Некоторые из сидящих викариев заметно вздрогнули, и Тринейр надеялся, что члены его персонала, которым было приказано следить именно за такой реакцией, получили все их имена.
— Как мы говорим, время еще не пришло. Точно так же, как необходимо подготовиться, разработать планы, создать и выковать оружие, на нас, как на истинных слуг Божьих, также возложена тяжелая ответственность установить раз и навсегда, вне всяких сомнений или противоречий, истинную глубину и порочность планов и намерений наших врагов, прежде чем прибегать к таким суровым и ужасным мерам. Независимо от того, насколько справедлива война, насколько необходимы действия, невинные пострадают так же, как и виновные, что, к сожалению, столь трагически уже продемонстрировали события в Фирейде. Ни один истинный сын или дочь Божья не могли бы созерцать все ужасные последствия такого конфликта без страха и трепета. Без необходимости знать, что у них не было другого выбора, никакого другого курса действий. И мы не исключаем полностью возможности какого-то менее радикального решения. Мы надеемся, мы искренне молимся о том, чтобы подданные правителей, которые сделали себя врагами Бога, осознали свою ответственность за то, чтобы восстать в праведном гневе и прогнать слуг Шан-вей, которые привели их к этому отступничеству и греху. Именно по этой причине мы издали наши приказы об отлучении от церкви и объявили интердикт на Чарис, а затем распространили его на Чисхолм и Эмерэлд. Однако, как бы усердно мы ни молились об этом событии, мы не можем полагаться на него. Наша обязанность, как Божьего управителя, — своевременно подготовиться к более решительным мерам, которые, как мы очень опасаемся, стали неизбежными.
— В полноте времени Бог, несомненно, дарует победу тем, кто подвизается ради Его пресвятого имени. Мы не сомневаемся в этом, и мы знаем, что ваша вера, как и наша собственная, является непоколебимой скалой, на которой покоится Божья Церковь. Эта вера не будет разочарована, и Бог не допустит, чтобы она была смущена. И все же темные дни ждут нас впереди, братья мои. Пусть никто из вас не будет введен в заблуждение, полагая иначе. Мы были призваны к самому суровому испытанию, с которым когда-либо сталкивались простые смертные. Мы стоим на месте самих архангелов, лицом к лицу с угрозой Шан-вей, и мы не можем командовать ракураи, как это делал Лэнгхорн. Мы не можем протянуть руку и поразить развращение Чариса и Чисхолма очищающим огнем очистительного гнева Божьего. Но то, что мы должны сделать, мы можем сделать. Мы сталкиваемся не с самой Шан-вей, как Лэнгхорн столкнулся с ней во всей полноте ее собственной извращенной божественной силы. Мы сталкиваемся только с ее слугами, только с теми, кто отдал свои души на ее темное служение, доверяя ей нести их. И все же этим заблуждающимся, потерянным и проклятым душам не мешало бы вспомнить, что Шан-вей — Мать Лжи и Повелительница Предательства. Мы, те, кто верит в верность и авторитет избранных Богом архангелов, имеем уверенность и крепость, которые Шан-вей никогда не сможет обеспечить. И поскольку это так, поскольку мы сражаемся в доспехах Самого Бога, наша победа несомненна, ибо это будет Его победа, а Бог не терпит поражения.
Великий викарий сделал паузу, оглядывая лица собравшихся викариев, и в зале большого совета воцарилась тишина и покой.
— Еще не пришло время открыто обнажать меч Лэнгхорна, — сказал он тогда, — но этот день приближается. И когда это произойдет, братья мои, когда меч Лэнгхорна будет обнажен в чистом служении Богу, он не будет возвращен в ножны, пока дышит хотя бы один из Его врагов.
* * *
Несмотря на теплый камин в гостиной, Анжилик Фонда внутренне содрогнулась, перечитывая письмо, лежавшее на ее столе.
В отличие от многих писем, проходивших через ее руки, это было незашифрованным, хотя в нем были разбросаны кодовые слова и кодовые имена, которые не имели бы смысла для большинства читателей. Оно было напечатано аккуратными печатными буквами, а не написано от руки, но она узнала характерную фразировку Сэмила Уилсина. Она предположила, что не было смысла шифровать его, когда к нему прилагался полный текст ежегодного обращения великого викария с трона. В конце концов, было не так уж много людей, от которых это могло исходить.
Она положила единственный листок обратно на промокашку и посмотрела сквозь заиндевевшее оконное стекло на заснеженные улицы города.
Она не могла видеть это с того места, где сидела, но знала о струйке дыма, поднимающейся от крыши сарая, который ее садовник обычно использовал для летнего хранения. По своему обыкновению, она предоставила сарай в распоряжение некоторых бедняков Зиона на зиму. Это было достаточно жалкое жилище для климата Зиона, но, по крайней мере, она убедилась, что стены сарая защищены от ветра и непогоды, и незаметно устроила так, чтобы ящик для угля рядом с дверью сарая был заполнен. Она не знала, сколько временных жильцов она приобрела этой зимой, но знала, что, когда наконец сойдет снег в городе, найдутся, по крайней мере, несколько тел. Они всегда были там, и наибольшее их количество всегда скапливалось возле вентиляционных отверстий Храма, где в леденящий холод выдыхалось отработанное тепло.
Ее прелестный рот сжался при этой мысли, и гнев вспыхнул в глубине ее выразительных глаз, когда она подумала о выступлении великого викария Эрика и обо всех осуждениях, которыми мужчины, жившие в роскошном комфорте Храма, осыпали «еретиков-отступников» из Чариса и Чисхолма. Люди, невосприимчивые к голоду и холоду, которые никогда не думали о жалких бедняках, отчаянно пытающихся сохранить жизнь себе и своим семьям, прячась за вентиляционными отверстиями своего собственного великолепного жилища. Она точно знала, что на самом деле спровоцировало ее решение присоединиться к реформистам, таким как Сэмил Уилсин, и на самом деле это не было каким-то одним событием, каким-то единственным осознанием.
Ее собственная жизнь, заученное неприятие и отрицание собственного отца и должностной власти, которая позволила ему это сделать, сделали ее готовой к бунту — она многое знала, открыто признавая это, — но было так много способов, которыми она могла бы восстать. Конечно, она также могла просто исчезнуть, раствориться в невидимости как еще одна отвергнутая незаконнорожденная дочь, ищущая убежища в призвании монахини. Даже ее приемные родители, несомненно, хотели, чтобы она смогла смириться с такой судьбой, хотя ее любимая старшая
