А генерал Ли, путешествуя отдельно от своих войск, остановился ночевать в небольшой таверне в трех милях от Баскин-Риджа; с ним было полтора десятка человек его личной гвардии. Утром в пятницу 13-го Ли сидел за столом в халате и домашних туфлях, занимаясь текущей перепиской. Настроение у него было хуже некуда, а всё этот Вашингтон! «Он поставил меня в такое положение, в котором у меня практически нет выбора: если я останусь в этой провинции, я ставлю под удар себя и армию, а если не останусь, провинция будет потеряна навсегда», — жаловался он в письме генералу Гейтсу.
Было около десяти утра, когда на дорожке, ведущей к таверне, неожиданно появился британский конный патруль — два с половиной десятка всадников под командованием полковника Уильяма Харкорта, служившего когда-то под началом Ли в Португалии. Корнуоллис отправил их из Трентона, чтобы разведать намерения Ли и выяснить его местопребывание. Ответ на эти вопросы им дал один местный житель в Баскин-Ридже.
Шесть всадников во главе с лейтенантом Банастром Тарлтоном галопом проскакали 100 ярдов, остававшихся до таверны; двух часовых убили, остальные разбежались. Англичане окружили дом и начали стрелять по окнам и дверям, преграждая пути к отступлению. Кто-то в ответ выстрелил изнутри. Тогда хозяйка таверны выскочила на порог, крича, что здесь Ли, и прося пощады. Тарлтон крикнул, что спалит дом, если Ли не сдастся.
Молодой американский лейтенант Джеймс Уилкинсон, находившийся в доме, каким-то образом успел из него выскочить и теперь, прячась в кустах, наблюдал за происходящим. Из таверны с поднятыми руками вышел Ли, сказал, что сдается и надеется, что с ним будут обращаться как с джентльменом. Англичане радостно загоготали, один затрубил в трубу. Ли, как был в халате, шлепанцах и без шляпы, сел на лошадь Уилкинсона, привязанную у порога, и вся кавалькада немедленно умчалась прочь.
Новость о пленении Ли — «единственного генерала мятежников, которого у нас были причины бояться», как записал в дневнике один капитан гессенцев, — разнеслась в мгновение ока; британцы ликовали. В Нью-Брансуике конники Харкорта устроили пирушку: напоили лошадь, на которой ехал Ли, напились сами; полковой оркестр играл до самой ночи. Лейтенант Тарлтон написал в письме матери: «Это coup de main[26] положило конец всей кампании».
Вашингтон назвал это «суровым ударом» и больше ни словом не обмолвился с подчиненными о «несчастливом происшествии». Но в душе он рвал и метал. Какая глупость! «Несчастный человек! Жертва собственной неосторожности», — писал он Лунду Вашингтону.
В тот же день Вашингтон узнал, что Конгресс приостановил работу и переезжает в Балтимор; в Филадельфии остался только Роберт Моррис — самый богатый человек в американских колониях, пожертвовавший много денег на нужды армии, в частности, оплачивавший услуги лазутчиков. А вот другая, гораздо более важная новость пока еще оставалась ему неизвестной: пленив генерала Ли, Уильям Хоу решил приостановить военные действия до весны и отвести войска в Нью-Йорк на зимние квартиры. Кто же воюет зимой? К тому же ударили морозы, а по ночам бушевала метель. Корнуоллису дали отпуск и разрешили съездить в Англию повидать больную жену.
Вашингтону такое и в голову не могло прийти. Назначив Патнэма руководить обороной Филадельфии, он с часу на час ждал наступления противника, как только река покроется достаточно крепким льдом. Он умолял старших офицеров найти хорошего лазутчика, который перебрался бы через реку и выяснил, где англичане строят или подвозят плавсредства, обещая заплатить за информацию собственные деньги. 15 декабря он получил рапорт от командира пенсильванского ополчения Джона Кадваладера: «Генерал Хоу, наверное, ушел в Нью-Йорк, если только это не сделано в расчете развлечь нас и захватить врасплох». Вашингтон склонялся ко второму варианту, тем более что неприятель по-прежнему маячил на противоположном берегу.
Но это была не британская армия, а полторы тысячи гессенцев полковника Иоганна Ралля, оставленных здесь на зиму.
Двадцатого декабря, в злую метель, в ставку Вашингтона прискакал генерал Салливан и привел войско, брошенное Ли: оставшись без командира, солдаты дошли до места в четыре раза быстрее, чем было предписано. Но вместо ожидаемых четырех тысяч их было меньше половины, да и те в самом жалком состоянии. Босые обмороженные ноги оставляли на снегу кровавые следы. Прибыл и генерал Гейтс, но привел с собой всего 600 человек.
Вашингтон мог рассчитывать на шесть тысяч солдат. Сотни были больны и жестоко страдали от холода. Роберт Моррис всеми правдами и неправдами пытался раздобыть для них теплую одежду и одеяла, но местное население подписывало прокламацию, отказывая в помощи патриотам; два бывших члена Конгресса, Джозеф Галлоуэй и Эндрю Аллен, переметнулись к врагу. Почти все считали, что война окончена. Но не Вашингтон.
«Его превосходительство Джордж Вашингтон никогда не выглядел так выигрышно, как в часы несчастий», — напишет позже Натанаэль Грин. Он был рад, что снова пользуется доверием главнокомандующего, возле которого сплотились офицеры, доказавшие свою преданность общему делу, и теперь уже обстрелянные солдаты. Полковник Уильям Тюдор, находившийся рядом с Вашингтоном с самого начала войны, писал невесте в Бостон: «Я не могу покинуть человека (на суде чести это считалось бы дезертирством), который бросил всё, чтобы защищать свою страну, и главным несчастьем которого, среди десяти тысяч прочих, является то, что большей части этой страны недостает духу защищаться самой». Генерал был полон решимости действовать.
В обстановке строжайшей секретности в ставке Вашингтона разрабатывался план дерзкой атаки на британцев. 21 декабря пришло письмо от Морриса: он что-то слышал о подготовке атаки через Делавэр и с надеждой спрашивал, правда ли это. Днем позже доставили послание от Джозефа Рида: нельзя ли устроить в Трентоне диверсию или что-то в этом роде? «Наши дела стремительно движутся к краху, если мы не обратим их вспять неким счастливым происшествием. Промедление равняется для нас полному поражению». В ответном письме Вашингтон подтвердил, что атака готовится в ночь на Рождество. «Но, ради бога, держите это про себя, раскрытие [планов] может оказаться для нас роковым… Только нужда, страшная нужда может и должна стать оправданием этой попытки».
Согласно плану армия форсирует Делавэр в трех местах: Джон Кадваладер и Джозеф Рид поведут тысячу пенсильванских ополченцев и 500 ветеранов из Род-Айленда через Бристоль на Берлингтон. Генерал Джеймс Эвинг во главе семисот пенсильванцев перейдет реку прямо напротив Трентона и будет удерживать мост через бухту Ассунпинк, отрезав противнику путь к отступлению. Основные силы — 2400 солдат, возглавляемые Вашингтоном, Грином, Салливаном и Стерлингом, — переправятся через Делавэр в десяти милях выше по течению, а затем двинутся к Трентону, разделившись на две колонны, с пушками Нокса впереди. Переправу назначили на полночь 25 декабря. К пяти утра обе колонны должны были достичь Трентона и начать атаку в шесть, еще до рассвета. Офицерам было приказано укрепить на шляпах клочки белой бумаги, чтобы их можно было отличить. Соблюдать секретность и тишину. Выходить из рядов запрещается под страхом смерти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
