— Нистозный лебенок… — чувствовалось воспитание отца.
— Посмотри, какое прелестное платье! Как раз для тебя! — Перси позабыл о так необходимой ему шляпе и восторженно тыкал в нечто розовое, со «шторками» на животе и украшенное красными бантиками под грудью. На мне сейчас было что-то подобное, но отделанное янтарем, без бантиков и благородного кремового цвета.
— Перси, это платье для беременных на ранних сроках, а у меня девятый месяц! Ты не заметил, что я немного шарообразная?!
— Заметил, конечно заметил! Вся страна заметила, это так мило, что между братьями будет столь малая разница в возрасте, считается, что это способствует дружбе между мальчиками и…
— По тебе видно, что способствует, а как же! — парень незлобно хмыкнул и пожал плечами. — Быстро выбирай шляпу или просто дай мне пройти, я сюда не прогуливаться пришла! — пройти мне было действительно затруднительно, меня качало из стороны в сторону, и я частенько сметала своим животом содержимое витрин. Если в свою прошлую беременность тело моё, в основном, худело и сохло, причем большую часть времени в постели, то во вторую его раздуло не то что как шар, а как большой воздушный шар!
— Но ты же будешь рожать в дальнейшем…
— Ты мне тут еще порассказывай, рожать или … — но тут мой взгляд зацепился за шотландскую шляпу, украшенную голубыми ленточками какого-то древнего ордена и выглядевшую так, словно её шили под заказ, специально для достопочтенного помощника министра! А то, что она была слегка «попугайской», лишь убедило меня в том, что я вот-вот выпровожу нежеланного спутника.
Я метнулась к тому, самому дальнему стеллажу, крикнув Перси:
— Подожди, я сейчас! — но по пути мне вновь пришлось наведаться в уборную, уже в третий раз за все время нашего пребывания в салоне, и вернулась я с этой вещицей в руках не сразу.
А вернувшись, затряслась от страха, увидев, кто зажал Перси между двух витрин и схватил его за лацканы пиджака, чуть не плача от бессильной ярости.
«Меня убьют, если сейчас что-нибудь произойдет, просто убьют…» — думала я в тот момент.
Мне запрещали совершать покупки в одиночестве, а любые мои выходы в свет отмечались в Отделе Безопасности и Магического Правопорядка, в том его бюро, которое отвечало за безопасность родни Пожирателей. Но был такой погожий мартовский день, Кисси была занята своими делами, и мне не хотелось её отсылать в Министерство с уведомлением, на Габриэля я утром еле натянула жилетку, из которой он уж месяц, как вырос, и я совершила ошибку — отправилась за покупками, как самый обычный маг…
Рон Уизли, одетый вполне прилично, я бы даже сказала презентабельно, в безрукавку из тонкого светлого трикотажа, лакированные туфли и модный бронзовый плащ, еле сдерживался от привселюдного убийства. Его лицо ясно говорило о том, что благополучный внешний вид — ширма. Мало ли какие планы он должен был в тот деть реализовать? Может, хотел в доверие кому-нибудь втереться, или на работу устроиться? Уже не парень, а мужчина, плохо выбритый, с огрубевшими чертами лица и отросшими ниже плеч рыжими волосами мог запросто стать причиной моей гибели. Да, причинив вред мне, он своими руками убил бы всю семью, но чувство самосохранения могло ведь ему и отказать! Рон вспыльчив и не слишком умен, потому я попятилась к сыну, желая аппарировать с ним восвояси как можно быстрее, но не успела сделать и второго шага, как была замечена.
— Какие люди! — Уизли младший выпучил свои бешеные глаза, совсем чужие и ненавистные мне точно также, как и мои ему. — Кому это ты такую гадость несешь?
— Твоему брату.
— Он мне не брат! — но дрожащего помощника министра выпустил, переключив своё внимание на меня. Тот воспользовался ситуацией, рванув к выходу, на ходу вытирая слезы и жалко всхлипывая — трус, обычный трус.
— Тебе лучшей уйти, сейчас он, — я кивнула вслед Перси, — приведет солдат.
— Знаю, пусть приводит, мне все равно! — он угрожающе двинулся ко мне через весь зал, в котором, как назло, находились лишь одна пожилая ведьма у витрины с мешочками для палочек. Она могла оказать мне лишь одну помощь — позвать на помощь, но ничего способного её встревожить достаточно сильно, за исключением небольшой потасовки, пока не произошло, и мадам лишь наблюдала. Я должна была, конечно, потянуться за своей, но моя неповоротливость, мой живот…
— Не подходи! — я все же вытянула палочку и направила на него.
— Ты дернуться не успеешь, как я уже буду рядом, подруга. Что, страшно? Белобрысых ублюдков рядом нет и всё, растеряла свою уверенность?! Шлюха! — мне было страшно, и то, что женщина исчезла, прежде кивнув мне, а значит, все же отправилась к ближайшему посту, страха не убавляло, ни капельки. Я уже приготовилась бороться за свою жизнь, я привыкла за неё бороться…
Но случилось невероятное, на то время невероятное, ведь никто не знает, какова его сила, пока не испробует её. Не думаю, что Габриэль это понимал, но в тот день он сполна ощутил свою мощь, а ощутив, усилил.
Сын стремительно, на еще не совсем прямых ножках, подошел к Рону, преградив ему путь. Ненависть Уизли была настолько сильна, что помимо моей воли в голову закрась непрошеная мысль, что такое неистовое чувство могла породить только сильная любовь, и он любил меня. Сильно, но недолго, и давно. Еще до Рима, до кольца, до Чарли. Малыш не мог стать преградой сильному мужчине, так обезумевшему от моего вида, и тот его просто не заметил, не придав значения чужой малявке.
— Ты больше не будешь плодиться, ты не способна плодить нормальных детей… — он был уже близко.
— Не тлогай!
Рон дернулся, словно ото сна очнувшись, и мельком взглянул на ребенка.
— Ты еще кто? Иди к маме, сопляк! — Габриэль насупился и скривился.
— Это ты сопляк! Нистозный сопляк! — да не знаю, откуда в нем такие слова, но зато знаю, откуда в нем эта надменность, взлетающая при малейшем недовольстве бровь, эти красивые волосы, капризная изогнутая линия губ и ямочка на подбородке, тонкие черты лица, пробивающиеся сквозь детскую пухлость щечек, и этот холод в глазах…
Рон вновь повернул голову в его сторону, но на этот раз медленно, с гадливостью, презрением и удивлением. Он узнал в нем всех Малфоев разом, всех врагов в одном лице.
— Это… твой? Тот крестничек? Любимчик того урода? Какая же ты гадина, Гермиона, ты все могла бы изменить, ничего бы не случилось, слышишь меня?! Мы вернуть тебя хотели, вернуть! Это не я жестокий, это ты змея подколодная… — он что, думал, я спорить буду? Собственно, мне не с чем было спорить, но стыд давно меня покинул, осталась лишь радость жизни, и я не собиралась её терять, не собиралась умирать, и не хотела подставлять под удар своего сына. Но что я могла? Его реакция была явно лучше реакции женщины, которой на следующей неделе предстояло рожать!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
