В целом, из того, что мне показали, я остался доволен. Недовольство вызывало иное — это начало войны. В прошлой истории это случилось позже и у нас еще, казалось, было время. Два-три года нужно было для того, чтобы показанные новинки стали массовыми и решили все задачи на полях сражений. Теперь же даже пресловутая русская «штурмовщина» не поможет. Тот же воздушный шар требует вдумчивой доработки, для винтовок требуется создавать производства, строить цеха, конструировать вращающиеся рамы. Год, не меньше. А то, что оружейный завод Демидова может выдавать до ста штук в год — капля в море. Но такая… ядовитая капелька, которая способна пару больших и злых акул упокоить.
Ночевать в Ропше планов не было, да и не могло их статься. Послезавтра церемония погребения, завтра ночное бдение у гроба. Утром вновь принимать соболезнования от приехавших представителей монарших особ. Чего-то от Пруссии нет представителя. Нужно навестить в камере предварительного заключения спесивого Франкенштейна… Финкинштейна. Хотя образ первого вполне подходит под внешность второго. Сидит товарищ в Петропавловской крепости в двухкомнатных апартаментах, отказывается говорить. А что с ним еще сделать за такое вероломное нападение страны, чьи интересы он представляет? Или русские обязаны, как телята, придерживаться этики, протокола, всяческого вежества? А в это время в них будут откровенным образом плевать. Им можно, нам нельзя? Лучше ломать эту традицию сейчас, чем терпеть после и в XIX веке, да и позже.
— Ну, что, Иван Бранкович? Через три дня станете генерал-аншефом! — торжественно произнес я, вдохновленный показанными спектаклем по названием «вундерваффе 1», а так же второй и третей части блокбастера со стрельбой, взрывами и околоромантичным воздушным шаром.
— Воля Ваша, Ваше Величество! — склонил голову будущий тесть.
Должен же мой родственник быть генерал-фельдмаршалом? Войти в Государственный Совет, чтобы перебить количественно, в купе с иными моими людьми, любую группу недовольных? Пусть делать императрицей Иоанну и не стоит, но вот возвысить ее отца, можно.
— Все ли батальоны готовы к выдвижению в сторону Петербурга? Есть ли сменное обмундирование? Проведены ли инструктажи? — сыпал я вопросами.
— Так точно, Ваше Величество! — четко, по-армейски отвечал тесть.
Так то нужно с тестем! Была бы теща и ее бы построил и маршем в составе колоны к столице отправил! Господи! Прости мя грешного за столь черные шутки!
Уже завтра, еще до восхода солнца, егеря, казачий специальный батальон, Славянский первый батальон — это гайдуки Шевича — выстроятся по дороге от Зимнего дворца к Петропавловскому собору, где будут стоять еще и гвардейцы и рота от Гольштейнской дивизии. Опрятные, максимально, насколько позволяет мундир, обвешанные «гирляндами». Солдаты и офицеры, которые уже получили медаль «За Отвагу», Георгиевский крест, будут стоять в первых рядах. А те, немногочисленные, Герои России займут самое почетное место караула — у входа в Петропавловский собор.
Ропшу, ставшую за последний месяц не столько Центром переподготовки, сколько местом инструктажа и отработки протокола церемонии погребения, покидало большинство ее еще недавних жителей в мундирах.
*………*………*
Ропша
26 февраля 1752 года 21.40
Выждав час после того, как последняя повозка увезла плутонг егерей и, наконец, ускакали пять казаков, которые замыкали большую колону войск, идущих нести караульную службу, Федор Дмитриевич Внуков приказал своим ватажникам начать выдвижение.
Много усилий потребовалось этому, порочащему честь русского мундира, офицеру собрать шесть десятков отъявленных головорезов. Но команда подобралась, что надо. Были у Внукова даже четыре казака, что прошли обучение в пресловутой, но загадочной, школе наследника.
