и ни писали хорошего или плохого, будет добавляться, как бес из тумана, выдуманный образ. А уж если пишет гениальный автор, то какие бы свои сокровенные мечты, мысли и чувства он ни открывал перед нами, какие бы ядовитые подробности ни писал как бы о себе, как бы ни признавал самого себя главным героем, ясно, что это описание всех своих пороков перерастает, как правильно написал сам же Михаил Лермонтов в предисловии ко второму изданию романа, в "…портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии".
Но не лукавил ли автор в своем предисловии, написанном уже после известного мнения о романе самого императора Николая I? Не выглядит ли это предисловие как оправдание героя (и самого себя) перед своим государем? Это неизвестно. Известно лишь, что письмо Николая I своей супруге Александре Федоровне было опубликовано сначала в немецкой печати еще в 1913 году, а в русской — в 1921 году, и содержится в этом письме императора своей жене (давней и верной поклоннице таланта Лермонтова, по чьей просьбе он и взялся читать роман Лермонтова), написанном 12/24 июня 1840 года, анализ этого романа. Там изложена ясно и литературоведчески четко императорская оценка "Героя нашего времени" и его автора. Любой консервативный литературовед может позавидовать такой четкой оценке. Император Николай I объяснял, что, начав читать роман, вначале было обрадовался, решив, что именно Максим Максимыч и есть "герой нашего времени". Однако, обнаружив в дальнейшем свою ошибку, очень на автора вознегодовал. И уже на всю жизнь. Он мог забыть шалости с дуэлями, пьянки, вольное поведение, но книги, особенно талантливые (а вкус у него, несомненно, был), которые могли принести вред его державе, его правлению, он не забывал никогда. Ни Пушкина, ни Рылеева, ни Лермонтова…
Письмо это было впервые напечатано (к сожалению, не целиком) в труде немецкого историка Теодора Шимана "История России в царствование Павла I и Николая I". На русском языке письмо это процитировано Е. В. Тарле в его статье-некрологе "Теодор Шиман". Подлинник был написан по-французски.
Мы имеем русский перевод этого письма с немецкого перевода Шимана, который предваряет свою цитату словами: "Государь не любил этого поэта":
"13 июня 1840 г. 10 1/2. Я работал и читал всего "Героя", который хорошо написан. 14 июня. 3 часа дня. Я работал и продолжал читать сочинение Лермонтова; я нахожу второй том менее удачным, чем первый… 7 часов вечера. За это время я дочитал до конца "Героя" и нахожу вторую часть отвратительной, вполне достойной быть в моде. Это то же самое преувеличенное изображение презренных характеров, которое имеется в нынешних иностранных романах. Такие романы портят характер. Ибо хотя такую вещь читают с досадой, но все-таки она оставляет тягостное впечатление, потому что, в конце концов, привыкаешь думать, что весь мир состоит из подобных людей, у которых даже лучшие на первый взгляд поступки проистекают из отвратительных и фальшивых побуждений. Что должно из этого следовать? Презрение или ненависть к человечеству! Но это ли цель нашего пребывания на земле? Ведь и без того есть наклонность стать ипохондриком или мизантропом, так зачем же поощряют или развивают подобного рода изображениями эти наклонности! Итак, я повторяю, что, по моему убеждению, это жалкая книга, обнаруживающая большую испорченность ее автора".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
