других членов храмовой четверки и самых доверенных помощников канцлера. И слухи о его вероятном содержании распространились по рядам викариата подобно весеннему приливу, поскольку одно сообщение за другим подчеркивало вызов, брошенный королевством Чарис самой Церкви.
Весть о браке между Кэйлебом из Чариса и Шарлиэн из Чисхолма достигла Храма всего три пятидневки назад, сразу после известия о том, что произошло в Фирейде, и эта новость потрясла викариат до глубины души. Тот факт, что новости о браке и создании этой новой «Империи Чарис» так долго доходили до Зиона, даже учитывая зимнюю погоду, был лишь еще одним признаком угрозы власти Церкви. Цепи храмовых курьеров, которые обычно переносили это слово через Колдрэн к семафорным станциям, несмотря на зимние штормы или их отсутствие, были разорваны впервые в истории Сейфхолда. И послания от епископов и верховных священников, в переписке которых было бы объявлено и проанализировано это событие, никогда не были написаны, поскольку люди, которые теперь занимали эти должности, были верны не Зиону и Храму, а Кэйлебу и Шарлиэн.
Это было достаточно отрезвляюще. Осознание того, что Чисхолм добровольно присоединился к Чарису в его неповиновении Матери-Церкви, не только отрезвляло, но и пугало, а казнь шестнадцати помазанных священников во многих отношениях ударила еще сильнее. Даже те, кто спокойно придерживался мнения, что жестокое бесхозяйственное руководство «храмовой четверки» привело к кризису в Чарисе, оказались лицом к лицу с появлением совершенно новой империи, которая со временем неизбежно займет свое место среди великих королевств и княжеств Сейфхолда. Империя, скрепленная не простым завоеванием или простым династическим браком, а общим фундаментом ее неповиновения церковной власти — неповиновения, которое она с жестокой решимостью подчеркнула в Фирейде. И та, что уже присоединила к своим территориям княжество Эмерэлд и, несомненно, двинется на Лигу Корисанды в течение пятидневок или месяцев, если уже не сделала этого.
Два года назад ни один член совета викариев не мог даже представить себе мир, в котором мог бы существовать такой политический и религиозный гротеск. Теперь все они оказались лицом к лицу с отвратительным призраком раскола, который не только не был подавлен, но и активно рос, неуклонно распространяясь от первоначального источника коррупции в Теллесберге.
В мире, уверенность в котором во многом рухнула, ежегодное обращение великого викария приобрело огромное значение, и все глаза и головы быстро повернулись к трону великого викария, когда этот единственный звон колокола возвестил о его прибытии.
Как того требовали древнейшие традиции Церкви, великий викарий Эрик XVII, светский и мирской глава Церкви Ожидания Господнего, управляющий от имени Бога и архангела Лэнгхорна в Сейфхолде, вошел в зал большого совета один и без сопровождения. В этот день в этом помещении он официально был всего лишь еще одним викарием, пришедшим доложить своим братьям-викариям о состоянии Церкви Божьей по всему Сейфхолду. Однако, если характер его вступления провозглашал его равенство, сверкающая корона на его голове, великолепные государственные одежды (которые, с их массой жемчуга, драгоценных камней и тонкой вышивки, были тяжелее, чем большинство доспехов), провозглашали совсем другое послание. Они подчеркивали абсолютную власть, которая находилась в руках владыки Церкви, владычицы всего мира.
Эрик определенно выглядит как подобает великому викарию, — сардонически подумал Тринейр. Это был высокий мужчина с широкими плечами, волосами, посеребрившимися с годами (и разумной помощью камердинера и парикмахера великого викария), проницательными глазами, мощным, изогнутым носом и высоким и благородным лбом. К счастью для целей Тринейра, человек с впечатляюще царственной внешностью достаточно хорошо понимал реалии храмовой политики, по крайней мере, чтобы правильно ориентироваться.
Теперь великий викарий проследовал к своему трону в наступившей тишине. Он уселся на него, глядя поверх рядов викариев и архиепископов, и выражение его лица было спокойным. Несмотря на то, что каждый член его аудитории знал, что выражение его лица было частью тщательно продуманного театра, который они все здесь наблюдали, многие из них на самом деле почувствовали, что, по крайней мере, немного расслабляются, наблюдая за этим. Тринейр с удовлетворением наблюдал за их реакцией. Способность Эрика излучать рассудительную, спокойную уверенность была, в конце концов, одной из главных причин, по которым Тринейр выбрал его для возведения в сан великого викария.
— Дорогие братья в Боге, — сказал великий викарий через мгновение, — мы приветствуем вас и благодарим за благочестивое братство, в котором мы все собрались, чтобы сообщить вам о состоянии Церкви Божьей и работы среди миллионов и миллионов душ, вверенных нашему пастырскому попечению всемогущими руками Бога и Его слуги Лэнгхорна.
Его голос был еще одной причиной, по которой Тринейр выбрал его. Это был глубокий, великолепный, бархатистый бас, который доносился до своих слушателей с уверенностью, что перед ними был человек, который знал, что он делает, был так же уверен внутренне, как и внешне. Это впечатление еще больше усиливалось его способностью запоминать длинные речи, такие как обращение, и произносить их искренне, страстно, даже не заглядывая в заметки или сценарий. Если бы Эрик обладал силой интеллекта, соответствующей его другим качествам для великого викария, он был бы человеком, которого следовало бояться… и Замсин Тринейр искал бы другую марионетку.
— Многое произошло за прошедший год, — серьезно продолжил великий викарий, с размеренной, серьезной трезвостью произнося строки, которые для него сочинил Тринейр. — Многое из этого было добрым, служащим во славу Божью и спасению Его верных. Тем не менее, как всем нам известно, мы также столкнулись, как ни один предыдущий великий викарий или викариат со времен самого Лэнгхорна, с открытым вызовом Шан-вей в этом мире. Темная Мать Зла опять ткнула пальцем в совершенство Божьего дела, снова стремясь испортить и ниспровергнуть все, что есть хорошего, на службу злу.
Один или два викария, казалось, напряглись, а Тринейр спрятал язвительную улыбку за своим тщательно отшлифованным выражением лица. Очевидно, по крайней мере, некоторые из членов викариата продолжали надеяться, что все это можно просто заставить исчезнуть. Именно то, что могло бы побудить их цепляться за такую тщетную надежду, было больше, чем канцлер осмелился бы сказать. Без сомнения, некоторые из них — на ум пришло имя Сэмила Уилсина — цеплялись за веру в то, что между Церковью Чариса и законной Церковью Ожидания Господнего все еще мог быть достигнут какой-то компромисс. Что ж, пришло время раз и навсегда выбить эту идею из головы, если предположить,