Этих ухарей выгнали за то, что они решили принести вольности казацкие в школу, где царила дисциплина. Были наказаны и не раз. А после случая насилия в деревушке, что недалеко от Ораниенбаума, и вовсе, были выгнаны и лишены всех прав и привилегий, что даровал наследник, а нынче император, своим казакам. Возвращаться домой, в станицу, никто не хотел. Приученные к отцовской тяжелой руке и плетке, еще молодые казаки, решили остаться в Петербурге, где успели поучаствовать в столичных беспорядках, там и завели знакомства в околокриминальной среде.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Как такового организованного преступного мира в столице не было, но воры имелись, как и те, кто был способен выйти и на лесную дорогу.
— Федор Дмитриевич, не пора ли начинать? — спросила Марфа Егорьевна.
Вдова проявляла исключительную нервозность, ее глаза излучали неестественный блеск, который можно было сравнить с тем взглядом, когда воин идет в решительную атаку, понимая, что не выживет. Еще два дня назад Марфа Шувалова выпроводила своих детей к дальним родственникам, передав письмо и Ивану Ивановичу Шувалову, чтобы тот не забыл о своих двоюродных племянниках и проследил за их судьбой, за что она передавала бывшему императорскому фавориту изрядное количество серебра. Марфа не то что надеялась на спасение и на то, что ее участие в преступлении не будет раскрыто, она хотела огласки. Пусть все знают, что Шуваловы платят по долгам, по всем долгам!
— Марфа Егорьевна, при всем моем уваже… — Внуков начал выговаривать вдове недовольство, но был перебит.
— Ты… Делай, что должно! — не сказала, но прошипела Марфа.
Подполковник, смотревший в глаза смерти при штурме Аккермана, сейчас ощутил животный страх. Нет, не женщина предстала перед ним, но зверь.
— Держитесь в стороне! — выдавил из себя Внуков, сглатывая застрявший ком в горле.
Атака дворца в Ропше началась идеально. Извергнутые бывшие казаки лихо «сняли» двоих постовых у крыльца, открыли двери и убили зазевавшихся и расслабившихся охранников. Но дальше случайность, как это часто бывает при проведении таких операций, уничтожила надежду разбойников на тихую победу. Именно в этот момент одна из служанок, что уже давно ворковала с Тихоном, казаком, который был в это время на посту, принесла своему, вероятно, будущему мужу, молоко и хлеб. Увидев тело несостоявшегося отца ее детей, Фекла закричала, чем всполошила всех немногих постояльцев дворца.
— Вперед, не таясь! — закричал Внуков, но сам не спешил врываться в первых рядах в охраняемый дворец.
Подполковник знал, что теперь в самой усадьбе в Ропше оставалось не большее дюжины охраны, четверых из которых уже удалось ликвидировать. Знал он и то, что много действительно профессиональных бойцов ни тут, ни в тренировочном лагере не должно быть. Всех кавалеров орденов, как и заслуженных казаков забрали в столицу, оказывая честь бойцам, что будут провожать в последний пусть императрицу. Сам Внуков не удостоился такой чести, его полк вообще передислоцировали под Псков.
Началась стрельба, и сразу же отряд подполковника понес ощутимые потери. Шесть человек, что первыми ворвались во дворец, были убиты выстрелами из многозарядных пистолей.
Подполковник поудобнее натянул свою маскарадную маску и пошел ко входу в ропшинский дворец.
— Нельзя стрелять во дворе! — одернул Внуков одного из своих солдат, когда тот выцеливал силуэт во окне, при этом находясь на улице.
Если стрельба происходит в доме, да еще при выгодном ветре, то в тренировочном лагере, что в почти трех верстах, услышать не должны. Иное дело палить во дворе, да в ночной тиши.
— Они выставили преграды из шкафов, столов и стульев и стреляют оттуда, — докладывал фельдфебель Кошкин.
Этого унтер-офицера подполковник некогда спас, не предал суду за воровство и уклонение от боя. После Митрофан Кошкин человеком подполковника, который только что с рук Внукова не ел, а так никогда и не спрашивал, а исполнял. Сейчас же Федор Дмитриевич пообещал фельдфебелю офицерский чин справить, да уже десять рублей дал. Вот Митрофан и старается, выслуживается.
— Отправь казаков и еще с ними двадцать лучших стрелков на дорогу к лагерю, чтобы оттуда никто раньше сроку не прискакал, — отдал приказ Внуков.
