В конце концов, я девушка порядочная, обещания и в самом деле нужно выполнять. Пальцы, правда, я ему вправлять не обещала, но всё же — клятва Гиппократа, то да сё; да и вообще — неаккуратно как-то. Другое дело, процедура эта, мягко говоря, небезболезненная… ну да тут уж как — тут как сказал маркиз де Сад Захер Мазоху: «Имейте же терпение, мой друг!».
Впрочем, чтобы сделать наше расставание менее болезненным, пациента я по здравом размышлении отправила в наркоз: пусть полежит часок в беспамятстве, подальше от соблазна доложить кому-нибудь о нашем разговоре. Вряд ли он, конечно, до такой-то степени дурак, но разве не грешно за просто так вводить людей во искушение? Грешно, по-моему.
Однако дальше что? Здесь, в общем, ничего. Я — на всякий случай — наскоро протерла всё, к чему я прикасалась, и благополучно вышла из квартиры. За собой дверь я закрыла без проблем — замок у Савенкова был с защелкой. Эх, телефон ему я, жалко, не сломала, лучше бы Сова без связи поскучал… ну да ладно, это всё же лишнее. К тому же и не Савенков меня теперь заботил…
Полагаю, вы и сами догадались. Да, конечно же теперь я собиралась вдумчиво потолковать с маньяком. Вы не против, дамы-господа?
Ну, здравствуй, Эдичка!
Глава 15
Хазаров говорил… но, впрочем, по порядку.
От Савенкова я убралась незамеченной, до оставленной у супермаркета машины дошла без приключений. И не только потому, наверное, что я на этот раз пошла по освещенным улицам, — не до того мне было. Окружающее я не слишком замечала. На ходу я бестолку перебирала варианты, пытаясь привести полученные сведения в непротиворечивую систему. В голове царил сумбур. Предположим, лекарь-наркоман (за дозы, если кто не обратил внимания, расплачивающийся «цацками») и есть тот пресловутый врач-вредитель, якобы несуществующий маньяк. Цацки, надо полагать, награбленные, это очевидно, а маньяк, выходит, всё же существует, факт. То есть нет конечно же, еще пока не факт, но уже навряд ли лишь предположение. Допустим…
Н-да. Не знаю, почему я сразу поняла, что речь идет об Эдичке: не допустила, не предположила, а почему-то сразу — поняла. Более того — и приняла, поскольку раньше можно было догадаться. Как его ларечник описал? Пришибленный, сутулый, никакой, кольцо на пальце. Что, мало ли таких? А непонятный разговор на лестнице, тогда, с басмаевскими бодигардами, на Лерочкином новоселье? Не похоже? Ладно, соглашусь, здесь вопросов больше, чем ответов, там вообще мог быть другой сюжет, даром что я в этом ой как сомневаюсь. Интуиция-с… но хорошо, допустим. А собрание, точнее, Эдичкина реплика на нем? Ну, помните, Хазаров выдал Рудасу: вы, мол, знаете — она здесь ни при чем. Вы — знаете…
А он тогда при чем? Оговорился просто? Черта-с два, прозвучало-то вполне конкретно. Именно: не «как такая чушь вам в голову пришла», а как «кто-кто, но вы-то это знаете». Но отсюда можно заключить, что Эдик так или иначе ангажирован в квартирную аферу, верно? Не стыкуется: этакий, простите, старухоубивец, промышляющий грошовым грабежом, мало совместим с серьезным предприятием. Рудас — да, Басмаев — тоже да, с ними «черное» риэлтерство рифмуется. Но Эдичка…
Куда ни глянь, однако, всюду срань. Что-то я, похоже, упускаю. Маньяк, квартирная афера… да, наркотики еще, распространение которых контролирует Басмаев. Тоже ведь сюжет, в особенности ежели учесть, что этот бизнесмен всерьез намеревается открыть наркологическую клинику. Получается, одной рукой сажаем на иглу, другой с нее снимаем… в общем, грамотно: этакий круговорот бабла в народе. Как-как? Цинизм? А что это такое в наше время? Вот именно.
(Не хотелось бы прослыть вульгарной националисткой — с моей-то родословной! — но как-то даже и не удивляешься тому, что во главе подобной изощренной пакости имеет место быть не кто-нибудь, а выходец с Кавказа. Толерантность, право, толерантностью, но меру надо знать; угораздило же Лерочку связаться с такой нечистью. Хотя, с другой-то стороны, национальность человека определяется тем языком, на котором человек, ну, так скажем, думает, — а Басмаев, мне сдается, думает как раз по-русски. Или я гоню?)
