– Сибилла, как я рада, что ты меня застала, я как раз шла купаться. Ну, как ты? Когда я позвонила, твоя секретарша дала мне твой вашингтонский номер. Ты в Вашингтоне? Давно?
– С января. Мы купили кабельное телевидение и переехали сюда для его установки.
Валери засмеялась.
– Не иначе как ты воспользовалась моим советом выкроить время для игры. Хотя выглядит заманчиво. А как же твоя программа про всякие там финансы?
Повисла пауза.
– Я и забыла, что тебя все это время не было в стране. Мы нашли нового ведущего. Они хотели, чтобы я осталась, чтобы моталась из Вашингтона, но я нужна Квентину здесь. Если у меня будет время, я сделаю новую передачу, но об этом еще надо подумать; уж слишком все это скучно. Посидишь немного перед камерой и больше уже не захочешь.
– Правда? Мне кажется, мне бы это больше понравилось. Разумеется, мне не часто приходилось показываться в эфире, поэтому, наверное, я так и думаю.
– Ты снималась на телевидении во время своего путешествия?
– Немного. Ужасно смешно! Знаешь, так забавно работать с людьми, которые все делают совсем не так, как мы.
– Но что же ты делала?
– Интервью по большей части. Пару на итальянском и французском телевидении…
– По-английски?
– Нет, я говорила на итальянском и…
– Почему они брали у тебя интервью?
– Ах, но ведь я же вдруг оказалась американским специалистом по лошадям. Я было решила, что это шутка, но они были такие серьезные, а когда люди относятся ко мне серьезно, мне всегда жаль их разочаровывать. Все-таки было так смешно! В Италии и во Франции я была с друзьями, которые занимаются верховой ездой, а они знают людей с телевидения, так вот и вышло, что мне пришлось рассказать об американских принципах работы с лошадьми. Мы даже съездили и засняли все на пленку. Я делала это и на Би-би-си, ты бы решила, что я великий знаток лошадей.
– Ну а о чем другом ты бы могла им рассказать?
После секундной паузы Валери слабо рассмеялась.
– Ну, тут ты попала в точку, Сибилла. О чем бы в самом деле могла бы я им рассказывать?
Сибилла не ответила.
– Но вот в Югославии я говорила об американской моде – но на английском; мой сербско-хорватский – это лишь «здравствуйте», «прощайте» и «спасибо»; я использовала свои очерки, и это было лучше всего. Но расскажи мне о себе. Где ты живешь в Вашингтоне?
– В Уотергейте.
– А, это одно из моих любимых зданий.
– В каком смысле?
– Оно очень забавное, правда ведь? Ну, эти акульи зубы на балконах.
– Акульи зубы? – почти машинально Сибилла обернулась в сторону балкона, обращенного к центру города.
Ряды декоративного бетона опоясывали все четыре здания комплекса: длинные, заостренные, конические формы.
«Акульи зубы! Ну и мерзавка! – закипела она негодованием. – Вечно готова поднять на смех все, чего нет у нее самой!» Но тут же она подумала об этом иначе. «Чем же плохи акулы? Привлекательные, быстрые, они почти всегда побеждают в схватке. Об этом стоит подумать», – решила она.
– Как тебе Вашингтон? – спросила Валери.
– Ничего, милый.
– А квартиру в Нью-Йорке вы продали?
– Нет, будем там останавливаться во время приездов.
– А как Чед? Он уже был у вас здесь?
– Еще нет.
«Ах, вот зачем она звонила! Хочет услышать что-нибудь о Нике. За этим она и на брюхе приползла бы. Но чего она добивается? Разве может кто-то кого-то интересовать после стольких-то лет?…»
Теперь молчание было долгим.
– Ах, Сибилла, – вздохнула Валери, и голос у нее теперь был совсем не веселым, в нем слышались печальные нотки. – Ты бы могла рассказать мне о Нике. Я тут как-то видела его в «Ньюсуик» и в «Таймс» на обложках, а ты единственная, кого я знаю, кто знаком с ним. Должно быть, он на седьмом небе?
– Ну, разумеется, он в полном восторге. Мы долго с ним вчера разговаривали. У Чеда был день рождения, но я не смогла туда поехать, так что я позвонила поздравить его и, естественно, долго говорила с Ником. Он сказал, что это, как реабилитация, – слишком многим казалось, что у него ничего не получится.
– Реабилитация? Какое неожиданное слово для Ника. Вот уж никогда бы не подумала, что он может употребить его.
– Почему же? – резко спросила Сибилла.
– Потому что он никогда не чувствует, или, вернее, не чувствовал, необходимости самоутверждаться в чьих-то глазах, кроме собственных. Этим словом мог бы воспользоваться какой-нибудь беззащитный человек, кто-то, кого не понимают и третируют.
– Я была за ним замужем, – не выдержала Сибилла и удостоилась сердитого взгляда Эндербая. – Я прекрасно знаю, что он из себя представляет.
– Ну, разумеется, – отозвалась Валери. – Но я предполагаю, – в голосе ее слышалось явное сомнение, – что людям свойственно меняться.
– Нет. Не сильно, – пальцы Сибиллы нервно сдавили телефонную трубку. «Я просто так сказала, это слово вырвалось у меня случайно, – думала она, – ведь надо же было что-то ответить ей; откуда она могла знать, свойственно ли это словечко Нику или нет? Дурачит меня, чтобы произвести впечатление. Ну откуда ей знать о нем? Она и знала-то его всего несколько месяцев почти шесть лет назад».
– До чего же все-таки забавно, – беспечно произнесла Валери, – что столько всего произошло, пока меня не было. У меня все время такое чувство, как будто я отсутствую не какие-то месяцы, а годы. Надеюсь, тебя ждет в Вашингтоне успех. Позвони, если поедешь в Нью-Йорк, может быть, повидаемся.
– Ты собираешься вернуться?
– Наверное, нет. Я так давно не отдыхала, что сейчас просто не хочу думать, чем займусь в ближайшее время. От путешествий я и впрямь устала, но в моем списке еще так много мест, где мне хотелось бы побывать. На той неделе я встретила людей, которые собираются в конный поход по Непалу. Помнишь, я как-то говорила тебе о чем-то подобном? И все же позвони, если будешь в Нью-Йорке, Сибилла. Моя секретарша всегда знает, где я, знает мой распорядок, если он у меня вообще есть.
– А ты звякни, если окажешься вдруг в Вашингтоне.
– Представить не могу, что мне может там понадобиться, но на всякий случай запомню. Счастливо, Сибилла, надеюсь все будет так, как ты захочешь.
«Так, как ты захочешь»…
Повесив трубку, Сибилла еще раздумывала об этом. Эндербай был все еще занят газетой. Они сидели в кабинете, отделанном деревянными панелями, производившем самое солидное впечатление. С одной стороны окна квартиры выходили на узкую ленту Потомака, на противоположном берегу которого переливались огни Вирджинии; с другой стороны простирались широкие бульвары Вашингтона с беломраморными домами. Для ньюйоркца это был непостижимо чистый город, всегда с чистым воздухом, с которым ничего не могли поделать ни транспорт, ни правительственная сутолока и наплыв карьеристов всех мастей, выглядывающих, чего бы урвать.
