или соболезнования. Только понимание. Знание, что рядом есть кто-то, кто точно знает, каково ей. Как и ему.
— Я не помню церемонию прощания с Маттиасом, — продолжила она. — Все прошло как в тумане. Я выполняла действия, необходимые по протоколу, а сама никак не могла поверить в то, что его больше нет. Мне не стало легче от прощания. Потом я долго не могла зайти в наши покои. Велела запереть их и перенести мои вещи в другие. Во дворце много комнат… Ты знаешь. А потом, спустя пару лет, я случайно сама пришла к знакомым дверям. И оказалось, что комнаты изменились. Они словно умерли… Без нас. Без него. Тогда я, наверное, заново осознала, чего лишилась. Я перебирала его вещи. Те, что остались. Они еще хранили его запах. Выбрасывать их было тяжело. Я разожгла огонь во внутреннем дворе и сжигала их. Тогда я прощалась. Пустота никуда не ушла, но мне показалось, что мой муж обрел покой.
Он помнил старые сказки о духах, что неприкаянными тенями обречены бродить по свету, потому что привязаны к земле теми, кто не может отпустить их. Понимал, о чем ему говорят. И все внутри восставало против. Захотелось кричать. Вот только неясно что. Угрожать или требовать? Проклинать или просить?
— Я ни на чем не стану настаивать, но если ты захочешь ненадолго переселиться во дворец, знай, что там тебя всегда ждут. Для меня ты — член семьи. Пусть не по крови. И не праву. Но по духу. И так будет всегда, Байон.
Она кивнула и ушла так же тихо, как и пришла. А он остался, сжимая кулаки и пытаясь проглотить комок в горле.
Глава 45
…День начала Игр выдался солнечным и ясным, как и большинство дней на Киорисе. Да, порой небо хмурилось и даже проливалось дождем, но ненастье еще ни разу не длилось дольше пары дней.
Саша закружилась перед зеркалом, пытаясь оценить, как на ней сидит новый наряд, который помогла подобрать Филис. Бледно-лиловая туника с крученым поясом-шнурком, подчеркивающим талию, и небольшими разрезами, прячущимися в складках подола. Легкая ткань струилась по коже, очерчивая силуэт и в то же время сохраняя загадку. Волосы лишь немного придерживали заколки-бабочки с подрагивающими крылышками, мерцающими в солнечных лучах.
Девушка улыбнулась себе и добавила к наряду личный коммуникатор, который ей выделили буквально пару дней назад. Клео предлагала прогуляться по городу, когда официальное открытие завершится, а Храм беспокоился о ее безопасности, поэтому коммуникатор стал необходимым компромиссом.
Саша украдкой еще раз взглянула на себя в зеркало. Последнее время ей сложно было отвести от него взгляд. Отражение вызывало одновременно удивление: «Неужели, это я?», и желание убедиться, что произошедшие перемены никуда не исчезли. Она чувствовала себя лучше. Спокойнее. Здоровее. Энергичнее. Словно открылись все дремавшие до сего момента скрытые резервы. Усталость отступила, как и подавленное состояние, и безотчетный страх. Осталось лишь радостное предвкушение сегодняшнего дня и нетерпеливое ожидание. Ей впервые за долгое время хотелось окунуться в жизнь. Прочувствовать ее каждой клеточкой, вдохнуть полной грудью, смотреть во все глаза. Слушать. Пробовать. Смеяться.
После того, как она смогла написать письмо Владу и еще несколько раз посетить тренировочный зал, спуская злость, образ бывшего мужа стал расплываться в сознании. Он, действительно, остался позади. В прошлом. Уже далеком прошлом. И она победила. Смогла. Выжила. У нее получилось. И теперь хотелось отпраздновать эту личную победу. И жить дальше. Уже совсем иначе…
— Ты готова? — Филис заглянула в комнату.
Жрицы и альмы отправлялись на открытие централизовано, на транспорте, представляемом Храмом. Опаздывать считалось неуважительным, поэтому Саша постарался собраться заранее.
— Да. Как тебе?
Она еще раз покружилась, чувствуя себя как минимум нимфой, а как максимум — принцессой из детского мультика.
— Чудесно, — жрица сдержанно улыбнулась. — Тебе очень идет.
Сама она выглядела как обычно, разве что сегодняшняя туника крепилась на одном плече золотой брошью с подвеской в виде алого кристалла-капли. Рубин или гранат? Или вообще подкрашенный хрусталь? Саша не успела спросить, как Филис жестом позвала ее за собой и скрылась за дверью.
Ехать предстояло в автобусе, если рассуждать земными мерками. Большое, обтекаемой формы средство передвижения с прозрачной, тонированной крышей, острым носом с кабиной для водителя и комфортными креслами с личными откидными столиками.
«Автобусов» оказалось несколько. Места в них занимались как-то неспешно и без лишней суеты. Беседы велись негромко, лишь изредка прерываясь взрывами смеха со стороны альм, напоминающих стайку ярких разноцветных птичек. Жрицы на их веселье смотрели снисходительно и понимающе. Одетые в привычные бордовые туники и отличающиеся друг от друга лишь прическами, фасонами и украшениями, они производили странное впечатление. Одновременно притягивали взгляд и заставляли отводить его. Все же в бордовом крылась некая угроза, которая теперь стала заметнее.
— Жрицы носят свои одежды в память о крови, пролитой ради достижения равновесия, — как всегда невозмутимо пояснила Филис. — В такие праздники мы особенно остро ощущаем связь с прошлым. Традициями и культурой. И, помня о том, как все начиналось, остальные испытывают определенный дискомфорт, оказываясь рядом.
Саша заметила, что среди цветов, выбранных альмами, отсутствуют красный и зеленый. Розовый, фуксия, кирпичный — прекрасно, салатовый и болотный — тоже, но вот цвет крови и изумруда — нет.
— Изумрудный использует лишь императорская семья, как правило, на торжественных мероприятиях. Непринято, чтобы кто-то еще позволял себе подобную вольность.
Девушка кивнула. Она уже понимала, что к традициям на Киорисе относились с глубоким уважением. Непринято — не значит «запрещено», но, как минимум, вызовет недоумение у окружающих и вопросы, пусть вежливые и тактичные, но неуклонно намекающие на неуместность подобного шага.
Их «автобус» заполнился довольно быстро — все же жрицы и их ученицы не позволяли себе опаздывать — и вскоре вся процессия двинулась
