— Я сын царя, — сказал Ракоци. — Завоеватели опасались прогневить небеса.
Она тут же истово перекрестилась и с благоговением заявила:
— Ибо сила Христова карает всякое зло!
Ни к чему было уточнять, что ужасная казнь состоялась за две тысячи лет до того, как родился Христос. Ракоци, кашлянув, отстранился.
— В общем, подумайте, как нам быть и чего вы хотите.
— Я не знаю, чего я хочу, — ответила с вызовом Ксения. — Как я могу это знать?
Он попытался растолковать.
— Припомните свои сны. Самые сокровенные, сладкие, полные неги. Расскажите о них, и мы попытаемся претворить грезы в явь. Если дело не сладится, мы попробуем что-нибудь изменить и будем пробовать до тех пор, пока не поймем, что вам нужно.
Воцарилось молчание. Долгое и неловкое. Оба стояли не шевелясь.
Наконец Ксения хрипло сказала.
— Меньше слов, больше дела. Вы подойдете ко мне со спины. Но лишь тогда, когда я дам знак. А пока стойте там, где стоите.
— Хорошо, — покорно откликнулся Ракоци, глядя, как она нервно расхаживает по границе света, льющегося от масляных ламп, и мрака, заполнявшего пустоту неотделанной части конюшни. — В будущем месяце здесь установят столы, а на стенах появятся полки.
— Не сомневаюсь, — оборвала его Ксения, останавливаясь. — Вот, я готова. Идите ко мне.
Ракоци, обладавший способностью передвигаться совершенно бесшумно, не стал сейчас пользоваться этим умением и пошел к ней, нарочито постукивая каблуками по булыжному полу. Шаги его были не слишком поспешными, чтобы Ксении не почудилось, будто он хочет накинуться на нее. Подойдя, Ракоци вытянул руку и плавно огладил талию Ксении, одновременно притягивая ее к себе, но с осторожностью, готовый при малейшем сопротивлении разжать пальцы. Она не противилась, и это обрадовало его.
— В крайнем стойле, — шепнул он, помедлив, — сложены овечьи шкуры. Шорники шьют из них седла. Они очень мягкие, теплые.
— Как вам будет угодно, — пробормотала она, помолчав. Зачатки решимости покидали ее, их замещала жгучая неприязнь. К нему, к тому, что вот-вот должно было произойти, и ко всему на свете. Все, чего сейчас ей хотелось, это вырваться и убежать.
— Нет, — шепнул Ракоци, ослабляя объятие. — Вам, а не мне. — Он наклонился, стал покрывать ее шею быстрыми мелкими поцелуями.
Ксению бросило в дрожь.
«Ну почему, почему это так неприятно? — мысленно восклицала она. — Он ведь твой муж. Вы, как положено, обвенчаны в церкви. Вас благословил сам московский митрополит. Он относится к тебе куда лучше, чем другие бояре к своим женам, он всегда добр, учтив, терпелив. Так почему бы тебе не откликнуться на его ласки? Почему ты сейчас вся обмираешь, дрожишь?»
Сквозь ткань сарафана Ксения ощущала жар, исходящий от его крепкого худощавого тела. «Боже милостивый, что же мне делать? Я… я закричу, если он не отпустит меня».
Словно прочтя ее мысли, Ракоци отстранился.
— Может быть, вы повернетесь и возьмете меня за руки. Тогда… они вас не будут пугать и… вы сами сможете направлять их.
— Какое странное предложение, — отозвалась в смятении Ксения и, собрав в кулак всю свою волю, резко, будто бросаясь с кручи, повернулась к нему.
Он стоял совершенно недвижно и смотрел на нее изучающим взглядом. Потом — очень мягко — сказал:
— Теперь дверь за вами, Ксения, но она, как вы помните, не заперта. Вы в любой момент можете скрыться.
Вот еще! Никто тут скрываться не собирается, но все же приятно иметь пути к отступлению. И приятно, что в нем столько чуткости. Ксении захотелось сказать ему это, однако она промолчала и в знак благодарности приложила руки к его рукам. Ладонь к ладони, палец к пальцу. И с удивлением отметила, что кисти мужа почти совпадают с ее собственными. Как странно, подумалось ей. То, что с минуту назад представлялось огромным и отвратительным, оказалось на деле небольшим и изящным.
Пока она, потупившись, привыкала к новому положению, Ракоци продолжал за ней наблюдать, почти физически ощущая, с каким трудом ей все это дается, и не зная, как снять с нее этот гнет. Колоссальная внутренняя борьба, происходившая в душе Ксении, вызвала в нем взрыв сострадания.
— Если бы я умел стирать прошлое, я бы без колебаний стер его, — сорвалось с его уст.
Она была потрясена.
— Гибель вашего батюшки? Пытки?
— Не мое прошлое. Ваше. — Ракоци наклонился и осторожно поцеловал ее в губы.
Озадаченная, она не ответила, но и не воспротивилась поцелую. Их руки были сомкнуты и опущены, их тела не соприкасались, но между ними не протиснулась бы и ложка. Осознав это, Ксения попыталась отпрянуть, но его пальцы даже не дрогнули: это были не пальцы — тиски. Она напряглась еще раз, и тиски стали разжиматься, покорные ее воле. Он весь в ее воле, поняла она вдруг и с изумлением вскинула голову.
— Это правда? Вы говорите, что думаете?
— Да. — Он кивнул.
Медленно, не сводя с него глаз, Ксения, завела его руки себе за спину и прошептала:
— Оставьте их там.
— Вы уверены? — спросил он.
Она кивнула, раздумывая, что делать дальше.
— Нам надо прижаться друг другу?
— Если вам этого хочется, — спокойно откликнулся он, но даже не шевельнулся.
Хочется?! Что значит — хочется? Хочется — перехочется! Да и хочется ли — вот вопрос. Надо признаться, ее все же тянет к этому сильному и непонятному человеку, однако… Не вполне понимая, что должно следовать за этим «однако», Ксения чуть помедлила и неуклюже прислонилась к мужу.
— Так?
— Так, — сказал он. — Но этого мало. Нужно бы и еще кое-что.
Что же? Ксения призадумалась, потом покраснела и покосилась на дверь.
— Вы хотите раздеть меня? — еле ворочая языком, спросила она.
— Нет, — усмехнулся мучитель. — Но вы бы весьма меня осчастливили, если бы сами сделали это.
— Что? — поперхнулась она, холодея от страха. — Мне раздеть вас?
Ракоци покачал головой.
— Нет, это уж точно бы походило на подвиг, а мы ведь уговорились следовать лишь вашим желаниям. Я же со своей стороны только пытаюсь вам намекнуть, что одежда порой нас стесняет и не дает нашей плоти заговорить на своем языке. А потому, если вы…
Ксения вскинула руку.
— Довольно. Все правильно. Не запутывайте меня. — Она решительно распустила завязки на сарафане, позволив тонкой шелковой ткани лечь золотисто-красной лужицей у своих ног, и обхватила себя руками, нервно комкая пальцами сборки нательной сорочки.
Видя, что она вся дрожит, Ракоци кивком указал на стойло с овчинами.
— Там вам сразу станет тепло и уютно, — сказал ласково он.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