Короче, доктор Кейн. Пациентов стоит потрошить по мере поступления, сомневаться будем после. Вечер для меня не только не закончился, но толком судя по всему не начался. Резюме: права я или нет, перво-наперво берем за жабры Эдичку… а кстати — как? А незатейливо: сегодня понедельник, так, а значит, он работает — если бы меня не сняли с линии, я была бы в смене вместе с ним. Стало быть, есть шанс перехватить Хазарова возле поликлиники, когда он будет возвращаться с какого-нибудь вызова. Если мне немного повезет (а почему-то я не сомневалась — повезет), ожидание надолго не затянется, а дальше…
Дальше — поглядим. Помнится, Хазаров рвался сам со мной поговорить. И вряд ли только о своих нелепых чувствах, как теперь мне кажется…
Дождался Эдичка.
Ну что ж, Хазаров говорил. Почти ремейк, почти по Достоевскому: «Так кто же всё-таки убил-то?» — «Как же кто? Да вы же и убили-с, Родион Романыч (бишь Эдуард Евгенич), больше некому-с. Вы-с и убили-с». Как ни странно, Эдичка почти что не юлил и даже, в общем-то, не слишком рефлексировал. По-моему, ему уже всё было безразлично, как покойнику, — фиолетово, как нынче говорят. Не знаю, впрочем же, могу быть неправа… в конце концов, судите лучше сами.
Итак.
Подъехав к поликлинике, я оценила обстановку. Автомобилей «неотложной помощи» на стоянке не было — все разъехались по вызовам. Отличненько. Под окнами родного отделения светиться не хотелось, я припарковалась в стороне, чуть наискось от входа в «неотложную». Ждать и в самом деле долго не пришлось, что лично я восприняла как должное. Карета с Эдичкой подъехала минуты через три, от силы — через пять. Похоже, всё-таки куда-то я попала — пускай пока не в точку, но в струю; теперь греби, зевать здесь не приходится…
Хазаров и водитель вышли из автомобиля. Водитель, кстати, был мне незнаком… ну да, конечно же, сообразила я, подмена: Калугин ведь в больнице. Я мигнула фарами. Эдичка, подслеповато щурясь, обернулся, углядел мою машину, на какое-то мгновение вроде бы заколебался. Затем он что-то объяснил водителю, отдал ему свой чемодан и подошел ко мне.
Я приглашающе открыла дверь:
— Ну, здравствуй, Эдичка. — Хазаров молча сел в машину. — Уделишь мне несколько минут? — Мой визави кивнул. — Тогда поехали.
Куда — он не спросил. Впрочем, и сама я этого не знала — просто незачем нам было оставаться возле поликлиники. Найдем укромный уголок…
Отъехав с полквартала, я свернула с улицы в проезд между домами, выбрала местечко потемнее и заглушила двигатель.
Эдичка по-прежнему молчал. Вместе с креслом я отъехала в глубину салона. Теперь Хазаров вынужден был сесть ко мне вполоборота — ко мне и, как нетрудно догадаться, к камере, вместе с сумочкой пристроенной на заднее сиденье.
Вроде бы в кадр Эдик попадал.
— Тебя не хватятся?
— Нет. Я предупредил, что отлучусь. Тем более мне ужин полагается.
— Извини, придется попоститься. — Эдичка опять меланхолически кивнул. — Передай мне сигареты. В бардачке. — Закурив, я обронила как бы между прочим: — И как давно ты на наркотики подсел?
Хазаров, кажется, ничуть не удивился:
— С полгода как, — пожал плечами Эдичка.
— Практически с тех пор, как мы с тобой расстались?
— Примерно. Ты здесь ни при чем.
— Отрадно слышать. — Я наполовину утвердительно спросила: — Героин?
— А как ты думаешь? — Хазаров криво усмехнулся: — Сперва амфетамины, разумеется. Попробуй-ка в режиме сутки через сутки покрутись без допинга. Вот и подхлестнул себя разок-другой. А дальше — знаешь же, как это всё бывает.
— Теоретически. Скорее представляю.
Эдичка опять пожал плечами:
— Классика. Подсел, понравилось, уверен был, что слезу. Ну и пошло: сегодня еще раз, а завтра типа завяжу. У всех примерно так. В душе-то понимаешь — все так думают: ну, я-то, мол, не все, я, мол, совсем другой, у меня-то точно воли хватит. Все мы другие, пока не припрет.
