мелких землевладельцев. Поэтому увеличивать количество крестьян возможно, казалось бы, только в ущерб культурным элементам края. (
Голоса слева: ага!)
Помните, господа, что если в настоящее время не будет принят земский законопроект, то, несомненно, край лишится возможности к дальнейшему процветанию, которое так дорого и правительству, и Государственной думе. Не принят будет этот законопроект – край будет долгое ещё время пребывать в той экономической дремоте, в которой доселе пребывает Западная Россия. Не забывайте этого. (Рукоплескания справа и в центре.)
Речь о Финляндии, произнесённая в Государственной думе 21 мая 1910 года
Господа члены Государственной думы!
Я думаю, вы поймёте меня, если при обсуждении вопроса такой исторической важности, как вопрос финляндский, я принуждён буду, говоря от имени правительства, соблюдать точно так же, как и два года тому назад*, величайшую сдержанность и осторожность. Все писаные нормы, которые определяют положение Финляндии в государство, а также все законодательные акты, относящиеся до Финляндии, за последние сто лет носят на себе следы самых разнообразных политических и исторических течений, часто друг другу противоречащих, часто случайных, зависящих от временных событий и условий.
Суждения же последнего времени отличаются такой страстностью, такой склонностью опорочить финляндскую политику правительства, приписывая ей своекорыстные побуждения, что я одной из своих главнейших задач ставлю освобождение спора от излишних, затемняющих его подробностей, от принижающих его приёмов, дабы представить на ваш суд очищенную от этих пут и привесок точку зрения, по моим понятиям, государственною.
Я убеждён, что масса материалов, документов, актов, касающихся отношений Финляндии к России, дают возможность легко защищать всякую теорию: достаточно повыдергать из архивных груд нужные для этого материалы и строить на них свои суждения. Для этого не нужно даже особой недобросовестности. Достаточно некоторой предвзятости и предубеждённости. Но этот путь не для правительства. Пускай политическое построение правительства сочтётся многими прямолинейным, пускай оно многим будет неприятно, но пусть не назовут его изворотливым и недоброкачественным.
Я начну с того, что многим, очевидно, непонятно, почему правительство в настоящее время подняло финляндский вопрос. Финляндия процветает, Финляндия никому не мешает, и обострять отношения к ней – это или роковая ошибка, или недобросовестная авантюра. (Голос слева: верно!) Но дело, господа, не так просто: кризис 1905 года и последующих годов оставил этот вопрос открытым, и только преступная бездеятельность власти могла бы заставить правительство его замолчать. (Голос справа: браво!)
Остаётся неразрешённым хотя бы крупный вопрос об исполнении финляндцами воинской повинности*. Дело в кратких словах обстояло так. В 1905 году временно был приостановлен, а затем и отменён закон о распространении всеобщей воинской повинности на Великое Княжество Финляндское. Приостанавливая этот закон, Государь Император повелел в течение трёх лет, до урегулирования вопроса, вносить из финляндских средств в государственное казначейство по 10 миллионов марок в год. Хотя Сейм и пытался воспользоваться этим случаем для того, чтобы распространить своё распоряжение на статные средства, которые по закону находятся в распоряжении одного Монарха, но как-никак деньги эти были заплачены.
В 1908 году вопрос, однако, вернулся в первоначальное положение. Оставить его неразрешённым было невозможно, приняться же за его разрешение – значило поднять весь финляндский вопрос, так как тут сталкивались две совершенно противоположные точки зрения: точка зрения правительственная и точка зрения финляндская. Правительственная точка зрения заключается в том, что отбытие воинской повинности и несение расходов на военную нужду болезненно касаются общеимперских интересов, отражаясь и на числе новобранцев, призываемых из русских губерний, и на количестве повинностей, уплачиваемых русским населением; а финляндская точка зрения сводилась к тому, что вопрос этот по конституции должен разрешаться односторонним актом Сейма. А каков должен был быть этот сеймовый акт, видно из представлений Сената о восстановлении отдельных финляндских войск. Этим, и только этим путём, по мнению финляндцев, мог быть правильно и законно разрешён вопрос.
И нельзя сказать, чтобы правительство в этом деле действовало неосторожно и вызывающе. Если бы статный фонд был неисчерпаем, то, конечно, возможно было вопрос оттянуть, путём хотя бы ежегодного перечисления из статных сумм в государственное казначейство определённых взносов взамен исполнения финляндцами личной воинской повинности. Но не желая ослаблять расходы на культурные надобности, которые питаются из статного фонда, Государь предложил Сейму изыскать суммы для этих взносов из сеймовых средств. И вот, господа, уже второй Сейм отвечает на это совершенно законное требование Монарха решительным отказом.
Я остановился на этом случае как на ближайшем механическом поводе, вскрывающем русско-финляндский вопрос. Одно из двух – приходится или взыскать и установить способ решения общеимперских вопросов и финляндских законов, касающихся интересов Империи, или примириться с односторонним разрешением их Сеймом. Но, может быть, надо было бы идти на это, может быть, государственная мудрость именно и заключается в том, чтобы сделать из Финляндии совершенно свободное, автономное государство, связанное с Россией только общими внешними интересами, и создать на пороге Петербурга благодарный и довольный народ.
Конечно, господа, всякое разумное правительство перед тем, как идти на столкновение, на так называемый конфликт с частью государства, должно ясно дать себе отчёт, в чём же заключаются интересы государства, не поддаваясь при этом ни чувству ложного самолюбия, ни чувству национального шовинизма. Поэтому надлежало проанализировать, выгоднее ли для всего народа – не для одних, конечно, только финляндцев – полное невмешательство России во внутренние дела, во внутреннюю жизнь Финляндии.
Вам, конечно, известно, что в истории русско-финляндских отношений были эпохи, когда финляндская самостоятельность достигала широких размеров, когда связь её с Россией ослабевала. Таких главнейших было три момента: первый – после издания октябрьского манифеста 1905 года, когда Финляндия, казалось, достигла всего того, о чём она только могла мечтать; ранее, после убийства генерал-адъютанта Бобрикова*, когда при генерал-губернаторе князе Оболенском ясен был поворот в сторону соглашения с финляндцами; наконец, ещё раньше после воцарения Императора Александра Второго, когда оказывалось явное доброжелательство финляндцам.
Что же эти эпохи принесли России? Что Россия от этого выиграла? Выиграть она могла, во-первых, нравственно, завоевав симпатии финляндцев и обезопасив себя с этой стороны; выиграть она могла политически, приобретя для русских граждан некоторые преимущества путём чисто финляндского законодательства; выиграть она могла, наконец, материально, связав более крепко свои экономические узы с достаточным народом, находящимся под одним с нею скипетром. Если бы были достигнуты экономические и нравственные выгоды, то, конечно, дальнейший путь был бы ясен. Благо и России, и Финляндии требовало бы полной государственной – я подчёркиваю слово «государственной» – автономии последней.
Но, мне кажется, трудно доказать, что ослабление связи между Финляндией и Россией увеличивало бы симпатии Финляндии
